— Добрый день, Лидия Константиновна, — приветливо улыбался Агеев. Видимо она только что поливала цветы — в руках была детская лейка из пластика в форме лягушонка.

— Здравствуйте, товарищ Агеев, — не удивившись его приходу, сказала она. — Проходите.

— Какая у вас память! — восхитился он. Всего один раз видели меня, а фамилию запомнили.

— Память, знаете ли профессиональная, — объяснила она, жестом предлагая ему сесть за стол.

— Думаю, вы — прекрасный секретарь.

— Владимир Иванович не жаловался. Но все это в прошлом. С понедельника я на пенсии.

— А нового директора назначили?

— Нет. Но у Пухова свой секретарь, так что нужда во мне отпала. К тому же, как это ни печально, но годы сказываются. Вот в прошлый раз я даже не спросила, из какой вы организации.

Они сидели теперь за старым круглым столом друг против друга.

— Я из уголовного розыска, — сказал Агеев.

Она даже не удивилась, кивнула, словно ждала этого.

— Зная вашу преданность Владимиру Ивановичу, я уверен, вы не откажетесь нам помочь. Мы ведь ищем анонимщика или анонимщиков, которые сыграли столь печальную роль в его жизни.

— Трагическую, — поправила она. — Понимаете… простите, как ваше имя и отчество?

— Юрий Кузьмич.

— Так вот, Юрий Кузьмич, я думаю, что Владимир Иванович очень страдал не только из-за этой чудовищной клеветы. Он ведь был поставлен в положение человека, который невольно должен был подозревать многих. Поначалу мне казалось, что он даже ко мне переменил свое отношение.

— Поначалу? А потом?

— Потом он узнал, кто это писал.

— Почему вы так решили?

— Он однажды прямо сказал мне об этом.

— Но он, конечно, не назвал анонимщика?

— Нет.

— А могли бы вы, Лидия Константиновна, точно воспроизвести эту фразу?

— Ну, за стопроцентную точность не ручаюсь, но смысл был такой… — она на мгновение задумалась. — Вот что сказал Владимир Иванович: «Как же доказать, что это он?!» А совсем незадолго до смерти, узнав, что пришла очередная анонимка, Мельников, размышляя как-то вслух, — а он это делал при мне — вдруг, словно споря сам с собой, сказал: «Ну, если я ему пригрожу, что вытащу все его грехи на свет божий, это ведь невольно прибегнуть к его же методам».

— У вас не остались какие-нибудь бумаги Мельникова?

— Бумаги? — почему-то переспросила она. И вдруг неожиданно. — Извините, но я хотела бы взглянуть на ваше удостоверение.

— Пожалуйста.

Агеев вытащил удостоверение из верхнего кармана куртки.

Лидия Константиновна не спеша его изучила, кивнула.

— Бумаг нет. Все, что связано с делами, осталось в тресте. А личные бумаги… Да в общем, их у Владимира Ивановича не было. Могу это смело утверждать, так как после его смерти тщательно пересмотрела все, что было в столе. — Она на мгновение задумалась, вертела в руках очки.

Агеев ее не торопил.

— Видите ли, я взяла себе на память со стола Владимира Ивановича «Ежедневник» за этот год. Считала, что могла это сделать. Ценности он никакой не представляет, а я бы хотела эту вещь иметь. Там в основном деловые записи. Есть непосредственно касающиеся меня. Несколько рисунков, карикатур. Есть записи, смысл которых мне не очень понятен. Но вряд ли это для вас представит интерес… Вы считаете, что я не должна была брать этот «Ежедневник»?

— Хорошо, что вы сделали это, — сказал Агеев. — Мог бы пропасть.

— Он нужен вам?

— Да, Лидия Константиновна.

— Хорошо, — покорно сказала она и достала из верхнего ящика комода небольшую пухлую записную книжку в коричневом коленкоровом переплете. Видно было, что Лидии Константиновне расставаться с нею жаль.

Агеев все понял, сказал:

— Я вам ее верну. Обещаю.

— Хорошо, — кивнула она. — Я вот думала: пройдет какое-то время, как-нибудь вечером я достану ее и неторопливо начну читать, вспоминая Владимира Ивановича, нашу совместную работу, других людей. Знаете, жалею, что такие же ежегодники за другие годы выбрасывала.

— Мне, конечно, тоже жаль, что они не сохранились. Особенно за последние три года…

«Ежедневник» Мельникова Крымов изучал целый день на работе и взял его домой.

Мельников неплохо рисовал и, видно, был человек с юмором. Откуда видно? Да вот из этого рисуночка. Здорово Хрунина изобразил — все точно схвачено, чуть шаржировано. Молодец… А вот и крокодил собственной персоной. Стоит у почтового ящика на задних лапах, прочно опираясь на хвост. В зубах конверт… Что на нем написано?.. Ага — «Анонимка на Мельникова В.И.» И в каждой лапе по конверту.

Ну же, Крымов, напрягись! Кого тебе этот крокодил напоминает? Ващенко? Сазонова? Хрунина?… Увы — крокодил похож на крокодила. Здорового, наглого, хорошо откормленного… Что еще?.. Стишки под рисунком. Выходит, Владимир Иванович и поэзии был не чужд… Ну, почитаем, почитаем: «Аллигатор ронял крокодилью слезу, но мздоимцу, ворюге нет места в лесу. Темной ночью в поганый свой дом он залез, оболгал все и всех, но не сунулся в лес»…

Предположим, под лесом надо понимать трест, которым руководил Мельников. Аллигатор — это анонимщик. Несложные метафоры. Ну, а почему же аллигатор ронял именно крокодилью слезу?.. А какую же ему ронять? Заячью, что ли?.. Нет, тут дело в другом. Мельников, должно быть, знал о каких-то неблаговидных делах Крокодила. Но тот, видимо, крокодильими слезами выплакал себе прощение. Все это совпадает с тем, что уже известно. Мельников ведь кому-то намекал, что вся эта история произошла из-за его беспринципности… Второй важный вопрос: «Почему Владимир Иванович назвал дом Крокодила „поганым“?» Или потому, что там жил этот мерзавец и своим присутствием дом поганил, или… если это, скажем, кооперативная квартира, то куплена она на ворованные деньги… Допустим. Ну и что это тебе дает? Дополнительную информацию. Не больше… А теперь давай разберемся во фразе: «…Но не сунулся в лес». Если лес — это трест, то получается, что анонимщик в тресте больше не работает. Подтверждается точка зрения Кирилла Викторовича Хрунина… Ну и куда же привела тебя эта дополнительная информация?.. Значит так: Мельников по каким-то причинам выгнал Крокодила — будем так пока его называть — из треста. Вернее, дал ему спокойно уйти. Вот в этом и была проявлена беспринципность. Вместо того, чтобы отдать Крокодила под суд, ему предложили уйти по собственному желанию или на заслуженный отдых. Так-так-так. Крокодил же оклемался от своих пустяковых царапин и обдал своего благодетеля огромным комом грязи… Тебе приводили слова Мельникова: «Ни одно доброе дело не остается для нас безнаказанным»… Вот и вырисовывается вполне поучительная история о том, как проявив беспринципность, в общем-то хороший человек подписал себе смертный приговор… Конечно, ты не можешь обойтись без некоторого преувеличения. Но по существу, похоже, прав… Ну легче стало?.. Честно говоря — не очень. Лица анонимщика по-прежнему не разглядеть, а фамилия все та же — «группа товарищей»…

Так прочитал… Давай — еще раз… Да я их уже наизусть знаю. А ты все же почитай… Вот обрати внимание на то, как Владимир Иванович их записал. Каждую строку с заглавной буквы. Ну, это естественно — стихи же… Но вот зачем он жирно обвел каждую заглавную буковку? Зачем?.. Приглядись… Боже мой, да это же акростих!.. — Крымов тихо засмеялся, довольный своим открытием. — Вот и имя анонимщика есть… Да, но ведь этого не может быть!.. Ты веришь в такие совпадения?.. Нет, но как же это возможно?

Он вдруг почувствовал, как у него заныло сердце. Подумал, как тяжко далось ему это открытие… Открытие ли?.. Все это надо будет проверить 20 раз, 30 раз. Представляешь, что произойдет, если ты в таком обвинишь человека, а он на самом деле невиновен. Ты же этого себе никогда не простишь… Итак, терпение… Терпение… План прост, ясен. Прежде всего, надо, чтобы сотрудники БХСС провели глобальную ревизию той самой строительно-механизированной колонны, делами которой уже занимается Кузьмич. Конечно, все раскопать будет сложно — времени прошло немало. Меня ведь интересуют дела трех-четырехлетней давности. Многие документы не сохранились, какие-то наверняка потеряны или уничтожены… И вот что еще, надо продолжать поиски машинки, на которой были все анонимки исполнены. Правда, круг этих поисков можно теперь значительно сузить…