«Контроль купальных костюмов». Пф!
Выхожу из больницы вслед за Дином, глядя в его широкую спину. Приколист хренов.
Визит в дом того папаши дал нам зацепку. Теперь мы знаем, что искать. Штрига… Подумать только, что за дрянь такая?
— Отец сталкивался с этой штукой. И хочет, чтобы мы добили ее, — говорит Дин, когда мы выходим из чужого дома.
— Ну и что такое штрига? — немного раздраженно спрашиваю. Мы только что подъехали к гостинице.
— Что-то… вроде ведьмы, — отвечает брат, выходя из машины и открывая багажник. — Я о них мало знаю.
— А я впервые слышу! — Стараюсь, чтобы в голосе не звучали раздраженные интонации, но у меня плохо получается. Так часто бывает. Нам с Дином немного сложно, он не понимает, почему я бешусь ни с того ни с сего. А я не могу объяснить. — И в дневнике отца о них ни слова!
— Отец выследил такую в Форд-Дугласе лет шестнадцать-семнадцать назад, — покосившись на меня, нейтральным тоном поясняет Дин. — Ты же был там, не помнишь?
— Нет, — с трудом сдерживая фырканье, отвечаю. Да и как я могу помнить? Для Дина все так просто…
Он пожимает плечами.
— Видимо, он узнал, что она в Фичборге, и сбросил нам координаты.
— То есть это…
— Штрига, — уже немного сердито бросает Дин.
— Та же, за которой отец охотился раньше?
Дин захлопывает багажник и направляется к двери в гостиницу.
— Да, наверное, — устало отвечает он.
— Ну и почему же она до сих пор жива? — спрашиваю, следуя за ним.
— Потому что сбежала.
— Сбежала? — не без ехидцы повторяю.
Дин оборачивается ко мне, смотрит несколько секунд.
— Да, Сэмми, бывает, — говорит он, взглядом спрашивая, чего я к нему прицепился. А я просто не могу его не донимать сейчас. Бесит, что он так безоговорочно и слепо доверяет отцу. Его слово для него — все. Отец сказал, значит, так надо! Отец сказал, что штрига в Фичборге, прикончите ее, и Дин идет это делать. А почему она до сих пор жива? Наверное, потому, что сбежала от отца.
— Нечасто, — сдержанно цежу сквозь зубы.
У Дина кончаются аргументы.
— Не знаю, что еще сказать… — разводит руками Дин. — Может, отец не поел кашу!
И поворачивается ко мне спиной.
— А что еще ты помнишь? — не удерживаюсь я от ехидного комментария.
— Ничего, я был ребенком, — отрезает Дин и заходит в гостиницу.
Я остаюсь стоять на улице, пытаясь погасить свое раздражение, наблюдаю за тем, как он останавливается у стойки администратора. К нему выходит мальчишка лет двенадцати-тринадцати.
Каждый раз отец для нас — это такая больная тема. Для меня, по крайней мере. Дин почитает его так, что мне иногда тошно становится. Все время думал, что я ревную. Банально ревную отца к Дину. Да какого черта? Я не могу до сих пор избавиться от ощущения, что Дин для отца значит гораздо больше, чем я. Примерный сын, такой, какого он хотел бы иметь. Послушный. Не пререкается. А я… как паршивая овца в семье. Я стараюсь гнать от себя эти мысли, но обида гложет. Глодала все эти годы, с тех пор, как я ушел из семьи и поступил в колледж.
Но сейчас… я понимаю, что меня бесит, когда Дин в очередной раз заводит песенку «отец то, отец се…» И бесит меня не то, что он невольно подчеркивает те теплые отношения, что есть между ними даже сейчас. В отличие от меня. У меня с отцом напряг. Я не могу с ним нормально общаться, пять минут — и вспыхивает ссора. Не могу принять его жизненных принципов. А Дин… он такой же. И бесит меня то, как он отзывается об отце. Я всегда задумывался: а что, если бы то нечто в огне не убило нашу маму? Какой бы Дин был сейчас? Поступил бы в колледж, как я? Работал бы? Может быть, женился даже?
Мысль о его женитьбе заставляет меня поджать губы.
— Один номер или два? — спрашивает тем временем мальчишка.
— А-а-а… Один, — отвечает Дин.
Паренек кидает взгляд на улицу, я смотрю на него, он кривит губы. Хмыкает многозначительно.
— Так и знал, — слышу через приоткрытую дверь его надменный ехидный голос.
— Что ты сказал? — хмурится Дин, наклоняя голову.
Мне смешно. Дин всегда болезненно воспринимает такие подколы… на «голубую» тему. Особенно после того случая с Ситри.
— Ничего, тачка классная, — брякает мальчишка всё с тем же многозначительным видом.
В номере у нас тоже случается короткая стычка. По крайней мере, с моей стороны. Казалось бы, такая нейтральная тема… Штрига. Но Дин и сюда умудряется вставить поучения отца.
— Вообще сказать, её можно убить. Освященной сталью, она уязвима, когда ест.
— А больше отец ничего тебе не говорил? — Смотрю на него почти возмущенно.
В ответ получаю взгляд «ну вот опять ты начинаешь».
— Нет, ничего. — Дин делает вид, что занят, листая свой ежедневник.
Я многозначительно киваю.
— Что? — Он смотрит на меня так, словно не понимает.
— Да ничего.
— Сэмми, перестань ревновать, меня это достало, — не выдерживает он.
— Я? Ревную? Тебе чудится, Дин, — говорю нарочито небрежно, опуская голову и пялясь в экран ноутбука. Я тоже могу делать вид, что очень-очень занят.
— Да ты постоянно начинаешь, стоит мне заговорить о…
— Хватит, Дин, ничего не хочу слышать об этом.
Он хлопает обложкой ежедневника и подходит ко мне.
— Да в чем дело? Что тебе не нравится? Мне казалось, мы уже обсудили эту тему! Почему ты постоянно воспринимаешь это в штыки?
— Что за «это»? — цежу я.
— Мои отношения с отцом! — фыркает Дин. — Думаешь, я не понимаю? Я уже устал убеждать тебя в том, что ему ты так же дорог, как…
— Я в этом не сомневаюсь, идиот! — Тоже не выдерживаю, вскакиваю, упершись коленями в постель. Наши глаза теперь на одном уровне. Дин ниже меня.
— Тогда в чем дело? — спрашивает уже тише, требовательно глядя мне в глаза.
— Меня бесит, что ты так к нему относишься! — выпаливаю я. — Не можешь себе другого идола найти?
— Глупости, я не…
Встаю с кровати и иду в ванну, раздраженно хлопая дверью. Сорвался. Все-таки не выдержал. Прохладные струи душа немного расслабляют. Раздражение уходит вместе с водой в слив в полу. Зря я опять так погорячился, но я не мог иначе. У нас с ним только две темы: отец и вся эта паранормальная хрень. Иногда, очень редко, но мне хочется отдохнуть от этого всего.
После того раза… Дин со мной долго не разговаривал. Ну, короткими односложными фразами. Да, нет. Ребяческое поведение; к тому же я ведь видел, ему тоже понравилось. Черт возьми, да после той ночи… постоянно вспоминаю его лицо. Как он вскрикивал подо мной, двигая бедрами навстречу, стонал и матерился в голос. Правда, потом моя челюсть пострадала, но это того стоило. Прошло уже несколько недель, он меня к себе и на пушечный выстрел не подпускает. Честно, я не понимаю. Дин зол на меня, да. Я поступил нечестно, но я был в отчаянии, черт возьми! Я устал держать это в себе. Знал бы он, как трудно каждый день находиться рядом с ним, прикрывать ему спину и… Это напряжение, его чувствую только я один. Наверное, потому, что с моей стороны чувства куда более глубоки, чем со стороны Дина. Он избегает говорить на эту тему. Но я знаю, что он помнит, что я шептал ему в ту ночь.
Ни о чем не сожалею, но это больно… Когда он отталкивает. И все же лучше так, чем ни разу не попробовать. Теперь он знает, но ведь не бросил! И пусть не разговаривал со мной… Но сейчас наши отношения вернулись в норму. Вроде бы.
Все вспоминаю ту его фразу: «За то, что понравилось, Сэмми». Теперь понимаю, что она вовсе не означала, что он захочет продолжения. Для него такая область отношений между нами — сама по себе паранормальна больше, чем все то, с чем мы сталкиваемся чуть ли не каждый день, вместе взятое. Я страдаю. Жутко хочется вновь к нему прикоснуться, обнять хотя бы! Не говоря уже о поцелуях. Но он шарахается от меня, даже когда я просто дотрагиваюсь до его плеча.
Но я, черт возьми, не могу иначе, не могу снова не попытаться! Я сам не знаю… как так получилось, когда эти чувства вросли в меня. Просто… мы с Дином уже очень долго вместе ведем эту чертову кочевую жизнь… В какой-то момент, особенно после внезапной встречи с отцом в Чикаго, я понял, что больше не испытываю этого извечного глухого раздражения и злобы. И у меня появилась возможность узнать брата получше. Мы с ним так долго не виделись. Дин стал таким… Не знаю даже, как сказать. Но каждый день с ним мне хорошо. По душе. Родной. Он не ругается, когда я не даю ему спать, читая допоздна, пока горит ночник. Не раздражается, когда каждую ночь мои кошмары будят нас обоих. Встает, успокаивает и снова засыпает. После того случая он перестал держать мачете под подушкой, но… это был явно не сигнал к приглашению. Он дергается, когда я случайно дотрагиваюсь до него, напрягается, когда смотрю слишком долго.
