И вдруг — как непривычно! — тебя хотят причислить к своему кругу. Было бы несправедливо подозревать сестер в наличии мелкой задней мысли. Лео не был выдающейся личностью, способной украсить большую родню. Скорее родня обогащала его. Едва ли в сегодняшнем, наполненном грохотом и сутолокой, мире найдется много людей, которые имеют возможность пройти по старинным, торжественным аллеям на кладбище и зажечь свечу на могиле прабабушки, которая родилась — о боже! — в начале второй трети прошлого столетия.

Происхождение Лео обрело более четкие очертания, прошлое в его воображении вдруг широко раздвинулось, голова пошла кругом. Что можно было противопоставить подстегивающему любопытству: кто еще принадлежит теперь уже и к его кругу?

Лео плелся вслед за сестрами по направлению к машине. Вдруг, ошеломленный, он остановился. Так, значит, и Вильмут его родственник.

10

В молодости Лео частенько видел прабабушкиных отпрысков, их мужей, жен и детей; они ценили родительское гнездо, край, болота притягивали их к себе, город и в то время утомлял. Они вышагивали в летний зной через поле, женщины в шляпах, но с туфлями в руках — привычка детства? — видать, хотели ощутить голыми пятками дорогую сердцу заросшую тропку отчего края. Перед рождеством на снежной равнине появлялась куча одетых в шубы людей, потом под звон бубенцов все ехали в церковь. Лео не любил эти шумные компании, которые валили в гости к соседям. Завидев чужих, он бурчал дома: опять на Россу стая налетела. Чужие? Теперь оказалось: родственники.

Мать качала головой: они дают Йонасу деньги взаймы, не то бы хутор прогорел.

После смерти хозяина Россы соседское хозяйство пошло под уклон. Значит, дедушка Лео умел содержать хутор, а вот его отец оказался недотепой.

Не глядя в зеркало, Лео знал, что лица прикорнувших на заднем сиденье сестер выражают недовольство, ведь сестры обманулись в нем. Возможно, ждали умиления, искреннего порыва, согретых теплом воспоминаний. Может, и они, несмышленые девчушки в ту далекую масленицу, когда Лео во время озорной игры в снежки очутился у соседей, были на хуторе Росса вместе с городскими гостями? Вдруг и его снежок угодил за шиворот визжавшим барышням? Или они хотели еще раз поспешить в вечерних сумерках на болото, чтобы катать из синеватого снега шары? Может, для сестер имело большое значение, чтобы кто-то предался с ними общим воспоминаниям.

Сестры поникли, и их, наверное, переполняли грустные мысли: Лео тоже, поди, человек без изюминки, бесцеремонный и равнодушный. Он не задумывается о том, откуда пришел, куда уйдет. Все такие черствые — что станет с нашим маленьким народом? Нынче люди живут ради вздорного преходящего мгновения. И Лео избегает идти вглубь. Конфликт поколений вполне понятен, но осознавать различность восприятия мира сверстниками — это больно.

Они считают Лео обычным ветрогоном.

На самом же деле в нем уже что-то начало чуть слышно звенеть. Видимо, в этой прерывистой и тихой музыке было множество оттенков, сейчас в них преобладал один-единственный: предки его приблизились к нему на шажок, ему казалось, что он стал понимать их лучше прежнего. И кажется, впервые подумал о Йонасе с некоторой теплотой, ладно уж, по всей видимости, от него именно он унаследовал это проклятое свойство всегда все взвешивать. С другой стороны, ему надлежало благодарить судьбу за свой осторожный характер: будь он ура-человеком, давно бы уже превратился в прах под какой-нибудь кочкой.

Многие годы они с Вильмутом не наведывались в родную деревню, однако поздней осенью пятидесятого вынуждены были поехать.

В то время Лео жил в отдельной конуре; опять мансардная комнатенка с непременной плитой, одежда вешалась на стене на гвоздь, зато под окном хватало места для чертежного стола. Лео как раз был занят очередным проектом, когда вошел Вильмут. Несчастный и подавленный, он забыл даже поздороваться, от него несло водкой и жареной картошкой. У Лео внутри как огнем обожгло, будто и он в отчаянии хватил слишком большой глоток, Лео чутьем уловил, что в родных краях произошло что-то ужасное. То ли сгорело полдеревни или вышли из леса старые школьные товарищи, приняли бой в открытую и полегли все до единого.

Вильмут горько заплакал, взрослый человек размазывал по щекам слезы и гаснущим голосом выдавил, что умер отец.

— Убили?

— Нет, хворь доконала.

Лео стало стыдно, что это печальное известие не подействовало на него особенно удручающе. Деревня стояла на прежнем месте, родные края не были ни осквернены, ни порушены; рождение и смерть были естественным явлением круговорота жизни.

Было неуместно утешать в этот момент Вильмута трезвым рассуждением, не горюй, твоего отца захоронят на родном кладбище, он прожил долгую и счастливую жизнь. Не раз его могли увезти, но он избежал мыканья. Что ни говори — хозяин большого хутора, кавалер Георгиевского креста и Креста свободы. В большинстве именно такие мужики и сгинули в безвестности.

Лео предполагал, что хозяин хутора Виллаку не случайно выпал из поля зрения, бывшего героя войны в округе считали чокнутым. Уже давно он не вызывал даже зубоскальства, его никто не вспоминал, о его существовании словно забыли. Будто виллакуский хозяин и не ходил двумя ногами по земле, а висел где-то вблизи хуторских построек на паутинке — таким легковесным его считали. На самом деле отец Вильмута и впрямь еще до войны стал походить на тень; когда ему случалось задержаться на огороде, птицы принимали его за чучело, одежда на нем висела словно на сколоченной из палок крестовине.

Отец Вильмута не чурался людей, Лео помнил его на предвоенных толоках: в белой рубашке, в новой шляпе, он будто являлся для того, чтобы руководить другими. К тяжелым работам его не допускали, как бы не надорвался. На вывозке навоза был возницей наравне с мальчишками, на молотьбе ходил с граблями, сгребал рассыпавшиеся колоски. Может, поэтому и не было у хозяина богатого хутора врагов и завистников, что он ни перед кем не заносился. Бессловесное существо, которого и на трезвую-то голову покачивало, никого не раздражало.

Вильмут всхлипывал, как беспомощный ребенок, вдруг оставшийся на земле без защиты и без крыши над головой, он смотрел на Лео заплаканными глазами и удивлялся:

— Его, казалось, и не было, не выпячивался он, никогда не повышал голоса, упаси боже орать; бывало, как дух просачивался сквозь стены, чтобы не мешать; он никому не доставлял хлопот. И все равно у меня такое чувство, будто там целое поле провалилось в бездонную глубину, оставив за собой страшную дыру, а я стою, как букашка на краю, и не знаю, что делать.

Лео не хотел выглядеть последним подлецом, поехал вместе с Вильмутом на похороны. Перед поездкой он целую ночь ворочался и не сомкнул глаз. Мучил страх, ему не хотелось и носа показывать в родной деревне. Все еще охотились за лесными братьями, легко могло статься, что кто-нибудь из деревенских жителей укажет на него пальцем. Вон преступник, арестуйте его, освободиться бы уж от вечной слежки. Люди бесконечно устали, небольшая, но кровавая война, без передовой и тыла, все продолжалась, кое у кого могло кончиться терпение — уберите всех подозрительных, может, тогда прекратятся ночные перестрелки. Человек не в состоянии почти десять лет подряд дрожать за свой дом и за свою семью. Дайте жить спокойно!

Лео боялся потерять обретенное с таким трудом. Он все еще не мог до конца поверить, что, вопреки обстоятельствам, стал студентом, отваживавшимся время от времени подумывать о дипломном проекте.

Глупый и непредусмотрительный шаг мог оказаться роковым. И все же он не мог отпустить Вильмута одного в деревню, вдруг тот, отчаявшись, в порыве душевной боли, наговорит бог знает что и впутает себя в какую-нибудь историю. В трудный момент рядом должен находиться человек со здравым умом.

Хорошо хоть время года оказалось подходящим. Солнце появлялось и тут же гасло, холодный туман наползал на поля и собирался в низинах, покрывая все инеем. Под ногами похрустывал ледок, ветер срывал с деревьев сухие веточки — при такой погоде похороны соберут немного людей. В те времена люди вообще жили обособленно. По вечерам на хуторе свет гасили рано, некоторые завешивали окна толстыми одеялами, чтобы и лучик не вырвался. Мало ли какой ненавистник или забредший гонимым волком на хутор бандит возьмет тебя на мушку.