— Это один из тех «особых» леденцов? — недоверчиво спросила Джетстрим. — Ты ведь знаешь, что любое зебринское дерьмо под запретом.

— Ой, да ладно. Они сделаны из листьев перечной мяты. Перечной мяты! Только не говори мне, что теперь и листья — контрабанда! Кроме того, Прадитьёры жуют их не переставая, — ответила Твист со смехом.

Мародёры постепенно расходились по своим делам. Биг Макинтош отправился побеседовать с Пинки Пай, его яйцеголовый спутник следовал за ним, словно тень. Стоунвинг с Джетстрим вспорхнули на балкон второго этажа, оставляя внизу Вэнити, который посмотрел им вслед с задумчивым вздохом. Твист, не вынимая изо рта конфету, торчащую из уголка её рта подобно сигаре, наставительно произнесла:

— Говорю тебе, ваше благородие, пожуй одну из этих штук и, может, ты наберёшься, наконец, смелости пригласить её на свидание.

— Что? Кто? Я? — залепетал Вэнити. — Я… Она ведь рядовой, а я — офицер. Между нами ничего быть не может.

— Конечно. Но это ведь не остановит тебя в твоём стремлении претворить мечту в реальность, — подтрунила Твист, дружески пихнув его в бок, и поскакала прочь.

Вэнити определённо чувствовал себя здесь не в своей тарелке. Отойдя на край зала, он смешался с прочими зрителями, неспешно потягивая свой напиток, наслаждаясь музыкой и не сводя глаз с Джетстрим.

— Ты выглядишь задумчивым, дядюшка, — прохрипел кто-то мне в самое ухо, от чего мы вместе с хозяином подпрыгнули от неожиданности. Голос был похож на скрип несмазанного ржавого механизма, и, повернувшись, мы увидели светлую шкуру и золотистую гриву Голденблада. Его сияющие золотистые глаза оценивающе смотрели на Вэнити. Когда он говорил, его дыхание клокотало в груди так сильно, что я могла слышать его даже за ревущей музыкой.

— Далеко не Гранд Галопин Гала, правда?

— Голден! — Вэнити улыбнулся и дружески потрепал того по плечу. — Не знал, что тебя уже выписали из госпиталя. Ты звучишь… лучше.

По правде говоря, выглядел Голденблад… возможно также плохо, как и я в реальности. Он тихо хрипел при каждым вдохе, вокруг глаз темнели круги, а шкура была покрыта нездоровыми пятнами.

— Спасибо, дядя. Прости, что я не смог выбраться, чтобы поприсутствовать на твоём посвящении, — сказал он своим тихим жутковатым голосом. — Вообще, то, что ты подписался на это — исключительный случай. Я не знаю больше ни одного аристократа, кто бы отправился на фронт добровольцем.

Вэнити с отвращением фыркнул.

— После стольких вдохновляющих речей, думаю, кто-то должен был подписаться. Хотя бы из благородства. — Он попытался непринуждённо улыбнуться. У Голденблада улыбка вышла куда более… холодной.

— Так ты записался тогда исключительно из самолюбия? — Даже я уловила нотку неодобрения в этой реплике. — А не из-за преданности Принцессам? — Этот вопрос, похоже, застал Вэнити врасплох, поскольку его лицо тоже приобрело серьёзное выражение.

— Ну, полагаю и ради Луны тоже. Ей требуется вся наша помощь.

— Именно. Но получает ли она её? — спокойно произнёс Голденблад, но я всё же уловила напряжение в его голосе. — Как по-твоему, мой отец предан принцессе Луне? Или любой другой из титулованных пони? — Он махнул копытом в сторону. — Они устраивают балы и шумные празднества, тратят деньги на потакание своим прихотям, в то время как королевство находится на пороге войны. Они пользуются своим происхождением, чтобы выбить себе бумажную работу где-нибудь в окрестностях Кантерлота или Мэйнхеттена, вместо того, чтобы отправиться туда, где им, вероятно, действительно придётся сражаться. Для аристократии вообще существуют какие-либо ценности, дядя?

Этот вопрос поразил меня своей прямотой, но в то же время приходилось признать, что в словах Голденблада был смысл. На мой взгляд, Блюблад и ему подобные плевали с высокой колокольни на всё, что не касалось их лично. Вэнити был первым и единственным аристократом, который рискнул сунуться в самое пекло войны. Тем не менее, он наградил своего племянника весьма жёстким взглядом.

— Традиции. Благородные дома всегда верой и правдой служили Эквестрии и Принцессам. Это наша обязанность и наш священный долг.

Выражение лица Голденблада слегка смягчилось.

— Несомненно, дядя. Но мне хотелось бы знать, служат ли они ей до сих пор?

Внезапно вокруг моих плеч обвилась чья-то нога, а слева мелькнула розовая шевелюра. Это Пинки Пай сжала голову Вэнити в крепких объятиях.

— Эй! А что это здесь за пони с кислыми мордами? Вы разве в курсе, что здесь проходит вечеринка, а, умники?

Несмотря на весёлую ухмылку кобылки, я уловила нотку досады в её голосе.

Неожиданно у Пинки Пай задёргался глаз, и она застыла на месте.

— А-а-а! Левый глаз дёргается, ухо шевелится, круп чешется… Ой-ой! — Она стремительно отпрыгнула в сторону, как раз в тот момент, когда Дуф, перегнувшийся через перила у неё над головой, изверг из себя содержимое желудка. — Фу-у… кто-то перестарался с весельем? — произнесла Пинки с толикой сочувствия, когда персонал клуба кинулся устранять беспорядок, который учинил серый верзила. — Хорошо, что моё Пинки-чувство подсказало мне, что должно произойти!

— Пинки-чувство? — переспросил Вэнити со скептической улыбкой. А вот Голденблада это, похоже, заинтриговало.

— Ой, вы всё равно мне не поверите, — ответила Пинки Пай с немного печальной улыбкой, картинно закатывая глаза. — Твайлайт Спаркл годами пыталась постичь его природу, но так и не выяснила, что это такое. Просто иногда у меня бывают ощущения, предрекающие разные события, и те происходят!

— Это довольно… удобно, — произнёс Вэнити и притворно почесал нос, пряча свою улыбку. Я вынуждена была согласиться.

Пинки Пай в ответ лишь вздохнула. Но затем раздался тихий голос Голденблада:

— А по мне, от этого веет… одиночеством. Знать вещи, которые другие не в состоянии понять и принять. Вы неплохо справляетесь.

Безумная ухмылка Пинки Пай сползла с её лица. Она с сомнением посмотрела на Голденблада, а затем её лицо вновь озарилось улыбкой, более доброй.

— Ты мне веришь?

— Я думаю, что в этом мире существует множество вещей, которые нельзя объяснить рационально, так что не нужно сходу отвергать и иррациональные объяснения. — Он посмотрел вверх на Дуфа, повисшего на перилах. — Если это ваше Пинки-чувство уберегает нас от блевотины, то я с готовностью поверю в него.

Розовая пони вся засветилась от радости и схватила Голденблада в охапку.

— Я знала, что ты хороший пони, Голди-олди-болди!

Голденблад внезапно сгорбился и зашёлся приступом кашля. Пинки Пай немедленно отпустила его и похлопала по спине.

— Ох, ты в порядке?

Голденблад лишь вымученно улыбнулся ей в ответ и тут же вновь закашлялся, отступая на несколько шагов.

— Сейчас… пройдёт, — ответил он, левитируя из кармана своего жилета носовой платок, и закашлялся в него, прежде чем сделать медленный вдох. Ванити заметил розовые и красные пятна, оставшиеся на ткани.

К ним подскочила Твист, улыбаясь во весь рот так, словно все неприятности этого мира были ей побоку. Она по-приятельски пихнула Пинки Пай в бок и сказала с усмешкой:

— Эй, Пинки, клёвая вечеринка. Но у меня есть кое-что, способное сделать её ещё лучше! — И, достав один из своих леденцов на палочке, бросила его Пинки Пай. Розовая пони поймала его и принялась внимательно рассматривать сладость, балансирующую на кончике её носа. — Ты должна обязательно это попробовать. Хотя бы одну штучку. Она взорвёт тебе мозг! — добавила Твист.

Улыбнувшись, Пинки Пай подбросила конфету в воздух и, поймав её ртом, начала жевать.

— М-м-м… вкусненько, Твист!

— Ага. Скажи, они супер, да? Я сама их делаю! — с гордостью заявила Твист, смущённо захлопав ресницами за толстыми стёклами своих очков.

Но Пинки Пай её уже не слушала. Зрачки её блестящих голубых глаз стали огромными, а улыбка растянулась до ушей, прям как у меня, когда я впервые играла на контрабасе.

— Ох, ничего себе! Они действительно просто супер-пупер! — воскликнула Пинки, запрыгав на месте от восторга. — Ву-у! Ву-у! Ву-у!