А волны пели свои песни, перекатывались, играли. Ночь ласково касалась теплым ветерком, словно шалью пуховой гладила. Прощально улыбались звезды с невероятно красивого неба, подмигивали и гасли. Смотреть — не насмотреться! Кто же умудряется такими нежными красками расписывать утренний мир вокруг?!
Открыл глаза Варстан. По привычке воинской тут же на ногах оказался и потом только огляделся, прогоняя сон. Первый раз в жизни с ним такое. Кажется, только что на полночную луну смотрел, да девичью байку слушал, а теперь уж расцвечивается небо алой зарей, а он, позабыв обо всем, мирно спит на жесткой лавке, словно на перине пуховой. А может не сон то был — морок колдовской? От чего так ярко и реально видел он все? Словно сам был на давно не существующей городской пристани, словно сам плясал у ведьминого костра на вершине мира. Бился бок о бок с отважным адмиралом… или сам был им — Дьярви? Ну, тогда и с Альбой он был, там, на неприветливых ночных уступах?
Бирты давно уже не было рядом, не слышался ее звонкий голос, напевающий старую легенду, но Варстан откуда-то и так знал, чем она должна закончиться.
Знал, что не зря так захотели получить реады малую жемчужину с запястья девушки. Знал, что пообещал молодой рыбацкий сын в обмен на защиту и свою удачу, в обмен на Их любовь – до конца жизни свой принадлежать только Им. Не каждому горные девы такое предлагают, видимо, и вправду очень он им приглянулся, за красоту, за смелость отчаянную, за драгоценности заморские. Да только сдержать обещание оказалось не так -то просто. Понимал Дьярви, что с каждым разом все сильнее сжимается сердце, когда приходилось проходить мимо такой родной, с детства дорогой соседки. Всю эту невысказанную любовь и таил в себе маленький белый камешек, что люди называют жемчугом, стал он и талисманом, и оберегом на девичьей руке, никому не давал ее в обиду, пока не сняла, пока не отдала…
Ох, и разгневались горные ведьмы, когда имя услыхали, когда поняли, что адмирал их всё это время сердцем своим был не с ними. Отдал он его глупой смертной девчонке, и с каждым годом все тяжелее было у него на душе.
Знал Варстан и то, что однажды поднявшись, уже не спускалась с гор храбрая Альба. Утром только увидел весь городок, как покрылись искристым снегом далекие вершины. Увидели — удивились. Даже в эти северные места не заглядывала так рано зима. А, может, не снег то был? С самых вершин сбегали по неуютным камням и скудной сухой земле ослепительно белые цветы. Стремились они вниз к морю, к обрывистому берегу, откуда был виден и городок, и причал, куда заходили все корабли. Может, по случайности, а может, догадался кто — но дивный тот белоснежный цветок люди с тех пор так и называют Альбой.
Вернулся Дьярви живой и здоровый. Столько раз среди жестоких битв пыталась дотянуться до него смерть костлявой своей рукой, да только все время промахивалась, не сумев даже поцарапать. А вернувшись, не смог адмирал разглядеть заветной фигурки в приветствующей их толпе. Вскоре и он словно растворился в проклятых тех горах. Никто его больше не видел. Одни только шепотки да сплетни переходили из уст в уста.
Реады сдержали свое слово. С тех пор не касались Дьярви ни свинец, ни сталь. Не мог найти он смерти ни от оружия холодного, ни от волн грозных, ни от какого врага своего. Как бы далеко он не уносился, лунная дорога всегда приводила его обратно к родным берегам, туда, где каждый раз ждали и встречали его белые цветы с нежными лепестками. И удача всегда теперь была с ним. Только не жемчуга с тех пор приносил он горным девам — корабли с полными трюмами товаров и богатств кидал к подножью Великана Яломета. Люди же в эти дни прятались по домам, слушали, как бушует море, ревет ветер и знали: это снова попал в лапы стихии какой-то бедняга капитан. Словно некий могучий дух, поселившийся в горах, гнал издалека к их земле корабли, даже те, что и не думали сюда сворачивать. Все дальше среди моряков расползались слухи о гиблых тех местах, все с большей опаской подходили купцы к мирным прежде докам. Сколько лет с тех пор прошло, никто уже не вспомнит, как не вспомни, когда и почему стала затихать жизнь того северного городка. Одни говорят о частых ураганах, принявшихся залетать с морских далей, пугавших и жителей и торговых гостей, другие говорят о холодных зимах, а кто-то вспоминает рассказы о том, как начал время от времени просыпаться недовольный Великан Яломет, как стряхивал он со своих ног непрочные человеческие домики, грозил камнями тяжелыми.
На корабле Варстана тем временем поднималась утренняя суета. Кто-то принялся обливаться морской водой, прогоняя сон и весело фыркая от холода, кто-то отправился проверять подводные силки, спущенные на ночь, доносились уже аппетитные запахи свежего хлеба и чего-то мясного, несколько моряков напевали веселую песенку, начищая снасти. Высокий кудрявый боцман хмурился, поглядывая то на приближающиеся скалистые берега, то на капитана, а капитан, видимо, никак не мог смахнуть ночной морок.
Не опасности виделись ему впереди, не о бедствиях, постигших древний городок, он думал. Отчетливо виделся ему кряжистый редкий кустарник среди камней, тонкие звериные тропки, ведущие через перевал к каменному берегу. Там, в изгрызенных водой скалах, множество расщелин, глубоких пещер а в них все это время прячутся богатства разные. Приносили их волны с затонувших кораблей, выбрасывали на берег ветра. Все, чем Дьярви одаривал горных духов, а может и до сих пор одаривает, словно только и ждет нового хозяина. Может, и по сей день не закончилась долгая его служба, на которую пошел когда-то. Что ж, реады и тут обещание свое сдержали. Грозная его слава не угасла до сих пор, имя его и сейчас знают и помнят и нарекают им свирепые штормы, частые в северных местах.
Весь день ходил Варстан погруженный в думы. Словно нужно ему было сложную задачу решить, на что-то небывалое отважиться. К вечеру велел подвести корабль как можно ближе к скалам, сам указал удивленному боцману, где скрывается самое ближнее безопасное место для стоянки. На рассвете следующего дня, поставив его главным на корабле, приказал ждать три дня, а потом продолжать путь домой, даже без него, и на берег велел никому не сходить, что бы не случилось. Спустили на воду крепкую лодку, снарядили припасами, и уплыл капитан навстречу чужим берегам. Хороший предводитель людей своих бережет, к неведомым опасностям не посылает. Сам все разведает, и если будут милостивы к нему его солнечные Боги, если сила их здесь не покинет его, то вернутся они в родные края с еще большой добычей и славой. А уж какие истории привезут князю, о каких дивных местах поведают….
Третья луна круглая, полная, выкатилась на сонное небо, рассыпала вокруг себя звезды и принялась любоваться танцующей на носу корабля девушкой. Плавный то был танец, неторопливый, легкий, словно лебединый пух. Темные волосы девушки вспыхивали яркими отблесками, едва попав в холодный серебряный свет, глаза между тем смеялись и околдовывали. Храбрые молодые моряки стояли, глядя на нее, слушали странную песню из ее уст — окончание старинной баллады о том, как невидимая могучая сила служила духам этих мест, как одаривала, как охраняла богатства, но рожденный смертным не может жить вечно. Время если и не убивает его, то истончает, утомляет, перекраивает до неузнаваемости. Вот и сжалились, в конце концов, горные ведьмы над своим адмиралом, пообещали ему покой, когда придет ему на смену другой хранитель. Такой, кто понравится им не меньше его, у кого будет биться такое же пылкое и отважное сердце, жадное до нескончаемых приключений. Вот тогда и укажет, наконец, ему полная луна дорогу не только домой, но и туда, где ждет его такая долгожданная свобода.
Когда стихла песня и когда закончился танец — вспомнить потом никто не мог. Никто не мог сказать куда, допев свою балладу, исчезла загадочная чужеземка Бирта. По утру только, едва занялась заря, вся команда молча стояла и смотрела на море, на неприветливые, огромные утесы. Смотрели на беспокойных чаек, и на то, как волны обманчиво смирно затаились у подножья скал, а Варстановой лодки на них так и было видно. Ветер затих совершенно, но бывалых моряков не проведешь — то были предвестники зарождающегося нового могучего шторма, способного смести все на своем пути. Какая бы печальная тяжесть не лежала на сердце у отважных моряков, нарушить последний приказ своего капитана не отважились, да и поспешать надо было — уводить корабль от того, что вскоре здесь должно было разразиться.
