— Я убил одну твою женщину, варвар. Тогда, в Херсонесе. И ты не смог помешать. Убью и эту.
Волхв, с трудом приподнявшись на локте, произнёс одно лишь слово: «Попробуй». И маг почувствовал: если он и впрямь попробует, отчаяние и ярость высвободят у скифского чародея такие силы, с которыми могут не совладать и все семь перстней. А акинак Инисмея уже коснулся шеи Валента, и Фарзой, чеканя слова, проговорил:
— Ты никого не убьёшь, колдун. Предавать смерти здесь могу только я.
У некроманта руки чесались проучить разом всех варваров, но он превосходно владел своими чувствами и лишь высокомерно усмехнулся:
— Зачем убивать? С них хватит и рабства.
Он шевельнул рукой, и на запястье повис круглый железный амулет. На нём из перевёрнутой пентаграммы ехидно ухмылялась козлиная морда Самаэля, злого ангела запада. Полыхнул рубин, и свет его, отражённый амулетом, упал на Ардагаста и Вышату. Те бессильно замерли на снегу. Некромант достал из сумки у пояса лёгкие на вид цепи и надел на руки Зореславичу золотые оковы, а Вышате — серебряные. Потом коснулся их амулетом и сказал:
— Всё. Без магии эти цепи не снимаются. Теперь ты, царёк, не сможешь сражаться, а ты, волхв, колдовать.
С Ларишки, едва пришедшей в чувство, дружинники только сняли оружие. Валент обернулся к Лютице, но не увидел её. Волхвиня успела обернуться мышью, пробраться под снегом и кукушкой улететь прочь. Не тратя сил на преследование её, Валент вытащил из-за пазухи у Ардагаста солнечную стрелу и с небрежным поклоном вручил её Фарзою.
А Огненная Чаша лежала на снегу, манящая и опасная. Если она сейчас не дастся великому царю... Он ведь и не собирался отнимать её у Ардагаста, не заупрямься тот со стрелой. Затруднения Фарзоя вмиг разрешил некромант:
— Полагаю, о, владыка Аорсии, что взять Чашу для тебя лучше всего будет на острове, вместе с двумя остальными дарами. А пока я помещу её в этот магический ларец.
Ларец был эбенового дерева, с выложенными серебром надписями и колдовскими знаками. Маг раскрыл его, поставил на снег. Потом вызвал Мовшаэля. Вид у демона был самый жалкий. Весь в грязи и пепле, исцарапанный, искусанный какими-то подземными тварями, он дрожал всем своим толстым телом и униженно благодарил «величайшего из магов» за своё спасение. Видел его и слышал, впрочем, один Валент. Прервав излияния беса, чернокнижник мысленно произнёс:
«Похотливая свинья, тебя стоило бы лишить желания лезть к женщинам. Оботри свои грязные лапы, возьми Чашу и положи в ларец»:
Бледная рожа демона стала белой, как у ледяной статуи. Лучше уж снова провалиться туда, где он только что побывал! Правда, здесь он сгорит вмиг, а там... Несчастный бес рухнул на колени.
«Да не голыми лапами, а через мой платок», — брезгливо добавил Валент.
На клыкастой физиономии засияла радость и беспредельная преданность могучему и милостивому магу.
Все, кроме Валента, увидели лишь, как чёрный шёлковый платок, расшитый магическими знаками, сам собой опустился на Чашу и как она сама по себе поднялась и опустилась в ларец. Один лишь Вышата мог бы разглядеть беса, но волхв ещё не пришёл в себя после колдовского удара. Когда же опомнился, то сразу понял всё и лишь глухо простонал. Ардагаст же не издал ни звука и только с упрёком взглянул на Фарзоя.
На крышке ларца было изображено существо с головой петуха, руками человека и ногами-змеями. По стенкам извивался змей, державший во рту конец своего хвоста. Валент с торжествующим видом указал на ларец, на поваленный столб и оба посоха:
— Я срубил ваше Мировое Дерево, я погасил ваше солнце! Вот он, ваш мир, который вы всю жизнь спасаете. Его пространством владеет Уроборос, Змей Глубин, его временем — Абрахас, чьё число — триста шестьдесят пять. И нет в нём ничего, кроме тьмы, ибо вся материя — грязь и тьма!
Вышата медленно с трудом проговорил:
— Ты не погасил Солнца. Даже этого, маленького. И не путай этот мир со своей тёмной и грязной душой.
— Кроме души, есть ещё и дух. Только он способен стремиться к Высшему Свету. — Валент поднял священную секиру и, с сожалением оглядев, отбросил. — Испортить такое оружие! Секиру Богов, способную опустошить целые страны! Из-за вашего варварского невежества и страха перед высшим знанием...
— Так кто же варвары — мы или такие, как ты? — взглянул в глаза магу Ардагаст. — Дай вам оружие богов — весь мир сожжёте.
— Мир именно этого и заслуживает. Хуже всего, если им завладеете вы с вашей варварской жаждой земной жизни и какой-то там правды в ней.
— Слышал, великий царь? Понял теперь, с кем связался и кто мы все для него? — обратился Ардагаст к Фарзою.
Тот лишь загадочно посмеивался и поглаживал золотую пряжку с хитрым богом и двумя грифонами. Царя Аорсии волновали судьбы не всего мира, а его царства. Пусть грызутся цари и волхвы — последнее слово будет за ним.
И тут снизу, из-за Днепра, донеслись конский топот и ржание. Зореславич с трудом поднялся. Его испытанная дружина, выстроившись боевым клином, ехала рысью к горе, окружённой аланами, уже выставившими вперёд копья.
— Отец! Ардагаст! Остановите их! Не губите царства... вы оба! — отчаянно выкрикнул Инисмей.
— Дружина! Строиться клином! — зычно приказал Фарзой и обернулся к царю росов: — Это ты сейчас велишь своим остановиться.
Они спустились к подножию горы, сели на коней. Закованный в железо аланский клин уже выстроился, и царь с царевичем заняли место во главе его. Вздымая снежную пыль, к нему быстро приближался росский клин. Впереди — Вишвамитра. Над замерзшим Днепром разносился его громовой голос:
— Фарзой! Освободи нашего царя!
Уже натянули тетивы амазонки, несутся волками и турами Волх и его оборотни, вьётся на ветру красное знамя, реявшее над Золотой горой и Священным островом. Сейчас лучшие воины Аорсии перебьют друг друга, как герои Эллады под Троей. Перебьют на радость негодяю в чёрной хламиде и тем, кто его послал. И кто бы ни победил в этой схватке — не будет он достоин даже и взглянуть на Колаксаевы дары. Сгинет в водовороте усобиц Фарзоево царство, и веками будут сарматы в промежутках между набегами слушать песни о последнем бое Фарзоя... Или Ардагаста, какая разница!
Эти мысли вихрем пронеслись в голове Зореславича. И тогда он поднял скованные руки и крикнул во всю силу лёгких:
— Стойте! Именем Солнца приказываю вам!
Только голос вождя смог остановить росских всадников, разогнавшихся для атаки. Они замерли, по-прежнему готовые к бою, а вид Ардагаста в цепях разъярил их ещё больше. Выехавший вперёд индиец вскричал:
— Кто посмел сковать тебя, Солнце-Царь?
Весь в красном, величавый и непреклонный, навстречу росам выехал Фарзой. Золотом и бирюзой сверкали гривна с конскими головами и пояс.
— Ваш царь скован по моей воле! И так будет со всяким, кто возомнит себя выше великого царя. А кому это не нравится — пусть откочёвывает из Аорсии.
— Мы, венеды-росы, не кочуем, — сказал дрегович Всеслав.
— А мы, сарматы-росы, не убегаем от царей, как побитые собаки, — гордо тряхнула золотыми волосами Ардагунда. — Мы и потомки сколотое — теперь один народ. Эта земля — наша земля, Колаксаевы дары — наши дары, и никуда мы отсюда не уйдём.
— А не уйдёте — покоритесь мне. Пока я правлю Аорсией, мною не будет править ни один наглый царёк, — властно произнёс Фарзой.
— Тобою уже правит римский чернокнижник, — взглянул в глаза Фарзою Вышата. — И его чары ты употребил не против римлян, а против нас. Я знал его молодым негодяем, но теперь это самый опасный негодяй во всей Империи.
— Ты не посмел сразиться с Ардагастом и одолел его мерзкими чарами, — бросила в лицо Фарзою Ардагунда. — Так, может быть, выйдешь не поединок со мной, женщиной и царицей?
— Царица над сорока распутными девками! — взревел Умабий.
— Если бы не твоя седина, царь верхних аорсов, я, священный царь мужеубийц, вызвал бы на бой тебя, — с достоинством, не давая гневу овладеть собой, ответил ему Вишвамитра.
