— Ну, держитесь, зыряне! Коршун Йомы! — вызывающе крикнул Лунг-отыр.

Крылья птицы издавали гром. Из клюва с грохотом вырвался сноп молний, сбил верхушки нескольких елей. Приободрившееся скопище радостно заорало, завыло. А в сердцах пермяков встал древний ужас. Вспомнились предания о двух братьях, предках коми, бежавших на запад от страшной птицы, из одного пера которой вырос неприступный Урал, из другого — широкая Кама. Куда бежать? Обратно на восток? Где укроешься от огненных стрел, что вот-вот ударят сверху?

Кудым-Ош поднял лицо к небу, раскинул руки, сжимая в них палицу и меч. То же самое сделал его могучий сын. Так же раскинул руки с мечом и акинаком вождь манжар. На двух языках прозвучало заклятие:

   — Грозовой Охотник, дай мне, воину Грома, твою силу: силу полёта — моему телу, силу молнии — моему оружию! Мой враг — враг небесного бога, Отца Богов, творца всего доброго!

Столь велика была сила духа и отвага пермяцких князей, что к ней немного добавили чары мудрого Аристея. А отыр-шаман и сам владел грозовыми чарами, умея вызвать в себе силу Грома. Недаром все трое принадлежали к роду Медведя — грозового зверя.

Три князя разом взмыли в небо. Их оружие излучало грозный синий свет. Заметив их, коршун заклекотал злобно, угрожающе. Огненная стрела ударила в Перю, тот отбил её мечом. Целый пучок молний обрушился на Лунг-отыра. Но тот уже выставил вперёд своё оружие, и такой же огненный пучок сорвался с двух его клинков. С ужасающим грохотом молнии столкнулись и погасли.

Сражение на земле разом стихло. Затаив дыхание, воины следили за невиданным боем в небе. Три фигурки вились вокруг громадной чёрной птицы, заставляя её метаться и терять силы. Лунг-отыр, самый опытный грозовой боец, отвлекал её внимание, рискуя быть испепелённым молниями. Тем временем Кудым с Перей наносили врагу удар за ударом. Наземь летели большие чёрные перья. (Долго потом ходили сюда колдуны — искать их для недобрых чар).

Люди на земле видели ослепительные вспышки молний, слышали раскаты грома, от которых, казалось, раскалывалось небо. Но они не слышали, как скрещивались незримые и неслышимые клинки чар.

Ни одна молния не ударила в Сизью, хотя боевыми заклятиями лесная ведьма вовсе не владела. Но с земли её защищал Яг-морт. Дикий человек радостно скалил клыки. Он любил эту женщину, сильную и безжалостную, как и он сам. И владел ею — когда это нужно было для колдовства, древнего и могучего колдовства подземной богини. Тут им не смел перечить даже сам Железный Старик. Не смел и попрекнуть потом жену хоть взглядом.

Немного ослабить силу молний коршуна удавалось Аристею и Або, хотя сражаться с грозовой птицей одним солнечным волхвам было бы трудно. Но благодаря им молнии не достигали стоявших на земле воинов.

Наконец, вымотав огромную птицу, Кудым сумел перебить ей крыло. Он подобрался было к ведьме, ударил её палицей, но оружие будто наткнулось на незримую силу. Перед мысленным взором князя вдруг ясно предстала ухмыляющаяся полузвериная рожа Яг-морта. Тогда Кудым разом обрушил на крыло коршуна у плеча меч и палицу, соединив силу оружия с силой молний. Кость треснула, и пернатое чудовище, кувыркаясь в воздухе, понеслось к земле — прямо на дружину пермяков. Многие из них, наверное, в страхе погнали бы коней прочь: ведь страшная птица, падая, сбила одним крылом Перю, другим — Кудыма. Но раздался громкий, уверенный голос индийца:

   — На копья коршуна!

Ломая ели, птица всей своей тяжестью напоролась на подставленные копья. Следом в тело коршуна вонзились мечи и секиры. Особенно усердствовали пермяки, мстя за многовековой страх своих предков. Незнаемые не посмели вмешаться — особенно после того, как упавшее головой к ним чудовище в предсмертной ярости ударило молниями прямо в их гущу. Добили коршуна удары Лунг-отыра. С торжествующим видом, будто сам Грозовой Охотник, воин-шаман опустился с неба на спину поверженной птицы и, напевая, пустился в пляс с мечом и акинаком в руках, под удары бубна Або. Панцирь манжара гремел, блестя серебряными бляхами-драконами, металась длинная чёрная коса, падавшая на спину из-под шлема.

Тем временем с деревьев спустились заброшенные туда коршуном Кудым с сыном. Глядя на них, манжарский вождь усмехнулся:

   — Ай, хорошо летают пермяцкие князья! Как орлята — совсем молодые.

   — Как медведи! — проговорил Перя, потирая ушибленные места. — Чтобы я ещё когда полетел! Ну где видано, чтобы медведь летал?

   — Летали вы для первого боя неплохо. Все трое, — снисходительно произнёс Аристей.

Або молчал, высматривая духовным зрением Сизью. Живучая ведьма свалилась со спины падавшего коршуна, но успела обернуться совой и куда-то улетела, избежав стрелы Ардагунды. Но больше всего тревожила шамана не скрывшаяся ведьма, а выступившая вдруг из-за облаков вершина Тельпосиза, увенчанная снеговой шапкой. Чего ждать от её владыки, могучего и беспощадного бога северного ветра?

Тем временем отряд Сигвульфа переправился через Печору. Мало кто из незнаемых заметил плывших ночью на лодках и плотах печорцев. И никто — всадников, ехавших левым берегом за деревьями. Место переправы закрывал от главных сил Корт-Айки болотистый полуостров. И всё же, не успели печорцы перевезти всех конников, как незнаемые обнаружили врага у себя в тылу. Толпа двинулась на небольшой отряд с криками, рёвом, бранью. Оглушительно лаяли пёсиголовцы. Скопище вёл, потрясая железной секирой, могучего сложения безголовец в кольчуге. Бородатое лицо его выглядывало из разреза на груди.

Сигвульф, однако, лишь посмеивался, глядя то на приближавшуюся толпу, то на двух эллинов. Царевичи же были настроены и вовсе беззаботно. Германец взмахнул рукой, и три сокола-нура взлетели, держа в когтях увесистые мешочки. Оказавшись над головами скопища, они клювами и когтями разорвали мешочки, из которых посыпался голубоватый порошок. Птицы-оборотни полетели кругами, рассеивая его. Им помогал ветерок, насланный Миланой.

Вскоре воинственный гвалт толпы сменился криками, полными страха. Полчище, никем не гонимое, бросилось бежать вглубь леса. Незнаемые отчаянно вопили, давили друг друга. Безголовец в кольчуге размахивал секирой, пробивая себе дорогу среди своих, пока не был ими повален и затоптан. Пёсиголовцы тоскливо, жалобно выли. Сотня всадников, которую незнаемые могли бы прижать к берегу, даже сбросить в Печору, показалась им вдруг страшнее всех подземных чудовищ.

А вслед им уже гремело беспощадное «Мара!». Отравленный страхом воздух был не опасен воинам Сигвульфа: колдовской ветер гнал его вперёд, не давая при этом убегавшим освободиться от ужаса. Сарматы без устали кололи, рубили, топтали конями бегущих. Ещё безжалостнее истребляли подземных пришельцев немало натерпевшиеся от них печорцы. Кого жалеть? Нелюдь? Всех этих волосатых, безголовых, козлоногих, что явились из своего мира в этот только для того, чтобы убивать, жечь, насиловать? Ещё и творить напоказ всё, на что людям и глянуть-то стыдно...

Кое-где незнаемые пытались давать отпор, сбивались в кучи, но быстро гибли под мечами и стрелами: их противники трусами не были. Сигвульф в рогатом шлеме, с окровавленным мечом, громко взывая к Одину, первым бросался на сопротивляющихся: много ли чести воину рубить перепуганных двуногих баранов? Сагдев с Сораком и вовсе чувствовали себя героями из песен. Два эллина рубили и кололи вместе со всеми. Но только у них эта бойня вызывала отвращение. Избиваемая сарматами и печорцами толпа бежала на северо-восток, туда, где река Щугор вырывалась из ущелий Иджид-пармы.

На севере и востоке кипел бой, но над устьем Подчерья две рати только перестреливались и переругивались. Незнаемые лаялись самой мерзкой венедской бранью — той, что Матери Сырой Земле неугодна. Не иначе от кузнеца выучились. Росы отвечали им тем же: по матери ругать только людей грех, у нечисти мать другая — чёртова.

Каждый из предводителей хотел выманить врага на свой берег. И всё же бой здесь начали росы, и раньше, чем рассчитывал их царь. Один из дубовых великанов принялся во всю деревянную глотку поносить Ларишку грязными венедскими словами. Царица лишь громко сказала мужу: