Настало время, когда и эти забавы показались ему детской шалостью. Наскучили ему родные пейзажи, грозные утесы уже не будоражили кровь как раньше, и решился Дьярви испытать себя на самых дальних и самых высоких скалах, на заповедных Небесных опорах. Не ходили в те места люди без особой надобности, не нарушали покой туманных величественных мест, знали: обитают там реады — горные девы. Ну а шепотом называли их попросту горными ведьмами. Дана им была сила разговаривать с ветрами и луной, понимать морские волны и силу трав. Самые зоркие горожане утверждали, что сквозь утренний туман можно иногда разглядеть отсветы ведьминых костров на вершине Великана Яломета. Хотя многие улыбались, не веря, смеялись: «То просто солнышко от сна поднимается!». Так или иначе, а люди бывало и правда не возвращались из долины Небесных опор. Кто знает, какую цену брали реады с глупцов, решивших отыскать их обиталище ради собственного любопытства или ради просьбы какой.

Вот и Дьярви, рыбацкий сын, отправился судьбу свою испытать. Молча ушел, никому не сказавши, а вернулся лишь на другой день. Объяснил, что в горах заплутал, вот и ночевал, где пришлось, да только глазастую молву не проведешь. Пошел шепоток, мол: «…видно сильно приглянулся наш красавец горным девам, раз домой отпустили…», «…может и приглянулся, да только без оброка какого тут дело не обошлось…».

Время быстро пролетает. Прошедшие мгновения осыпаются за спиной, словно песок, укрывают собою пройденные тропы, припорашивают память людскую. Дьярви называли уже мужчиной. Забылись его юношеские проказы. Только и видели горожане, как все больше крепнет в нем сила, всё ярче горит огонек в темных глазах. Дом у Дьярви тоже словно расцвел. Удачны были его походы за уловом, сети всегда полны разной рыбы, да такой, что не каждому дается. Потому и не залеживалась она ни на рыночных лотках, ни в портовых доках. Везде находился на нее хороший покупатель. Вот и жило теперь всё семейство, бед не знали. Альба, всё так же, по старой привычке махала ему приветливо рукой и останавливалась поговорить, если случалось встретиться. Хорошела девушка, в красавицу превращалась. Совсем уже невестой стала, а значит, негоже им, как раньше, вдвоем быть. Закончились детские забавы, не бегать им теперь по каменистому берегу, не пропадать в лесу, собирая травы, да грибы.

Теперь уж мать не перечила взрослому сыну, если случалась ему охота пропасть в горах на несколько дней. Видела, как каждый день, не покладая рук, трудится ее чадо, потому, видимо от усталости, к концу месяца всё больше хмурится он, вечерами всё дольше у дома сидит, в туманную даль смотрит. Ну а как навестит своих друзей-утесов, так словно душой и отдохнет.

Все знают — не созданы гордые орлы для жизни в клетке, видно было, что и Дьярви не для рыбацкого промысла родился. Наступил день, когда передал он свои сети в руки младшего брата, простился с семьей и отправился к воротам княжеского наместника, проситься на службу ратную. Не всех воевода такой чести удостаивал. Тут пойди, заслужи еще, чтоб хоть в отроки взяли. И снова повезло парню. Видно, справно он и дальше свою службу нес. Года не прошло, как встал Дьярви капитаном на одном из воеводиных кораблей, и по весне отправился вместе с ним в первый свой поход, чужие берега смотреть, новые волны покорять. Оставались ждать его на берегу мать с отцом, да братья меньшие. Альба часто останавливала старушку-соседку, спрашивала, будь то ненароком, нет ли вестей от сына, тревожилась. А какие могут быть вести через море-океан. Теперь часто так будет. Привыкать надо и ждать. Видимо, ждали и горные девы своего любимчика.

Говорили люди, что у подножья Небесных опор, у самого грозного Великана Яломета, море каждый день неспокойно было. Волна за волной прибегали из далеких водных просторов — приносили ведьмам весточки, принимали их дары, слушали их просьбы… Слушал их и ветер и луна, и звезды. Слушали и смотрели со своей высоты, как где-то далеко-далеко повернули, наконец, в сторону родной гавани маленькие человеческие корабли, и вела те корабли серебряная дорожка на темной, спокойной глади морской….

Глядел на такую же дорожку и Варстан. Теперь уж плохо понимал — чей такой сладкий голос напевает ему эту старую легенду. А, может, не легенда это — песня волшебная спускается к нему с далеких скалистых уступов, укутывает теплым одеялом, ласкает, баюкает, усыпляя. Вот уж видит он перед собой не темноту ночную, а ясный белый полдень. Видит, как солнце играет на покрытых первым инеем ветвях и траве, вдыхает морозный соленый воздух и слышит радостные крики встречающих горожан. Его ли, Варстана, глаза или глаза молодого черноволосого капитана ищут в толпе знакомое платье с вышивкой и белые косы с вплетенной красной лентой? Варстановы ли губы улыбаются, едва увидав ее в стороне от всех? Как же замечательно вернуться в края родные после славного долгого похода. В кошеле припасено много подарков с чужой стороны… но нет среди них ничего для Нее. Нельзя.

А потом были яркие колдовские костры, зажженные в честь него на самом ветру, на вершине утеса. Очищался в них капитан, словно сжигал всё плохое, что могло стоять за его спиной, прогонял все тени, наполнялся его жаром и силой. Слушал песни прекрасных горных дев, и под эти песни танцевал с ними в свете рыжего пламени. Смеялись девы, и ему весело было, ночь пьянила запахами цветущих трав, кружилась голова от нежности рук и сладости поцелуев.

— Наш ли ты, Дьярви- капитан? — спрашивала дева с волосами яркими, как закатное зарево на небе.

— Конечно ваш! — отвечал.

— Помнил ли ты о нас в тех землях чужих? — вторила ей черноволосая сестра.

— Ни на минутку не забывал, — отвечал.

— Правильно, капитан, не надо забывать! И мы не будем. Отблагодарим тебя за подарки чудные, — смеялась самая младшая проказница.

Уж очень им приглянулись нитки жемчужных бус, что привез Дьярви с далеких берегов. Нарекли их реады светлыми слезами самой царицы ночной — так ярко сверкал белизной каждый камушек в лунном свете. Просили на будущий год снова таким же подарком порадовать.

Так с тех пор и повелось.

Дьярви, уже не капитан-адмирал, всю зиму обучал новых отроков воинскому, да морскому делу, пировал с друзьями, девушек обнимал, да на утесах пропадал, а ранней весной собрав самых достойных уводил корабли к чужим водам. И пока с палубы он мог видеть родной берег, не отрывал глаз от маленькой фигурки с длинными светлыми волосами, что всегда молча провожала его, затерявшись среди толпы. Знал — последняя она с причала уйдет, будет волноваться и молиться за него, а настанет белая пора снегов — первая придет ждать и встречать. Вот только подойти к ней он теперь не смел. И цветы лесные не для нее расцветали, и подарки чужеземные не ей покупались. Только один раз не удержался он. Так захотелось подглядеть забытую радость в синих глазах, что сорвав маленький букет, спрятал там жемчужину, случайно в кошеле затерявшуюся, и оставил тихонько у девичьего окна.

— Наш ли ты, Дьярви-адмирал?

— Конечно ваш! — отвечал.

— Помнил ли ты о нас в тех землях чужих?

— Ни на минутку не забывал, — отвечал.

— Не забывай, адмирал!

— Так как мы, никто из смертных тебя любить не будет! Все, что хочешь, для тебя подарим.

Много ли, мало ли лет прошло, да только настало время для грозных дел, не мелких стычек, но больших ратных походов. Объявил князь войну своим заклятым врагам и прислал приказ собираться всему флоту, да ударить грозной силой по непокорным чужеземцам. Жестокими обещали быть битвы, не все войны снова увидят берег родной.

Как скрылись корабли за небесной чертой, так и не прекращали светиться кострами уступы Небесных опор. Рыбаки, кому случалось огибать те скалы по морю, слышали то ли песни дивные, то ли молитвы странные. А волны в тех местах совсем уж непредсказуемы стали. То мирными белыми барашками плескались, то в один миг вставали грозными великанами. Не одну жертву тогда получила пучина морская, видимо, не одну весточку за это ведьмам принесли, не одну услугу оказали. Кидали ведьмы и жемчуга по ветру, просили луну приглядеть за адмиралом, осветить ему путь в самой темной ночи. У пламени яркого просили силы в бою и ярости жгучей, усталости не знающей.