Она села рядом со мной.
- Ну что загоревал? Корабли разметало по морю? А?..
Наверно, только что читала книгу. Она постоянно играла какую-нибудь роль - или тех героинь, о которых только что вычитала в книжке, или копировала знакомых женщин.
- Ну наплакался?
Я выпрямился, откинулся к спинке скамейки.
- Ой, ужас! Побит?.. Синяки... И какие это дети отколошматили тебя?..
- Дети?.. - вдруг вспылил я и, не задумываясь, сказал: - Лариса, твой дядя Ниготков, очевидно, вор!
- Очевидно?.. - сердито спросила она. - А для нас это не очевидно! И с чего ты это взял? Я запрещаю тебе так говорить о нем!
- Ниготков ворует мед! Лариса, а вашей семье Демид Велимирович мед приносил?
- Да, приносил! И я его ела. Ворованное такое сладкое! - съязвила она.
- Когда приносил?
- В прошлом году! Все?
- Мед был ворованный...
- Какой ужас... Значит, мы опозорены? Ах, Костя, что мы должны сделать? Я сейчас же пойду и все расскажу маме.
- Сколько он вам меду привозил?
- Две банки. Но ведь мы же не знали, что он его украл!
- Банки большие были?
- Да, - кивнула она. - Трехлитровые.
- Ну, это ерунда!..
- Правда, Костя? - улыбнулась она.
- Конечно. Вот сегодня они хотят похитить с пасеки побольше...
- Сколько?
- Черт знает... Может, несколько тонн.
- Какой кошмар! И это Демид Велимирович!.. А нам сказал, что мед от бабки Анисьи, от его матери.
- А где она живет? - спросил я.
- В деревне Подлунной. Это километрах в трех-четырех от станции Остинки...
- Остинка?!.. А, знакомая станция! - почти что злорадно воскликнул я. Все складывается как нельзя лучше. Вот оно что, оказывается!.. Вот оно что!!
- Там и пасека есть, - продолжала Лариса. - Подлунная на этом берегу, а пасека на другом...
Я достал сигареты, закурил.
- Ты бы лучше не курил! - после молчания сказала Лариса.
- Почему?
- Ну потому что не умеешь.
- Ты знаешь, - сказал я, - хочу я Ниготкова сам за руки схватить. А то все думают - я к нему придираюсь... Это ведь его друзья так меня разукрасили.
- Ах, вот оно что! - она кулачком стукнула себя по колену. - Ну Ниготков!..
- Лариса, поедем в эту самую Подлунную. Сейчас же, - решительно сказал я, поднимаясь со скамьи.
- Зачем это?.. Да и поздно ведь, Костя.
- Ерунда! До Остинки на электричке - полчаса. Поезжай сейчас же домой. Возьми какую-нибудь пустую банку с авоськой. Поедем в гости к бабушке Анисье. Вроде бы за медом. Может быть, вначале ты одна к ней зайдешь. Там увидим... Посмотрим, что там делается.
Мы договорились с Ларисой встретиться в скверике у кинотеатра "Аленка".
Я посадил ее на трамвай, а сам пошел в гастроном. Купил сыру и конфет. Из магазина направился к кинотеатру. Постояв перед афишами, вошел в вестибюль. Так, из пустого любопытства.
И вдруг у меня за спиной кто-то радостно проворковал:
- О-о, Костюшка! Сколько лет, сколько зим...
- Ниготков?! - рефлекторно отпрянув, воскликнул я.
- Здоров, Костя! - с каким-то обыденным видом, по-братски протянул он мне свою темную, грязно-сиреневую руку и со взмокшего лба, более светлого, чем сливяно-фиолетовые щеки, сдвинул шляпу на затылок. - Че, в кино, что ли?.. Фильм интересный, не знаешь?
- Интересный, говорят, - уже спокойней сказал я. - Стоит посмотреть.
- А я вот половину свою не дождусь. Два билета вот только что купил... - то разглядывая билеты, то вертя по сторонам головой, быстро говорил он. - А ее все нету. И ведь через двадцать минут начало. Недавно, Костя, женился я. Второй раз... - Он как бы пренебрежительно махнул на себя рукой, улыбнулся и смущенно опустил голову. - Такая вот се ля ви, дружок. А то ведь нам, холостякам, на цветах, подношениях и разориться ничего не стоит. А женщины ведь любят, когда им цветы дарят. Конца не видно! довольно засмеялся он и вдруг странно так уставился на меня.
- Поздравляю, Демид Велимирович, - сказал я, не веря ни одному его слову.
- Спасибо, дружок!
- А цветы ведь и после женитьбы и жене, говорят, дарить полагается, заметил я.
- Что ни говори, Костя, а жена не невеста! При жене какие там цветы... У тебя две копейки не будет? Хочу ей еще раз позвонить. Вышла она или нет...
Я порылся в карманах, нашел и дал ему монету.
- А у тебя, кстати, Константин, как здоровье-то? Не улучшилось зрение?
- Улучшилось, Демид Велимирович. Спасибо. Лучше стал видеть.
- Ну вот и хорошо. Это хорошо!.. Все, Костя, хорошо, что хорошо кончается. А цвет-то этот твой... все еще видишь или как?
- Да, все еще вижу. Сам не рад.
- На обследование так и не ездил, - неодобрительно мотнул он головой. Ждешь чего-то...
- На днях поеду. Пора уж.
- Обязательно, Костя, надо ехать. А то ведь пурпуровый пигмент... В глазах на сетчатке такой есть... Может у тебя начаться разрушение этого пурпура. Обратно он не восстанавливается. А тогда все: по-человечески цвет ты уже никогда больше не увидишь.
- А вы, оказывается, немало знаете? - восхищенно заметил я.
- А как же! - в тон мне ответил он. - Тоже в свое время естествознанием интересовался! Да-а... - философически протянул он. - А ведь у тебя, Костя, по сути, не зрение нарушено. Это у тебя не с глазами.
- А что же?
- Мозг. Головной мозг! Высшие полушария, возможно. Вот ведь ты ни шиша не знаешь, а я бы мог тебе кой-что и объяснить... У тебя, Константин, разрушены клетки зрительной памяти. Понимаешь? Находятся они в затылочной части человеческого мозга. Поэтому ты неправильно все воспринимаешь. Подозреваешь людей, этим самым оскорбляешь их, наносишь им душевные травмы... И знаешь, как это еще называется, болезнь-то твоя?
- Нет, не знаю.
- "Душевная слепота Мунка" - вот как... Тут тебе и истерия, и умственная неполноценность... Лечиться не станешь - в психиатричку попадешь. А тогда, знаешь...
- Спасибо, товарищ Ниготков. Действительно, как бы светлей теперь стало мне... Хорошо, что вы мне сказали, как эта болезнь называется. А то хожу и даже не знаю, что у меня эта самая "душевная слепота Мунка". Не зря вы тогда, у туннеля, сказали мне, что вы все-таки человек просветительских кровей да и когда-то врачевали. Правда, по ветеринарно-санитарной части вроде бы...
- Эх! - с сожалением вздохнул он. - Побеседовать бы с тобой как следует!.. Парень ты вроде бы и неглупый, да только врача рядом нету.
