Ее скрипка, звучащая глубже и богаче, чем две других, присоединилась к Священнику и Пурри в сладкой, грустной мелодии. От Священника и Пурри, мы слышали музыку. От меня, мы слышали шум, который можно было бы принять за музыку. То, что вырывалось из рога Лакуны, была чистой душой. Когда она играла, я представляла себе маленькую фиолетовую аликорншу, сидящую в полном одиночестве, играющую на единственном инструменте, дарившем ей радость.

Лакуна сказала, что её части пропали. Я съем свой хвост, если это не было одной из тех частей. Лакуна, аликорн или нет, была музыкантом. Я была уверена в этом, когда наши четыре ноты слились в одно целое. Контрабас регулярно попадал в восемь нот, обеспечивая основу для трёх других. Гармония. Это может и не быть Честностью, Добротой, Смехом, Щедростью, или Верностью, но, как я уверена в том, что звезды в небе и над головой, это была магия.

* * *

В ту ночь, Звездный дом был ещё раз полон. Мы разделились на пары по кроватям, так как было очень мало спальных мест. Я одарила Глори ухмылкой, но её лицо зеркально повторило лицо Миднайт в степени нервозности, когда она побежала в свою комнату с Пурри. Священник и П-21 проскользнули в комнату, на которую оба предъявили права. Рампейдж разделила свою кровать с Лакуной в гостиной. Со мной осталась Скотч Тейп. Она, казалось, была не очень рада этому, но ей негде было спать. Комнаты было более чем достаточно, и мы устроились в ней на ночь.

Мне, как обычно, снились сны про полные хлора и криков комнаты, заполненные тихо поющими колыбельную жеребятами, и повесившегося друга. Я не спала до последнего, поэтому каждые несколько часов я просыпалась, смотрела на спящую Скотч Тейп и возвращалась ко сну. Однажды я проснулась, от её плача во сне, тихо гладя её по плечу, пока она звала свою маму во сне.

Потом я проснулась от очень неожиданного ощущения тепла на моём боку. Я почувствовала запах аммиака и резко дёрнулась, почти полностью проснувшись. Скотч моргала, пока я барахталась. Я дышала тяжелее, чем при получении выстрела от Лансера, мое сердце билось, как гигантская пиявка у меня в груди.

Все потому, что Скотч Тейп описалась в кровати.

Оливковая кобылка лишь обвернула одеяла вокруг себя, опустив голову от стыда, делая все, что могла, чтобы не сломаться полностью. Я ударила себя за мою реакцию, я сталкивалась с вещами намного хуже. Психанутая я ей сейчас не нужна. Я медленно проскакала вокруг кровати, чтобы сесть рядом с ней.

— Прости… — всхлипнула она. — Я думаю, я просто большой… тупой… жеребенок… — пробормотала она, дрожа.

Я ее крепко обняла.

— Нет. Ты кобылка, с которой случились ужасные вещи. Это не делает тебя тупой или малышкой, — сказала я, повторяя почти слово в слово то, что было сказано мне. Она издала еще один всхлип, когда сорвалась, выплескивая всю боль, что она пыталась скрыть.

— Я так по ней скучаю! Я так сильно скучаю по ним всем! — причитала она в мою грудь, крепко держа меня в отчаянии.

Я тихо хмыкнула, слёз моих было меньше, но и практики у меня было больше.

— Я тоже. Они снятся мне каждую ночь.

Ей потребовалось около десяти минут, чтобы успокоиться.

— Мне очень жаль. Я думала… Я думала, что смогу быть сильной. Не плачущим ребенком. Писающимся в постель… — сказала она с отвращением.

— Эй, могло быть и хуже. Ты могла бы быть мной. Я мочилась в постель, пока не стала почти такого же возраста, как ты… только со мной ничего плохого не случалось. Я просто не могла соизволить проснуться, — сказала я, совсем немного преувеличивая факты.

Она рассмеялась, несмотря на ее слезы, и я подняла простынь, чтобы вытереть её глаза.

— Фууу… ужасно, Блекджек.

— Я серьёзно. Это было настолько плохо, что мама заказала желтые простыни. Почти провела мой медосмотр — сказала я с усмешкой, и она рассмеялась.

Наконец, она выскользнула из кровати и сняла мокрые одеяла.

— Спасибо, — сказала она тихо.

— Мы все пострадали, Скотч. Все из нас. Даже Священник. Наверное и Пурри. Ты не должна делать вид, будто ты в мире единственная пони, слишком крутая для того, чтобы наделать ошибок, — сказала я, связывая их в узел своей магией. Тихо, мы побежали вниз по лестнице, где Лакуна латала разрывы и дыры на её платье.

Она могла телепортироваться, стрелять магическими стрелами, использовать щит, миниган, играть красивую музыку, и шить… что она не могла делать? Видимо стирать. Мы нашли ведро в туалете, и заполнили его несколькими моющими средствами и водой, моя магия очистила и промыла простыни чистой водой из насоса за домом. Мы только закончили, когда другие проснулись.

Глори посмотрела на простыни в замешательстве.

— Гм… разве не слишком рано, чтобы стирать? — спросила она, пока я вешала простыни на несколько низко висящих ветвей. Было бы чудом, если они когда-либо высохнут при погоде Хуфингтона. Скотч покраснела, отвернувшись, Глори вопросительно посмотрела на оливковую кобылку.

Я сделала глубокий вдох, пытаясь придумать, что сказать.

— Я обмочилась в постель! — выпалила я. Она моргнула в шоке. — Ужасно. Абсолютно ужасно, — добавила я, собираясь все больше и больше краснеть, пока Глори просто смотрела. — Я думаю, что матрас может быть уничтожен.

— Ты что? — спросила Пурри с порога, и глаза ее, ликуя, округлились. Так много за последние сутки стоило мне уважение или привязанность от зеленоватой кобылки. Она мчалась к Капелле, смеясь. Если бы только у меня была винтовка Тауруса… Я могла бы утверждать, что это несчастный случай. Страшное несчастье…

— Ты знаешь, тебе не стоит столько пить, перед тем как ложиться в постель, — сказала Глори, добавив. — И всегда убеждайся, что ты сходила на горшок перед сном, если ты считаешь, что это будет проблемой.

Я была уверена, что моя шкура соответствовала красному цвету в моей гриве.

— Что происходит? — спросила Рампейдж, когда также вышли П-21 и Священник.

О, святая Селестия, закончится ли это когда-нибудь?

* * *

Священник согласился закрыть дом ставнями и закончить стирку. Из всех моих друзей, он, казалось, догадался о правде, но если и так, то он решил оставить ее при себе. Ну, отдохнувшие и пополнившие запасы продовольствия и боеприпасов, мы были готовы бросить вызов туннелю. Я ожидала, что он будет опасным. Я ожидала, что он будет тёмным и жутким.

Я не ожидала, что он будет огромным!

Туннель был достаточно широк для четырех путей, исчезающих в земле, и достаточно высок, что даже у Глори не слишком проявлялась клаустрофобия. Над головой висели огромные лебедки и кабеля, которые еще оставались в хорошем состоянии, несмотря на ржавчину и коррозию. Целый грузовой поезд, загруженный кучей ржавых ящиков и коробок, по-прежнему был подключен к оборудованию, удерживаемый от падения по крутому склону в землю чем-то вроде твердой ржавчины.

— Для чего они использовались? — спросила Глори, смотря на кабели наверху.

— Наверное, чтобы помочь грузовым поездам не укатиться вниз слишком быстро или поднять их в туннеле, — сказал П-21, указывая вниз, в затхлую глубину. Стены туннеля были покрашены в неприятный зелёный, а над входом было написано: «Хуфингтонский промышленный подходной туннель № 1. Закрытая Зона», а ниже: «Под защитой Службы безопасности Эгиды». П-21 указал на громадный двигатель в конце поезда. — Он не похож на паровозы в наших книгах.

— Это так, — сказала Рампейдж, пробегая мимо огромной машины. — В конце войны, почти нигде не использовался уголь, кроме электростанций. Этот, вероятно, использовал спарк-генератор для питания поезда.

— Мне интересно, как поезда-платформы от Бримстоуна проходили через это место, если тут так опасно, — пробормотала я.

— О, это просто. Спускаешься в туннель без тормозов и скидываешь несколько рабов на откорм гулям. Работает каждый раз, как я слышала, — сказала Рампейдж с невеселой усмешкой. — Пройти через туннели в разы легче, если понести при этом несколько приемлемых потерь.