Закончил работу, сложил тяпки и мастерки в сумку, прибрал верстак, переоделся в непросохшую одежду. Выбрался из цеха через то же окно в туалете. Дождь стал мельче и спокойней. После такого дождя грибы попрут. И вообще для урожая дождь полезный, но за все виды на урожай муку ему принимать - снова лезть в лужу.
Если на территории завода за нарушителями запрета на работу охотится охрана, то за территорией - милиция. У нее свой интерес - тоже откупайся. Нечем - товар заберут, а то и в отделение отведут, а туда попадешь неизвестно, когда выйдешь. Поэтому и за заводской территорией следует быть осторожным. Выбравшись на волю, Николай замаскировал подкоп, выглянул из кустов, никого на аллее не обнаружил и раскрыл над собой зонт, посчитав, что он придает его облику если не невинность, то уж непричастность к нарушению запрета точно. Но...
Внезапно из-за кустов выломилась фигура в плащ-накидке. Был бы Николай помоложе, дал бы тягу, но с возрастом разучаешься убегать.
- Вот и третий! - радостно подытожил человек в накидке и, распахнув ее, чтоб Николай увидел милицейскую форму и кобуру с наганом, представился: старший сержант Пантюхин!
- И охота тебе, сержант, мокнуть? - зло спросил Николай.
- Ты разговоры прибереги для протокола.
- Протокол - это в отделение? - спросил Николай.
- Там сухо, стол, кэпэзэ, - описал милиционер прелести задержания.
- Может, штрафом обойдемся, у меня есть пять тысяч. - достал купюру из полиэтиленового пакета, показал, посетовал: - все, что есть.
- По тебе видать - не миллионер, - с сожалением заметил сержант. - чего намастерил-то?
- Тяпки, мастерки. - Николай достал одну тяпку и мастерок, подал Пантюхину.
- Титановые, - определил тот и вздохнул, пожалев себя за мягкость характера. - ладно, давай пять тысяч.
Николай тоже вздохнул, расставаясь с деньгами, он рассчитывал внести эти пять тысяч как пай в потребительский кооператив из трех учредителей.
Сержант, взяв пять тысяч, тяпку и мастерок, квитанции не выписал, но на прощанье козырнул и снова спрятался в засаду.
Николай шел и костерил почем зря тех двух неизвестных, воспользовавшихся его подкопом: он копал, собаку прикармливал, а они, паразиты,- на готовенькое. Само собой забылось, что сам почти два месяца пользовался чужими щелями, лазами, подкопами.
Наконец - свой дом, свой подъезд и безопасность. В подъезде "отдыхали" сосед Шурка Оглоблин с Толяном с Двадцать второй линии. На батарее парового отопления, на куске фанеры, застеленной газетой, - поллитровка, два стакана, порезанный крупно хлеб и мелко - сало. Шурка Оглоблин когда-то побывал по профсоюзной путевке в Германии и подсмотрел там, как немцы пьют шнапс.
- Это мы наливаем по стакану, до краев. Хлобысь раз, хлобысь другой и с копыт, а они потребляют помаленьку, культурно. И разговоры разговаривают.
Толяну такие дозы - издевательство над организмом, и он слушал Оглоблина невнимательно и зло.
Николай их своим видом напугал - трезвый, а в грязи.
- Откуда ты, Микола? - спросил Шурка и плеснул в стакан германскую дозу.
- Больше лей, германец! Вишь, промок человек! - потребовал Толян, отобрал у Шурки бутылку, опрокинул над стаканом.
Николай принял угощение, занюхал хлебом и объяснил:
- На заводе был. - и, длинно выматерившись, пожаловался: - подкоп вырыл, собаку прикормил, всего три раза слазил, а сегодня мусор - сержант Пантюхин.
- Много слупил? - поинтересовался Толян.
- Пять тысяч, тяпку и мастерок, считай, тысяч на тридцать-сорок.
- Во рэкетир, во мафиоза! Ничего, скоро и ментов в ментовку не будут пускать, как нас - на завод. И они в нее, родимую, через подкоп будут попадать. - Толян хрипло захохотал. - Не страна - Арбатские эмираты!
Николай поглядел на бутылку, отвел взгляд и сказал:
- Помыться мне надо. До завтрева!
- Где это ты шлялся? - спросила жена, встретив его на пороге, и потянула носом воздух - учуяла водочный запах.
Фактов набиралось для среднего скандала, но Николай швырнул на пол сумку, тяпки с мастерками прогремели, и жена, проглотив следующий ехидный вопрос о деньгах, "которые на пьянку находятся", пошла на кухню разогревать остатки борща.
Николай закрылся в ванной. Горячую воду отключили после Дня Победы, но он привык мыться холодной. После душа согревался горячим борщом и думал, что грамм двести были бы кстати, но сержант Пантюхин лишил его этой радости.
Ничего, завтра утром он отправится на толчок, продаст тяпки и мастерки и купит поллитровку, а то и две, и пригласит в компанию Толяна и Шурку Оглоблина.
Клейменый
Конечно, если бы кому-нибудь из вас стали гладить рубашку на вашей спине утюгом с отпаривателем, вы бы стерпели и не выдали бы не только государственную, но и личную тайну, даже если бы вас изгладили при этом в простынку. Но не такой Андрей Бусыгин, известный в своих кругах как Бусяга. После первого же прикосновения утюга он заорал: "Больно, падлы! Все скажу!" И раскололся - признался, что у него триста тысяч "зеленых" в Рижском банке, двести тысяч - в Вильнюсском, двести - в Венском. Про особняк и квартиру на проспекте мира "независимые эксперты" знали со слов заказчиков.
А началось с того, что Бусыга "кинул" своих подельщиков, то есть коллег-соучредителей, на триста тысяч "баксов", посчитав, что они, то есть подельщики, "мышей не ловят", а только эксплуатируют его финансовый гений. Подельщики, то есть соучредители, оказались людьми искушенными в бизнесе, наняли бандитов, то есть "независимых экспертов", и те включили "счетчик", о чем известили, как это принято, Бусыгу заранее. Он же, посчитав, что держит бога за бороду, послал их, куда посылают в таких случаях люди опрометчивые.
На пятый день после хамства его при выходе из сауны затолкали не в тот "мерседес" и отвезли не на ту дачу, чтоб использовать в качестве гладильной доски. После того как эксперты с помощью самого Бусыги составили баланс, в активе у него осталась лишь однокомнатная квартира в "хрущобе" на Дмитровском шоссе да три тысячи "баксов", спрятанные там же, под паркетом, на самый черный день.
Такова краткая предыстория, породившая у Бусыги решение вернуться к своей прошлой жизни, а в прошлом Бусыга был Андреем Алексеевичем Бусыгиным, инженером-технологом, старшим мастером и в конце концов начальником цеха, то есть человеком, пожившим на зарплату в сто двадцать, сто пятьдесят и в двести рэ. Правда, в тех еще, "допавловских" рублях.
Все его приличное прошлое осталось на родине, где живут сын, бывшая жена, родители и брат Саня с семьей. Если же покопаться в душе Андрея, то можно обнаружить, что жизнь, в которую его завела удача, бывала и паскудной, особенно с похмелья, после "шапки дыма", то есть грандиозной попойки, начинающейся обычно с безобидного ужина в "Славянском базаре" и кончающейся через два-три дня в нелегальной сауне, где все массажистки с высшим гуманитарным образованием. Похмелье можно назвать и нравственным очищением; кто из нас, выпивающих, не задавал себе тривиальный вопрос: "Ну зачем надо было мешать водку с пивом?" Кто из нас не клялся не брать больше в рот ни капли? Бывал в таком состоянии и бизнесмен Бусыга. Тогда ему казалось, что раньше, когда он получал сто пятьдесят рэ, жил в однокомнатной квартире с женой и сыном, когда в конце квартала сутками не выходил за проходную, выполняя квартальный, а заодно перевыполняя и пятилетний планы, он был счастлив, потому что все сто пятьдесят рублей были заработаны честно. Но похмелье проходило, и мысли о "честных" рублях становились наивными, недостойными нового хозяина жизни. Это он так думал, будто он хозяин жизни, пока не появилось на спине клеймо - след утюга.
Трое суток после расчета с подельщиками и бандитами он не выходил из своей однокомнатной квартиры, служащей ему логовом. Он лежал на диване и думал. Проанализировав несколько лет, прожитых в Москве, он понял, что их можно из жизни вычеркнуть, деньги не принесли ему счастья, о котором он мечтал, будучи рядовым инженером, верящим в то, что на Западе люди, особенно с высшим образованием, живут в особняках с бассейнами, имеют по две-три машины и отпуска проводят в раю. Прочувствовав вышеизложенное, он решил вернуться домой и, если не найдется места на родном заводе, открыть авторемонтную мастерскую на паях с братом Саней с вывеской "Братья Бусыгины и Ко". Еще он решил в праведном порыве чувств сойтись с бывшей женой Леной. В конце концов, ей одной трудно растить Алешку. Разошлись они из-за конфуза, случившегося по приезде Лены в Москву без предупреждения. История как из анекдота. Подумаешь, удовлетворил мужик потребности, во время удовлетворения которых вдруг явилась жена и застала его, что называется, в полете - так стоит ли из этого делать житейскую драму?
