Вильмут и Лео в вечерней темени протопали через поле на хутор Виллаку, они избегали разговора, лучше было не обнаруживать себя. Лео подумал о невинных историях с привидениями, наводивших в детстве ужас: бродит в округе барышня в кружевной шляпке и сбивает людей с дороги. Теперь выдуманные истории заменились явными, и позабытая всеми барышня и в самом деле могла в отчаянии заламывать руки.

Дверь была заперта. Вильмут крикнул в окно: мать, это я. Лео прислонился к стене и уставился в темноту. За миг до того, как открылась дверь, ему показалось, что кто-то под яблоней кашлянул и щелкнул затвором.

Мать Вильмута подняла фонарь высоко над головой, провела их первым делом в пустую комнату, где лежал покойник, и тихо сказала:

— Его дорога кончилась.

Вильмут опустился на колени возле полатей, подпер голову руками и начал раскачиваться. Хозяйка опустила фонарь, повернулась, чтобы уйти, тени взметнулись от пола к потолку. Вильмут хотел побыть с отцом наедине и остался в темноте.

Лео опустился в кухне на скамейку, взгляд его блуждал по темным углам. На вешалке полушубки, кофты; возле двери башмаки и сапоги. Рядом с плитой на гвоздях — торба с солью и связка лука, на вешалке для поварешек сушились сита, под ними перевернутые горшки и закопченный по бокам синий эмалированный кофейник. Поблекшие краски повидавшей на своем веку кухонной утвари, казалось, согревали душу Лео; все было так же, как раньше. Мать Вильмута сидела возле плиты на чурбаке, рядом с корзиной, и чистила картошку. Картофелины через короткие промежутки времени шлепались в большую глиняную чашу, из комнаты доносилось тиканье ходиков. Лео раздумывал, перейти ли еще раз поле, чтобы постучаться к своей матери. С какой стати пугать ее в поздний час? К тому же здесь ночевать даже надежнее, люди понимают, в дом с покойником ни лесные братья, ни облавщики не сунутся. Мертвый словно бы защищал всех, кто находился с ним под одной крышей.

В чулане кто-то копошился, наверное, Эвелина. Именно она и пришла оттуда, волоча ноги, платок на плечах, с грудой чашек, прижатых обеими руками к груди. Увидев Лео, повернулась спиной и покосилась на него через плечо. Красноватый огонек керосиновой лампы заставлял щуриться, Эвелина что-то пробормотала, стопка чашек колыхнулась, она с грохотом поставила их на край плиты. Младшая сестра Вильмута выглядела даже старше своей матери. Еще до конфирмации об Эвелине в деревне говорили, что эта дылда жениха себе не найдет. Привычки у Эвелины были словно отлитые раз и навсегда, она неизменно поворачивалась спиной, даже если в дом входил знакомый-презнакомый человек из своей же деревни, она все равно косилась на него, вывернув шею, взглядом, полным изводящего недоверия.

Кто-то постучал костяшками пальцев по оконному стеклу. Эвелина согнулась, будто приготовилась взвалить на себя мешок зерна, и юркнула в комнату, где лежал покойник. Видимо, наткнулась на стоящего на коленях Вильмута. Брат и сестра зашлись возбужденным шепотом.

Зато хозяйка, казалось, никакого страха не ведала, она открыла дверь — на кухню прошмыгнула какая-то девушка с цветочным горшком в руках. Крохотные суховатые листочки подрагивали при порывистых движениях девушки, видимо, это был мирт.

— Меня будто из лука выпустили! — неподобающе громко воскликнула запыхавшаяся девушка.

Лилит кивнула. Эвелина стояла на пороге комнаты, прислонив к косяку голову.

Девушка смутилась, принялась дуть на цветок, видимо думая, что можно отогреть замерзшее растение; а может, пыталась теперь уже подчеркнуто кротким поведением смягчить свою недавнюю шумливость. Она скинула с ног калоши, неслышно засеменила в шерстяных носках по широким кухонным половицам, осторожно поставила горшок с цветком на край стола и увидела сидевшего в полутьме на скамейке Лео. Девушка уставилась на него широко открытыми глазами, медленно нагнулась к нему, без стеснения, с близкого расстояния разглядела его лицо и мягко, с полувздохом пробормотала:

— Лео!

Спустя мгновение зрачки ее глаз словно бы разошлись. Казалось, она смотрела одновременно вперед и в сторону, рот открывался и закрывался, в горле пересохло. Теперь уже Лео не нужно было напрягать память. Бывший ребенок за это время превратился в девушку.

— Эрика, — полушепотом произнес он. — Ты что, сразу и не узнала меня?

— Не думала, что ты когда-нибудь еще вернешься домой.

Мать Вильмута окинула их пристальным взглядом, и снова в воду шмякнулась картофелина. Эрика все еще стояла, наклонившись к Лео, и никто не мог видеть ее влажные глаза. Лео боролся с чувством неловкости, ему хотелось отодвинуть девушку чуть-чуть назад. Догадалась бы уж сесть и перестала бы пялиться на него! Эрика на какое-то время забылась, сунула Лео в руку свою теплую ладошку — воспитанный ребенок здоровался с дядей.

Непринужденность Эрики поставила Лео в тупик. Чего это она так опешила? Девушка выпрямилась, затянула узел платка, приподняла воротник и что-то затараторила о волках за выгоном.

— Не зайдут они в деревню, — предположила Лилит. Увидев, что Эрика, поводя плечами, нехотя подвигается к двери, она неуверенно предложила: — Может, Лео тебя проводит?

— Нет у меня ни ружья, ни ножа, — отнекивался Лео, он почувствовал, как заколотилось сердце.

— Ружья ни у кого и быть не должно, — вставила виллакуская хозяйка, будто повторяла заученный приказ. — Возле дверей хлева стоят вилы, возьми с собой.

Ненавязчивое предложение матери Вильмута как бы подталкивало Лео выйти из дома. Понятно, ей нужно было поговорить с сыном наедине, чужие уши были лишними.

Во дворе Лео и в самом деле начал ощупывать стену, чтобы найти вилы.

— Брось, — прошептала Эрика, потянула Лео дальше от дома и взяла его под руку.

Она шла как можно медленнее.

Глаза ничего не видели, они сбились с тропки, и ветки какого-то куста скользнули по лицу.

— Как хорошо, что ты вернулся, — глухо прошептала Эрика.

— А тебе-то что, — буркнул Лео.

— Все эти годы я ждала, что ты приедешь.

Слава богу, что темнота не позволила ей заглянуть Лео в глаза. Эрика привела его в замешательство, казалось, перевернула все с ног на голову: школьник оробел перед самоуверенной женщиной. Перед глазами встала картина из прошлого: девчонка Эрика с исцарапанными коленками носится по деревне.

— Чего же это ты меня ждала, — буркнул Лео и почувствовал себя дурачком.

Эрика остановилась, положила руки Лео на плечи и поднялась на цыпочки. Волосы девушки щекотали лицо Лео. Эрика произнесла покорно, будто жаловалась на свою печальную судьбу:

— Ты уже давно прикипел к моему сердцу.

Искренность Эрики поразила Лео. Казалось, целый мир загудел и стремительно опустошил его сознание. Молнией сверкнула мысль: еще никогда никто не признавался, что пристыл к нему сердцем. Он дожил до таких лет — и все впустую. И теперь — невероятный, яркий проблеск в кромешной тьме.

Лео обхватил Эрику и прижал к себе.

Было хорошо затаить дыхание.

Они уже дошли до ворот хутора Клааси, а Эрика все не хотела уходить.

Чтобы опомниться, Лео нужно было одиночество и время.

Он пробормотал что-то об обязанностях, о Вильмуте и хуторе Виллаку.

— Я приду потом, — прошептала Эрика.

— С ума сошла, — выдохнул Лео.

Возбужденная Эрика подыскивала слова, сбивчиво объясняла, где и когда, и Лео понял, что ему следует пойти спать на сеновал виллакуского хлева.

Эрика убежала. Огорошенный Лео стоял, прислонившись к воротам. Дверь в доме Клааси хлопнула.

Лео, пошатываясь, возвращался знакомой тропкой, полы его пальто трепал ветер, опьянение и стыд сшибались в его душе. Казалось, он так и не сможет успокоиться.

Махнул рукой на опасности, закурил сигарету, к обветренным губам больно прилипала тонюсенькая папиросная бумага и рвалась. Лео жадно втягивал дым, в рот лезли крошки табака, огонек сигареты пылал в бескрайней темноте, будто горящая головешка. Пусть, кому хочется, смотрят на светящуюся точку. Пусть целятся в него хоть из десяти винтовок — Лео остановился, бросил сигарету на землю и затоптал огонек.