— Нет! Это моя…

Когда я собиралась учиться? Все не начинается и не заканчивается с меня. Он посмотрел на меня, и я поняла, что он чувствовал точно то же чувство вины, что и я. Как же я это пропустила? Почему я не понимала, как сильно он винил себя?

Каким другом я была?

— Когда ты сказала, что мы уходим, я знал, что ты собираешься что-то сделать со стойлом. Ты должна была. Я думал, что, когда мы все выйдем, мы будем говорить об этом. Глори будет возражать. Я бы поддержал тебя. Я уже думал о том, как я мог бы обрушить туннель. Затем ты бросила нам ПипБак. — Он затрясся даже больше, хмыкая.

— Когда мы сказали Лакуне о том, что ты сделала, она исчезла и вернулась с тобой через минуту… и ты задыхалась и умирала. — Он зажмурился. — Я знал, что ты пыталась убить себя. Я знал, что Лакуна покрывала тебя. Но… Я надеялся… как-то… — Он прижался лицом к моему подбородку, и мы заплакали. — Я сожалею, что не смог тебе помочь. Я хотел, спасти тебя… как ты спасла Скотч и многих других. Но я не смог… и когда я прочитал твою записку… когда я прочитал ее…

Он снова утратил самообладание, и я тоже немного. Теперь я точно знала, как он себя чувствует. Я просто держала его, пока он не успокоился.

— Я не был в состоянии помочь тебе… и я был так зол на себя за это… снова и снова… и сердился на тебя за безразличие… Я не мог этого вынести. Я ничего не мог сделать. Это была такая боль внутри, что это я тебе сделал, и все, что я делал, просто усиливало эту боль.

— Тшш… — тихо сказала я. — Если ты простишь меня за уход… Я прощу тебя за то же самое.

Он не сказал ни слова. Просто подарил мне мельчайший кивок.

Я бы не сказала никому об этом. Это был его секрет, и его стыд и боль, которыми можно делиться или продолжать скрывать, но я была здесь ради него. Я прошла трудный путь, но я была дурой, думающей, что только я чувствовала боль на этом пути.

* * *

После того, как мы выплакали большую часть своих слёз, он оказался достаточно внимательным, чтобы заметить, что на моих ногах красуются брызги радужной гадости.

— Блекджек, ты должна срочно смыть это! — сказал он тревожно, когда я попыталась встать на ноги. Не очень успешно. Я повалилась на кровать. Моя голова болела и пульсировала, и я чувствовала лишь… опустошённость. Вдруг всё стихло, как будто где-то в моей голове вынули пробку и слили всё это в канализацию.

— Что? — вяло пробормотала я, оглядываясь на зудящие мазки на своей шкуре. Он схватил кусок простыни и попытался избавить меня от них. В результате он и сам испачкался. Я не могла двигаться и даже думать. Какая-то далёкая часть меня была с ним согласна, что это нехорошо, но всё, что я делала — это сидела там, как болванчик.

— В чём дело, Блекджек? — прохрипел он болезненно, глядя мне в глаза. Я могла поклясться, что краем глаза вижу маленькие звёзды.

— Просто… мне как-то нехорошо, — пролепетала я, поднимаясь на копыта. На этот раз успешно… но куда мне следует пойти? Я не могла пойти куда угодно и делать что угодно. Я не могу помочь моим друзьям, или себе, или кому-либо ещё. Не могу ничего сделать. Бесполезна.

— Что это за хрень? — спросил П-21, отпихивая меня от илистой лужи.

— Сангвин сделал это… сделал Горгона… — тупо промямлила я. Ведь я была глупой. Дурой. Тупицей. Будто бы мой мозг начал превращаться в такую же радужную жижу, как та, которой был заляпан пол вокруг. П-21 пытался отодвинуть меня подальше от неё, но я тяжело шлёпнулась на круп, а потом медленно подошла к столику.

На одной картинке Биг Макинтош, Эплснек, Джетстрим и Мэрипони вместе играли в хуфбол. Огромный красный жеребец был в странной униформе, а сизая кобыла была с ног до головы покрыта всяческой атрибутикой Потрошителей. Из своего на ней были только очки. Она уткнулась носом в экземпляр «Хуфбола для чайников» и застенчиво улыбалась на камеру. На другой Стоунвинг левым крылом обнимает крайне смущённого чёрного единорога, а правым счатливо выглядящую Джетстрим. Твист, Псалм и Джетстрим на пляже в Боардволке, а Дуф, Эплснек и Стоунвинг оценивающе смотрят на них. Статья о Джетстрим в «Мэйрз Лайф».

Ещё тут были медали. Не знаю, были ли они его или нет. Я подняла ту, на которой лавровый венок окаймлял крылатую молнию. Надпись на выцветшей бумажке под ней гласила: «Благодарность за Отвагу при защите раненого товарища на Black Pony Mountain». Пурпурное сердце и соответствующая лента с парой крыльев. Это, должно быть, когда он спас Джетстрим и потерял голос.

Тут было только одно изображение Реинбоу Деш.

Это была статуэтка. Она покоилась на жёлтом конверте. Я осторожно подняла её своей магией. — Прям как у Спайка, — тихо сказала я, ловя краем глаза непонимающий взгляд П-21 в мою сторону. Я посмотрела на мелкую подпись на постаменте. «Будь потрясным».

— Ты прям как она, — тихо прохрипел П-21. Нет. Никто не сравнится с Реинбоу Деш, но это был хороший жест. Казалось, что маленький голубой пегас разгонял все мрачные тучи глупости в моём сознании. Через десять секунд ровно мне полегчало.

— Спасибо, — ответила я с улыбкой. — Стоунвинг всегда был поклонником Реинбоу Деш. Она спровоцировала его пойти в армию. Он боготворил её. Но он не заметил, как сильно его любила Джетстрим.

— Уверена? — спросил П-21, указывая на фотографии. — Она здесь повсюду.

Я взглянула на конверт лежащий на столе. «Для поне, которы убил мня». Я взглянула на П-21 и вынула письмо. Текст был неразборчив и отрывочен, но я смогла понять его. Более-менее.

убивце

пасиба што убил мня. прасти што тибе прешлось эта зделать. знаю эта была не проста. я вить монстер. тоисть я ни монстер на самам дели я проста так выглижу. прасти. надеюся я ни поранил тя. я ни умной поне. са мной слущился инци— энце— мне прастрилили голаву и привратили в монстера. если ты убил мну — спасиба. если нет — не читай дальши пажалуста.

я хачу сказать прасти. прасти мня джэтстрим. я знаю што я те нравилса. ты мне тожэ. проста я хачу штобы ты была фбизапаснасти и щасливая. мне жаль бальшога маки— маке— бигмака. я ни хател палучить пулю в голаву и растроить тибя. прасти што миня не была штобы прикрыть тибя от пападания. я знаю што славить пулю эта ни весила. особи— асобено кагда тибя убивають. миня привратили в монстера и паэтаму я ни магу тибе памочь. мне жаль всех поне каторыи славили пулю и привратилися в монстероф.

ни пичальса за маё убивство. ты хароший. типерь я щасливый. я с джэтстрим и бигмакам и са всеми маими друзями. мне уже ни больна. и я никаво ни параню как монстер. я ни монстер. я проста так выглижу.

я ни монстер но пасиба што убил миня. пажалуста пазаботься о рэнбо дэш она клёвая.

пращай.

стоунвинк.

Мои слёзы смазали «пращай». Забавно. Секунду назад я была уверена, что выплакала все, а теперь нашлось ещё несколько. Однажды я отплачу Сангвину за всё. И когда этот день настанет, я обязательно припомню и о Стоунвинге тоже. Я сунула статуэтку в сумку.

— Пойдём. Давай вернемся к нашим друзьям. Дадим им знать, что всё в порядке, — я помедлила и взглянула на него. — Ты как?

Он приоткрыл рот, затем снова закрыл. Он медненно вздохнул.

— Я… Я не знаю. Думаю, я… ещё немного. Я не могу перестать думать об этом. Я всё ещё помню, как они говорили, что я должен был умереть. Спрашивали, когда их вернут в очередь на размножение.

— Ну а я всё ещё чую запах хлора, — ответила я мягко, наблюдая, как его трясёт. Я толкнула его в плечо. — Ты всегда можешь поговорить об этом со мной. Больше не убегаем. Никаких больше записок.

Он кивнул. — Да. Никаких записок.

Мир был полон боли, но мы не должны были страдать в одиночестве.

* * *

Бок о бок мы преодолели наш обратный путь к Глори и остальным. Серой пегаске хватило одного взгляда на порезы на его шее и синяки вокруг моей, чтобы понять произошедшее. Наши взгляды встретились. Я улыбнулась и покачала головой. Она сглотнула, медленно кивнула и обмотала его шею моими бинтами. Не знаю, осталась ли в них исцеляющая магия, но, по крайней мере, они уменьшат шанс занести инфекцию в раны.