Название для неё честно сохранил то, которое, сама не подозревая, подсказала Сестричка.
Вступление. Заблуждения в переводе
УЖЕ восемьдесят лет тому назад знаменитый датский лингвист Отто Есперсен в одном из своих выступлений говорил:
(В Европе) насчитывается 120 живых языков, и даже если не учитывать те, на которых говорят меньше 1 миллиона человек, то всё равно останется 38, используемых и как литературный, и как разговорный языки… Все они взаимочуждые, и случись двум представителям разных национальностей захотеть пообщаться между собой, то тогда, если только один из них не утрудит себя – а речь о действительно серьёзном труде – и не выучит язык собеседника, или если оба они не выучат какой-нибудь общий для них третий язык, им неизбежно потребуется переводчик. О том, сколько таможенных пошлин собирается, когда границы пересекают различные товары, у нас статистические данные есть. А вот такой статистики, которая отразила бы, сколько всего времени и на каком протяжении тратится каждый год на переводы с одних языков на другие – у нас нет; хотя и очевидно, что бремя собираемых на границах интеллектуальных «таможенных пошлин» гораздо тяжелее, чем бремя пошлин материальных.[2]
Данных об этих совершенно особых «пошлинах», наверняка выросших со времён Есперсена на порядки, нет, насколько могу судить, и по сей день. Хотя получить о них представление можно.
НАЧАТЬ проще всего с очевидного – с «пошлин» материальных.
Во времена, когда я работал штатным переводчиком-синхронистом в Секретариате ООН в Нью-Йорке – на рубеже 80-х годов прошлого века – платило нам международное сообщество в среднем 2 500–4 000 долларов в месяц (сегодня эту цифру можно смело умножать на три), а рабочий месяц у нас состоял из 90 рабочих часов. То есть стоила наша услуга в современном выражении примерно 70–90 долларов в час.
На любом заседании любого ооновского органа работало при этом 12 синхронистов – по два на каждый рабочий язык. И, значит, обходилось бесперебойное взаимопонимание между представителями всего человечества в одном конкретном комитете или на одной конкретной ассамблее не менее, чем в 840 долларов в час, или 5 040 долларов в день.
А таких комитетов и ассамблей только в штаб-квартире в Нью-Йорке могло работать одновременно и десять, и даже больше. Получается поэтому шестьдесят-семьдесят тысяч долларов в день, по самому минимуму, только в одной – хотя и самой крупной – международной организации и только в одной – хотя и самой напряжённой – точке планеты. И только на разговоры; а есть ведь ещё и документы, которые точно так же все переводятся.
Дальше, в принципе, можно было бы точно так же просчитать и остальные, побочные расходы; и не только в международных организациях, а и в международных корпорациях. То есть сосчитать главные статьи мировых материальных «таможенных пошлин», собираемых при переводе, можно – они на поверхности, и, судя по всему, составляют многие миллиарды долларов в масштабах всей планеты.
ОДНАКО ЛЮБОЙ, кто и впрямь возьмётся за подобную калькуляцию, сразу увидит, что на самом-то деле правильно всё сосчитать совсем не так просто.
Вот, например, началась одним ноябрьским утром 1981 года в Комитете Генассамблеи ООН, занимающемся правами человека, самая рутинная дискуссия. Одним из первых выступил наш тогда ещё советский делегат: посетовал на проволочку в осуществлении очередной программы по улучшению условий жизни в некой бедной стране, завершил с претензией на риторическое мастерство словами: «А воз и ныне там» – и отключил микрофон.
Через пару минут для внеочередного выступления попросил слова представитель Всемирной организации здравоохранения и с нескрываемой обидой за несправедливо раскритикованную ВОЗ подробно остановился на многих достижениях этой организации на упомянутом поприще. Закончил он, выразив искреннее недоумение, почему советская делегация эти очевидные всем заслуги недооценивает.
Ещё через пару минут внеочередного слова с правом на ответ запросил уже наш советский ритор – и не менее скучно стал разъяснять, что Советский Союз в общем и целом высоко оценивает усилия ВОЗа…
И так эта их перепалка могла бы продолжаться и дальше, но тут из нашей русской синхронистской кабины председательствующему передали записку следующего содержания (цитирую, естественно, по памяти):
В первом выступлении представителя СССР заключительный фразеологизм «А воз и ныне там», означающий вполне абстрактно «А движения вперёд не видно», был ошибочно переведён на английский, как «А ВОЗ по-прежнему не достигла никакого прогресса».
На том заседании, помимо нас двенадцати синхронистов, присутствовало десятка три-четыре дипломатов с заработками, сопоставимыми с нашими, ну и ещё пол-дюжины человек занимались всевозможным обеспечением нормального хода работы. И, значит, по уже применённой выше методе можно предположить, что стоил человечеству этот безвозвратно потерянный и ну совсем для него бесполезный час – эдак тысяч пять долларов. По самому минимуму.
И по какой же статье «материальных таможенных пошлин» такой убыток проводить, а главное – как его вычленять и потом учитывать? Во всех-то главных точках планеты, во всех организациях и корпорациях? И как его вообще обозначать?
Я НЕ бухгалтер, не экономист и не финансист: профессионально могу разобраться только во второй, не-материальной части проблемы. И потому у меня, лично, реальный ответ есть лишь на самый последний вопрос «Как обозначать?». На английском языке хорошим вариантом показалось Lost in translation, а на русском посчитал эквивалентом – «Заблуждения в переводе». (По-французски: Egaré dans la traduction.)
Почему «заблуждения», а не как-то иначе? Потому что если прислушаться, то в этом слове звучат одновременно интеллектуальный тип «таможенных пошлин» и выразительная многозначность слова Lost. Ведь в переводе, в котором целиком или частично «потеряна» (lost) мысль оригинала, может «потеряться» уже в смысле «заблудиться» (get lost) и сам переводчик, а вслед за ним его слушатель или читатель. Вот эти разные «потеряния», все скопом, и можно с некоторой лингвистической иронией назвать: «Заблуждения».
А ЕСЛИ совсем честно, то стремился я при выборе варианта – уже даже не просто с иронией, а и с некоторым сарказмом – учесть ещё и многозначность слова «перевод».
Ведь говорим мы, и довольно часто: «Перевожу на русский», или «Перевожу с научного языка», или ещё как-то так, в смысле – «Объясняю человеческим языком и доходчиво». Есть в нашем представлении и понимании и такой «перевод»: с русского на русский (и есть он точно так же у носителей всех известных мне языков). И этот «перевод» отнюдь не менее важен, чем перевод без кавычек, связан с ним напрямую и неразрывно, а распространён он и практикуется в мире в масштабах и вовсе на порядки бо́льших, чем моё родное ремесло.
Так что разговор с читателем я затеял, чтобы поговорить о переводческих заблуждениях (обоих типов), корнями уходящих в первую очередь в этот самый перевод с родного языка на родной. Потому что образующееся при пересечении этой границы «бремя интеллектуальных таможенных пошлин» уже точно никак не исчислимо, в деньгах во всяком случае. А по своей огромности оно обычным, связанным с «традиционным» переводом издержкам не просто не уступает; оно, по-моему, даже как-то очень весомо и потому тревожно их превосходит. Ведь довольно часто переводчики «заблуждаются» вполне осознанно и преднамеренно, и порой в результате одного такого намеренного «заблуждения» счёт потерянным может идти – и идёт – на миллионы людей. На десятилетия. И даже на целые народы и на века.
Что я и попробую показать.
