Но у порога жизни он опять увидел её. Ту, что всегда ждал и искал. Искал и не находил. Вечно искал и не находил.
- Ну, зачем ты так? - грустно спросила она.
- Ну, извини, - улыбаясь ответил он.
Поднялся из старых одежд души и уже тенью шагнул к порогу. К ней.
Он никогда уже не вернётся домой. Этот молодой парень, почти ещё мальчишка. Один из множества сгинувших путешественников. Один из неудачливых, мечтавших постигнуть тайну пирамид... Но он был счастлив, уходя в мир ночи теней. Потому что там ждала его она. Он вечно искал её взгляд и её улыбку в мире живых. Вечно искал и не находил. Вечно искал... Одну её...
Мужчина устало раскрыл глаза и посмотрел на полок. Светлый потолок, нежного пастельно-желтого цвета. Такого бодрого и сочного оттенка, где-то между мёдом и цветами одуванчиков. Он любил цветы одуванчиков в детстве. Они как целое море из солнышек распускались на земле. Солнце... Солнце он тоже любил... Такое нежное иногда. И такое жаркое... Он целую вечность не видел его...
- ...Так что же сказать девушке, которая пришла к нему? Она очень хочет увидеться с ним...
Девушка, которая хочет увидеться с ним... В сердце затеплилась надежда. Он рывком сел на кровати, содрал с лица какую-то пластмассовую штуку...
Свет ослепил его... Мягкий свет красивой больничной палаты... Он отвык уже от красивых комнат и нежного цвета стен... Врач бросился к нему. Позвал медсестру...
Девушка таки прорвалась в палату. Молодая женщина. Русоволосая и светлоглазая. На лице надежда, ласковый свет в глазах. Он взглянул на чужое лицо, в чужие глаза и внутри него всё обмерло. Это была не она. Не она, и остальное неважно.
Мужчина устало повалился на кровать. Взгляд серых глаз застыл на светло-жёлтом потолке. Ему казалось, что всё не имеет смысла. Он не представлял, как оказался в этой комнате, так не похожей на больничную палату, но это было и не важно. Всё было неважно. В его жизни не было самого важного.
Он сомкнул веки и уснул. Глубоким сном без каких-либо сновидений.
Через несколько дней, придя в себя, столкнулся с навязчивой заботой незнакомого молодого мужчины, судя по внешности, потомку какого-то из народов, живущих в жарких странах.
Незнакомцу очень хотелось его покормить, мол, ему из благодарности еду приготовили. И жена очень расстроится, если её труды так и не попробуют. Больной взглянул на него с раздражением. Но незваный гость был упрямым неимоверно. И чтоб он отстал, больной согласился. Вкус еды... он его узнал. Тот самый вкус той самой еды, которую иногда приносил ему охранник в тюрьме. Та самая необыкновенная еда, так разительно отличавшаяся от обыкновенной. Мужчина недоумённо посмотрел на парня.
- Просто вы однажды мою жену спасли, - тепло улыбнулся гость, - Неужели не помните?
Он устало покачал головой. Пламя сожгло всё. Все его воспоминания. Не осталось ничего.
- Просто вы когда-то подожгли городской музей, - широко улыбнулся незваный гость.
Поджог музей...
Мужчине вдруг ярко привиделся огненный лабиринт и девушка, поманившая его за собой. Девушка в странной одежде, которая вывела его из здания и исчезла... До боли знакомый взгляд чёрных глаз, жирно обведённых какой-то чёрной косметикой... Взгляд самого важного человека... И страшное осознание, что в этом мире он её никогда не найдёт... Просто ей помешали родиться... Заперли в каменной темнице... Вот уже давно она не может вернуться в жизнь... Вот уже давно она ждёт его за порогом. Он ищет только её, из жизни в жизнь, вечно ищет её взгляд и её улыбку в мире живых. Вечно ищет и никогда не найдёт...
- Ну, и в тот же день, когда смогли покинуть горящее здание - дело было ночью и всем было как-то не до музея - вы шли по старому парку. По старому району. Там... - голос парня задрожал, - Там какие-то пьяные скоты напали на девушку... и вы... только вы вступились за неё... вы один... Когда приехала милиция, вы лежали на ней, весь изрезанный и истекающий кровью... Вы даже тогда защищали её...
Гость поднялся с кресла и низко поклонился.
И тогда сидевший на постели вдруг вспомнил ту полутёмную улицу с несколькими потухшими фонарями, белое пятно между тёмных силуэтов и тот отчаянный взгляд совсем ещё молодой девчонки... Он где-то видел её... Голова опять резко заболела... Он никак не мог вспомнить... хотя осталось совсем немного кусочков мозаики...
Парень помог ему улечься и побежал за врачом. Признаваться в подкупе медсестры и самовольном проникновении в палату к тяжелобольному. Ну, это всё потом, а пока позовёт на помощь. Что касается неприятных ситуаций с нарушением общественных правил, то выкручиваться из них ему было не в первой. Этого рьяного журналиста знало полгорода точно. В основном, как рьяного нарушителя всяческих правил. Его извечное любопытство и энергичность уже вошли в лексикон самых тяжёлых ругательств города.
Мужчина какое-то время устало рассматривал потолок такого чистого и красивого цвета, потом устало закрыл глаза...
- Ты хочешь что-нибудь сказать, проклятый воришка? - мрачно спросил воин.
Хрупкий подросток оглянулся - за ним была яма с ядовитыми змеями. Гады противно извивались, свившись в один большой ком, поднимали головы, высовывая тонкие раздвоенные языки и мерзко шипели. Затем он перевёл взгляд на вершину третьей слева из пирамид, прекрасно видных из любого уголка их селения. Что-то заныло внутри него. Эта странная внутренняя боль, которая следовала за ним столько, сколько он себя помнил... Сколько он себя ни помнил, его всегда влекло к той пирамиде, страстно хотелось пробраться внутрь заповедного места. Взять камень и ударить по стене. Одного удара не хватит, чтобы разрушить всё, но ему так этого хотелось, именно этого! Вначале он приходил в ужас от этого наваждения, медленно сходил с ума, боясь даже заикнуться кому-то о мучивших его греховных мыслях. Потом было смирился с тяжким испытанием богов. Потом даже забыл ненадолго, засмотревшись на дочку советника из проходившей мимо их селения процессии. Девчонка была очень красива и разодета как жена фараона. По крайней мере, так ему казалось, он ведь вживую ни одну из жён фараона ни разу не видал. А потом ему приснился чёрный каменный сфинкс, грустно смотревший на него своими пронзительными чёрными как ночь глазами, жирно обведёнными чёрной краской. Сначала он просто рисовал его силуэт, в забытьи и рассеянности, на земле или на песке у берега реки. Потом поймал себя на том, что с каждым разом всё тщательнее прорисовывает это женское лицо. И однажды понял, что нет в мире женщин никого красивее чем та, у которой было бы такое же лицо. И однажды вдруг чётко ощутил, что таинственный чёрный сфинкс из сна, которого так хочется рисовать при первой же возможности, чётко очерчивая лицо, как-то связан с третьей слева пирамидой, возвышающейся над страной. И даже разузнал, что в гробнице той пирамиды покоится тело самой любимой из жён одного из прежних фараонов. Говорили, что на крышке саркофага умелые мастера изобразили её прекрасное лицо. Столь прекрасное, что фараон, увидев его, расплакался, один из мастеров свихнулся, а другой умер. И если б он только мог увидеть крышку саркофага... Саркофага, который так страстно ему хотелось разбить!
Он как мог боролся с наваждением, но оно упрямо возвращалось. Он молил богов помиловать его. Тогда ему опять приснился чёрный сфинкс, чья женская голова смотрела на него укоризненно. И тогда, проснувшись в холодном поту, он не выдержал и решился...
- А это что-то изменит? - устало спросил подросток воина.
- Нет, - холодно отрезал тот, - Если мы будем миловать расхитителей гробниц, то им не будет конца. Ты хочешь ещё что-нибудь сказать?
Подросток посмотрел на верх третьей слева пирамиды и улыбнулся. Он знал, что ничего не изменится. Просто это наваждение не оставит его. Оно сведёт его с ума. А смерть от яда змей будет пусть и мучительной, но быстрой. Смерть... он не боялся её. Он давно любил ночь и давно уже мечтал заглянуть в царство ночи и теней...
