К счастью, Господь привёл меня в одну замечательную армянскую христианскую общину, они познакомили меня с Черняками, и я стала ходить в их молитвенную группу. Однажды состоялась встреча на тему «Христианство и творчество». Я сидела напротив отца Александра Меня и решилась прочесть стихотворение М.Ю. Лермонтова «Молитва», где есть такие строки:
Не обвиняй меня, Всесильный,
И не карай меня, молю,
За то, что мрак земли могильный
С её страстями я люблю…
За то, что мир земной мне тесен,
К Тебе ж проникнуть я боюсь,
И часто звуком грешных песен
Я, Боже, не Тебе молюсь.
Это стихотворение, как мне казалось, подтверждало правоту моего первого духовного отца. Мне хотелось услышать мнение отца Александра. Он выслушал меня и сказал, что эта тема требует отдельного обсуждения.
После этого случая я долго боялась ехать в Новую Деревню, считая, что сорвала вечер. Наконец решилась. Отец Александр встретил меня, как он встречал всех: радушно. Я не помню, какими словами отец Александр изменил моё представление об отношении христиан к миру земному, но он дал мне понять, что этот мир благословлён Богом, что Христос, воплотившись, одухотворил его и поручил нам, людям, возделывать, украшать и заботиться о нём. Он даровал нам для этого способности, и зарывать их в землю – большой грех.
Этот толчок, это изменение вектора пути я получила от отца Александра. Но прорастало это во мне постепенно. Я была больна и начала выздоравливать. Слишком долго из меня вытравляли радость бытия Божьего. Я снова стала рисовать.
Мария Романушко
10 ноября 1973 года. Первый приезд в Новую Деревню. С моей крёстной – поэтом Людмилой Фёдоровной Окназовой.
Маленькая церквушка с голубой каплей купола. Вокруг небольшой погост, потемневшие кресты и остатки рваной листвы на ветвях старых клёнов… Слева, у ограды, небольшой домик.
Зашли в храм. Он оказался неожиданно полон. Маленькое пространство было битком забито людьми. Храм был необычный: вместо высокого купола здесь был довольно низкий потолок, и от этого церковь казалась какой-то домашней и очень уютной. Пел нестройный хор старушек с дребезжащими голосами… молодой служка читал псалтирь… Всё было просто, скромно, неярко. И тут из боковой дверцы алтаря вышел священник! Он вышел – как яркое пламенное солнце выходит из облака. И всё озарилось ярким, очень ярким светом! Всё пространство церкви наполнилось светом, и лица людей повернулись в его сторону, как листья к солнцу…
Он был молод, да, наверное, он был молод… хотя о его возрасте, глядя на него, совершенно не думалось. Потому что он был велик и огромен. И скорее хотелось сказать, что вышел пророк, или великий старец, живущий от сотворения мира… не подвластный времени и старости. Это был такой могучий заряд космической энергии в человеческом облике!.. Он был красив настоящей библейской красотой: волна чёрных волос над прекрасным светлым лбом, окладистая чёрная волнистая борода, но главное – глаза! Из них струились потоки горячей любви, и в храме от этого стало жарко!.. и радостно!.. и по-настоящему празднично!..
А после службы все москвичи пошли в прицерковный домик пить чай. Мы с Людмилой Фёдоровной тоже.
В трапезной хлопотала маленькая пожилая женщина, которую все называли просто Марусей (Мария Витальевна Тепнина. – Ю.П.). Она заваривала чай, выставляла на длинный стол чашки, а гости выкладывали на тарелки баранки, пряники, конфеты…
Рядом с трапезной находилась комната, где отец Александр принимал всех, желающих побеседовать с ним. Он прошёл туда быстрым шагом. И за ним шлейфом пронёсся горячий ветер…
Некоторые из присутствующих, то один, то другой, стали скрываться за этой дверью. А через какое-то время выходили оттуда с одинаковыми блаженными улыбками на лицах, в первую минуту ничего не видя перед собой и, видимо, всё ещё пребывая мысленно там – за этой таинственной дверью, куда я даже не мечтала попасть.
Пошла к отцу Александру и Людмила Фёдоровна. И вышла с такой же блаженной, блуждающей улыбкой на лице…
– Ой, Машуня, какой человечище!.. – прошептала она. – Иди, он ждёт тебя.
– Меня?!
– Да, тебя.
Я чуть в обморок не упала от неожиданности. Я не была готова. Я не знала, что скажу этому необыкновенному человеку.
Но я вошла – и все страхи остались за порогом.
Крошечная комната, похожая на келью: топчан у двери, стол у окна, иконы и полки с книгами. Лампадка, мерцающая в углу… Он сидел у стола, осенний зыбкий свет из окошка слабо освещал Вечную Книгу на столе… Но в комнате было светло, светло от его лица, от жаркого света его глаз…
Я села на стул напротив него.
– Ну, здравствуй, Маша! – сказал он. Сказал так тепло и просто, как будто мы сто лет знакомы, как будто он давно ждал меня и рад, что я наконец пришла. И я поняла в ту минуту, что пришла к своему духовному отцу… И, сама от себя не ожидая, стала рассказывать ему – о том, как трудно дома, как тяжело с отчимом, как непросто в институте… А ещё рассказала ему о Моём Клоуне – о Леониде Енгибарове…
Отец Александр слушал очень внимательно. А потом сказал:
– То, что в институте к тебе такие придирки, относись к этому философски. Дар писать тебе дан Богом, а люди, пусть даже и твой творческий руководитель, не имеют права тебе диктовать, что писать и как писать. Прислушивайся только к своему внутреннему голосу, к своей интуиции, она тебя не обманет… То, что дома такие испытания, – это часто так бывает, когда человек приходит к вере. Сказано ведь: враги человеку домашние его… А ещё сказано: нет пророка в своём отечестве. Дай Бог тебе сил и терпения. Главное – не озлобиться в этой ситуации. А насчёт твоей сильной привязанности к ушедшему человеку… Ты тоскуешь – и его душе тяжело от этого, ты его тянешь к земле, откуда он уже ушёл. Он ушёл – значит, ему было пора уйти. Если мы веруем, мы веруем и в то, что ни один волос не упадёт с нашей головы без Божьего соизволения на то. Он ушёл. А ты не даёшь ему двигаться дальше. И ты должна это понять.
– Что же мне делать, отец Александр?
– Отпусти его… Я понимаю: это – нелегко. И всё-таки необходимо. Тем более если ты любишь его и желаешь ему добра. Отпусти его, Маша…
«Отпусти его…» – ещё долго звучал во мне его голос, полный тепла и сострадания. «Отпусти его, Маша…»
София Рукова
Величественным и удивительно большим увидела я отца Александра впервые в мае 1977 года. На самом деле он был невысок, но когда появился на крыльце сторожки в белой (как всегда после Пасхи) рясе, моё сердце странно ёкнуло, словно сказало кому-то «да», и замерло на миг: пространство, которое он занимал собою, мне показалось значительно большим его самого. Казалось, оно охватывало и его, и того, кто стоял рядом, и храм, и церковный дворик с его строениями. Оно простиралось выше куполов деревянной церквушки и уходило куда-то за пределы ограды. Я и позднее не раз испытывала это ощущение его присутствия на гораздо большем пространстве, уже там, где Новая Деревня только начиналась, – от пересечения двух дорог.[16]
Сергей Ряховский
Я познакомился с отцом Александром в начале семидесятых, когда мне было около шестнадцати лет. Помню эту электричку до Загорска, Ярославский вокзал, я ехал к дедушке. Я был учащимся техникума и всегда возил в своём портфеле Библию, которую мне подарил мой отец, узник за Христа, трижды репрессированный. Я всегда открывал Библию, клал её на портфель и как бы показывал соседям: «Посмотрите, что я читаю!» – для меня важна была реакция людей. В тот вечер я так же разложил Библию, читаю и вдруг ловлю на себе взгляд человека, сидящего напротив. Он смотрел то на Библию, то на меня и вдруг спросил: «Юноша, разумеете, что читаете?» Я родился в христианской семье и уже был молодым проповедником, и я ответил: «Конечно, разумею!» Он говорит: «Давайте познакомимся, я – отец Александр Мень». И тут во мне всё рухнуло, потому что для нас это была легенда, это был человек, который открывал людям Христа. Я зачитывался его книгой «Сын Человеческий».
