Литмир - Электронная Библиотека

А дальше под музыку, на фоне 'Хамви' и 'Брэдли' командующий контингентом...'

- Сынок, ты пей, - сказала мама.

- Конечно, - кивнул Марек, теряя мысль.

Глаза его уловили неясный и оттого тревожный промельк в окне, сердце пропустило удар, живот свело, и он обмер, когда после короткого визга пружины на подъездной двери, долетевшей сквозь стены, через паузу, забумкали, заколотили по старенькому дерматину двери в квартиру. Бум-бум-бум.

- Татьяна Сергеевна! Татьяна Сергеевна!

Голос был срывающийся, запаленный, вибрирующий от новости. Мама с испугом посмотрела на Марека.

- Что-то случилось.

Она вскочила, а он так и остался сидеть. Эти несколько мгновений, в которых уместились короткие мамины шажки, ее худенький, низкий силуэт в проеме, щелчок замка и скрип петель, показались Мареку долгим, затяжным полетом в пустоте, после которого его толчком, криком вышвырнуло то ли в холодную воду, то ли в безвоздушное пространство.

А может разбило об лед.

- Татьяна Сергеевна! Андрея убили!

Марека вдруг окружила ватная, глухая, непробиваемая тишина. Андрея убили. Брата. Брата Андрея... Слова эти шелестели в голове, и больше ничего из внешнего мира не проникало, не приставало к ним. Убили.

Он совершенно потерялся.

Кажется, вышел в прихожую и встал там, в простенке, заклеенном желтоватыми, выцветшими обоями. Сам камень не камень, гипсокартон.

Андрея убили.

Повезло, что с этой жуткой, темной новостью в квартире появились соседи, которые взяли маму на попечение, отвели ее в гостиную, заставили выпить каких-то таблеток от сердца, обняли, заревели вместе с ней, потому что Марек ничего этого не мог.

Он стоял.

Кто-то что-то спросил его, он кивнул в ответ, не слыша. Спросившего увели. Какие-то люди, мрачные, грязные, в обуви, ходили из кухни в комнаты, из комнат - наружу, от них оставались следы и запахи табака и алкоголя. Их тени проплывали мимо, затрагивая мысли обиняком. Ведь полы мыть...

Потом Марек вдруг обнаружил в своей руке стакан с водкой и опрокинул ее в себя. Не помогло. Как вода проскочила она, чуть согрев зыбким теплом. 'Где он? Где?' - выкрикнула мама и, кажется, судя по шелесту ног, кинулась на поиски сына, но ее остановили в дверях, развернули, накрыли одеялом, словно тушили огонь. Убит. Убит.

Почему? Как?

Он не помнил, как оказался на кухне. Было темно. Кто-то сидел рядом, второй человек, положив локоть на стол, сутулился напротив. Его голос зудел в ушах, но Марек не понимал ни слова. Ни одного слова. Бу-бу-бу, бу-бу-бу. Пальцы до боли сжимали ребристое стекло.

Горел огарок, маленький, как чья-то жизнь на исходе. Марека потормошили, приподняли голову за волосы и шлепнули ладонью по щеке так, что он заморгал и поймал ударившего в фокус зрения.

- Дима?

- Пей! - прочитал Марек по губам.

В стакане заколыхалось что-то темное, кисло пахнущее.

Марек выпил, и жидкость огнем вспыхнула в горле и в пищеводе. Едкие слезы выдавило к уголкам глаз. Он широко открыл рот, и Дима тут же ловко пропихнул в него маринованный огурец.

- Жуй.

- Я...

- Жуй, легче станет.

Звук снова включили, сделали понятным. Марек стал жевать.

Дима кивнул, огладил короткий ежик волос, потом вдруг крепко схватил Марека за плечи, впиваясь в его лицо бешеными глазами.

- Держись, понял? Не раскисай, сопля!

- Я понял, - сказал Марек.

- Понял он.

Дима поднялся и вышел. Из гостиной неслись рыдания. Из-за неверного трепета свечи казалось, будто кухня слегка покачивается и то раздвигает, будто меха баяна, узкие стены, то приближает слева, к плечу, подвесные шкафчики.

- Как вы, Марек? - спросили его.

- Я?

Марек повернул голову и не нашел спросившего. Кухня была пуста, а дверь - закрыта. Никого. Вот она, родина.

С артефактами. С голосами. Возможно, с 'белочкой'.

- Марек.

У него не сразу, но хватило соображения (все куда-то плыло) поднять глаза и обнаружить за окном привставшую на цыпочки, к приоткрытой форточке, и неудобно изогнувшуюся фигуру. Соломин? Марек мотнул головой.

- Вы что...

- Я сейчас зайду, - пообещал Соломин.

Зачем? - хотелось спросить Мареку, но фигура уже исчезла. Стол качнулся и краем зачерпнул с глубины воды.

- Марек.

Кто-то с укоризной вывернул из его пальцев перевернутый стакан. Кухня неожиданно заполнилась людьми, стол протерли, включили свет, на плите появилась кастрюля, заполнила кухню клейким, мясным запахом. Перемены были головокружительны.

- Марек! Маричек! Ты один у меня остался!

Мама оказалась рядом, вцепилась, вся в темном, кисло пахнущем, прижалась к Мареку, худенькая, дрожащая, горячая, зашептала что-то, царапая шею накрахмаленным кружевом. Он обнимал ее, с трепетом удивляясь, как ее мало, и как много времени ушло безвозвратно, когда он мог бы быть с ней.

- Милый мой!

- Мама, мама, я здесь, я с тобой.

Мир наполнился саднящей болью, кипело в горле, бурлила кастрбля, путались слова и смыслы, чужое тепло было жалким и слабым, какая-то тварь грызла сердце, превращая его в кровоточащее мочало.

- Марек.

Реальность дала сбой, откусила несколько секунд или минут, и мама пропала. Свет снова погас, потом возрос, воскрес из фитиля свечи, выхватил тонкие пальцы, сцепленные в замок, и печальное лицо Соломина.

- Как вы, Марек?

- Не знаю, - честно ответил Марек. - Кажется, распался на куски.

- Собирайтесь наново.

- Это сложно.

Лицо поднырнуло книзу - кивнуло. В воздух потек сигаретный дым.

- Курите?

- Нет.

- Тогда просто посидите, закройте глаза.

- Думаете, это поможет?

- Не знаю.

Марек усмехнулся.

- Это неправильная психотерапия. Надо сказать: конечно, обязательно поможет. Можно даже, в подтверждение, энергично потрепать по плечу.

- Вы этого хотите? - спросил Соломин.

- Нет, это вранье.

- Тогда просто закройте глаза.

- Хорошо.

Марек ссутулился. Темнота за сомкнутыми веками пятнисто шевелилась и приобретала оттенки. Через несколько секунд он заметил, что более светлые пятна похожи на приоткрытые в беззвучном крике рты.

- Лучше? - спросил Соломин.

- Нет.

- Бывает.

- Как... - Марек открыл глаза, собрался с духом. - Кто убил брата?

- Люди говорят, 'каски'. Патруль.

- Почему?

Соломин расцепил пальцы.

- Мы сейчас собираем информацию. 'Каски' распространяют версию, что Андрей бросился на них с ножом.

- Зачем?

- Он шел с Диной...

Марека обожгло.

- А Дина? Дина жива?

- Ее пока не могут найти.

- Но как же? Это же день был! - Он вскочил. - Надо найти ее! Мы можем собрать людей. Наверняка кто-то... Те же патрульные!

- Сядьте, Марек, - сказал Соломин. - Это не первый случай.

Марек задохнулся.

- Что? Николай Эрнестович, вы себя слышите? Что значит - не первый случай?

Взгляд Соломина стал больным.

- То и значит. Число обвинений в изнасилованиях патрулями миротворческого контингента перевалило за два десятка.

- Вы думаете, что и Дину?..

Воздуха не было.

Дурацкая тесная совковая кухня. Клетка для самоистязания. Марек шагнул к окну и долго, с остервенением терзал тугой шпингалет. Соломин наблюдал, ничего не предпринимая. Первый этаж, куда тут.

В треске отстающей краски рама наконец раскрылась. Летний вечер обмял, прижался прохладной ладонью к лицу, но лучше не стало. Марек несколько раз вдохнул и выдохнул. Его вдруг затрясло.

- Вы понимаете? - закричал он на Соломина. - Вы понимаете, что это невозможно! Это же контингент!

- Тише, - попросил Николай Эрнестович.

- Не могу.

Со звоном слетела с колец тюлевая занавеска. Марек намотал ее на кулак, прикусил сквозь ткань пальцы, гася болью чувство бессилия.

Хотелось выбить из себя эту боль, перестать жить, существовать. Изнутри жгло. Жгло все сильнее и сильнее. Невообразимо. Где-то там, возможно, лопались кровяные тельца, вяли внутренности, сворачивался белок.

33
{"b":"581651","o":1}