А черноволосая всадница спешилась и подошла к Симургу. Тот вдруг стал не больше обычной собаки и забрался под разлапистую ель, жалобно скуля. Руки воительницы осторожно прошлись по его израненному телу.
— Бедный пёсик! Как тебя порвала гадина чёрная... А тут ещё эти два дурака. Ничего, сейчас я тебе косточки сращу...
Со своими ранами небесный пёс справился бы и сам. Но приятно ведь, когда о тебе заботятся. А Морана-Артимпаса, богиня войны и смерти, умела не только убивать, но и исцелять.
Тёмно-серый панцирь, в который было заковано небо над священной горой, вдруг оказался пробит. Всего в одном месте — над главной вершиной. Но именно из этого отверстия (хотя солнце должно было стоять на юге) хлынули добрые, радостные лучи. Они позолотили склоны святой горы и вершины окружавших её хребтов, залили светом ущелья и долины речек, устланные трупами. И вместе с этими лучами вливалась в души воинов ясная, спокойная уверенность в победе. Рассеялся серый туман на севере и юге. И так же исчез, будто растаял, огромный старик на вершине Злой горы. А знаменосец с огненным стягом сошёл с золотой вершины. Потому что на неё с неба спустилась женщина в золотом венце и золотистой бобровой шубе. Ростом она не уступала Владыке ветров, но вид её внушал не страх, а радость и веру в доброту этого мира, пронизанного золотым светом.
Под живительными лучами этого света поднимались лежавшие воины — не все, но многие, кто ещё был жив и не вовсе изувечен. Всеслав с радостью увидел, как выбирается из-под трупов его друг, кушан Хоршед.
Лишь аримаспы встретили Светлую Богиню рёвом и злобной бранью. Но над их чёрной ратью уже кружилась удивительная птица: белая лебедь со златоволосой женской головой. Она облетела кругом всю орду, и со свинцового неба хлынул чудовищный ливень. К западу от Аваляка не падало ни капли. Но Ра-река мигом превратилась в мутный бушующий поток, и такие-же потоки устремились со склона Уральского хребта, по которому спускалась орда. Земля под копытами огромных коней обратилась в поток грязи, ревущая вода сбивала их с ног. Они давили и топили друг друга и всадников.
Одних аримаспов вода уносила на юг. Другие погнали коней в поисках спасения на север, к истокам Ра. Третьи, самые яростные, ринулись в бой. Люди и грифоны обрушились на них, заваливая громадными трупами ущелье и склоны Аваляка. Снова великанов слепили стрелы, рвали зубы оборотней, нещадно жгло пламя Колаксаевой Чаши. И без устали гвоздила врагов кедровая дубина Шишка. Соколы-нуры, летавшие на разведку, докладывали царю:
— На юге бьют одноглазых стрелами и копьями прямо в воде аргиппеи, удмурты и какие-то сарматы с тамгой, как у нас. А на севере нечистых громят, не дают уйти неведомые конники: узкоглазые, с косами да стрижеными головами. Не иначе манжары.
Манжары были среди дружинников Ардагаста, пришедших с ним с востока.
А с неба в аримаспов летели огненные стрелы: вернулась дружина Гремислава, где-то успевшая пополнить запасы своего оружия.
Самые отчаянные великаны попытались снова ворваться на Золотую гору, но были перебиты воинами Вишвамитры и грифонами. Один аримасп, размахивая громадным мечом, загнал в пещеру Хилиарха с Пересветом. Но, пока мужчины уворачивались от его клинка, Меланиппа забралась на скалу над пещерой и всадила стрелу в единственный глаз исполина. Обезумев от боли, он потерял равновесие и сорвался с обрыва. И тут из глубины пещеры негромкий голос произнёс по-гречески:
— Зайдите в мою обитель, отважные воины.
Хилиарх обернулся. Перед ним был лишь большой златоклювый ворон, и тот улетел в дальний конец пещеры, где горел неяркий зеленоватый свет.
— Заходите же. В этой битве воины Солнца победят и без вас.
Грек, амазонка и гусляр вошли в небольшую подземную комнату. Всю её обстановку составляли грубовато сколоченные стол и табурет да шкуры на полу. На стене красной охрой были нарисованы звери — странный волосатый слон, носорог, лошадь... На столе и в нишах в стене лежали книги, свитки, черепа зверей и птиц, диковинные фигурки и талисманы из самых разных материалов — от дерева и кости до золота и дорогих камней. Из чернильницы слоновой кости торчал тростниковый стилос. На отростках лосиного рога, вставленного в расщелину стены, красовались шапка с оленьими рогами, пояс и кафтан, увешанные амулетами, разрисованный бубен. Источником необычного зеленоватого света служила плошка из малахита.
Ворон опустился на табурет и вдруг превратился в одетого по-гречески человека с пытливыми тёмными глазами. Его худощавое ироничное лицо обрамляла чёрная борода, внизу заострявшаяся, словно птичий клюв.
— Садитесь тут, на шкурах. Этот табурет я уступаю лишь богам, когда они приходят в мою пещеру.
Хилиарх почтительно поклонился:
— Приветствую тебя, мудрый Аристей, сын Каистробия из Проконнесса!
— Ты, верно, видел мою статую в Метапонте в Италии?
— Нет, твой бюст в Кизике, ещё в детстве. Я ведь почти твой земляк. Скажи, верно ли, что ты владеешь искусством проходить сквозь стены и пребывать сразу в нескольких местах?
Аристей довольно расхохотался:
— Быть в трёх местах сразу можно только с помощью богини слухов. Пребывать телом и духом в разных местах умеет любой покойник. А мне просто надоело слушать поучения моих родичей о том, чем не пристало заниматься аристократу. Вот я и показал им, что может магия. Зашёл к знакомому чистильщику одежды и умер. To есть покинул тело. А пока чистильщик искал моих родных, дух мой прогулялся в сторону Кизика, слетал в Сицилию, провёл урок в тамошней школе — все меня при этом принимали за живого — и вернулся как раз, когда пришли за моим телом. Пока отпирали дверь, я сделал своё физическое тело духовным и действительно ушёл от них сквозь стену.
— Я знаю, демоны могут становиться то духовными, то телесными, — сказал Хилиарх.
— Для смертных это тоже возможно, только гораздо сложнее. Так вот, они гадали, человек я или демон, а я уже шёл далеко — туда, куда звал меня Бог Солнца. Я путешествовал от одних почитателей Солнца к другим, пока не добрался до исседонов за Уралом. И только там понял, что все тайные знания последователей Орфея — лишь тень того, чем владеют лесные шаманы. С трудом мне удалось стать учеником исседонского шамана, но в конце концов я превзошёл учителя. Семь лет спустя я вернулся. Надеялся подразнить родичей своими успехами в варварстве, но никого не застал в живых. Город был разорён киммерийцами. Среди его руин я писал свою «Аримаспею»... А в этой древней шаманской пещере я смог поселиться, лишь когда сам стал духом — вороном Бога Солнца.
Пересвет и Меланиппа с удивлением слушали великого мага. По-гречески они оба понимали неплохо, особенно поляница — гречанка по отцу.
— Но скажи, о величайший из солнечных магов, отдадут ли нам теперь грифоны стрелу Абариса? — нетерпеливо спросила амазонка.
— Не дадут, — покачал головой Аристей. — Ибо её здесь нет.
— Но в книге Атарфарна сказано... — возразил было Хилиарх, однако маг прервал его:
— При Атарфарне она ещё была тут. Всего тридцать лет назад, когда в степи началась большая война, сам Абарис перенёс стрелу подальше от алчных и кровавых рук — на Хэйбидя-но, Священный остров в Ледяном море, в святилище народа сииртя.
— Вот тебе и на, — развёл руками Пересвет. — Шли-шли, до края света дошли, а идти теперь ещё больше... или меньше?
— Меньше. Можно успеть до зимы, хотя она там наступает гораздо раньше.
— Дойдём! — азартно воскликнула Меланиппа. — Сколько нового увидим! А ты, Пересвет, такие песни сложишь...
— Я не сомневаюсь в отваге и решимости росов. Но иной раз люди искренне обещают то, на что потом у них не хватает силы духа.
— Что?! Разве там холоднее, чем у нас на Святки? Или чудовища страшнее здешних? — возмутилась поляница.
— Там, на севере, в горах заточены целые племена людей-чудовищ. Но ещё хуже их — те люди, что сейчас идут к Священному острову — сильные, безжалостные, ненасытные...
