– Пляс Пигаль.

– То есть? – спросил растерявшийся паренёк и пулей вылетел на станции Волоколамская.

Очнувшись от мирской суеты, погрязшая в своём гневе и глупости, я выбежала вслед за ним, так как тоже промахнула три лишних станции. Ну и погружение! Не было бы так обидно, если бы увлеклась хорошей книгой, а не своими бешеными, полными обиды, мыслями.

– Ирка! – этот голос не узнать невозможно. Я обернулась и застыла, как изваяние. С этой курицей мы не виделись 10 лет. Она ведь живет в Париже! Недаром меня задолбало самоедство, специально для того, чтобы прокатить до этой станции метро и обнаружить тут Ирку. Я, кстати, здесь сроду не была. Вот примочка!!! Мы обнялись и пошли в кафе.

Ворующий – да насытится, обиженный да утешится, а все же несправедливость – отвратительная вещь.

Ранней весной, когда по утрам под каблуком ещё похрустывал ледок, образующийся за ночь на лужах, весь отдел помогал с переездом на новую квартиру другу детства любимого коллективом начальника Соколова Льва Георгиевича. Друга детства звали Павел. Хмурый, неприветливый красавец, высокий, худощавый, переполненный смятением после рухнувших надежд, он расстался не только со своей двухкомнатной квартирой на Мойке в родном городе Санкт-Петербурге и перебрался в однушку на окраине Москвы, но и с бывшей женой.

Новая среда обитания, новая работа – по специальности он был биохимиком – подразумевали начало новой жизни, такой невыносимой на берегах Невы. Не каждый решится на такие кардинальные перемены. Потребовалось несколько лет, чтобы понять и почувствовать, что еще чуть-чуть протянуть без перемен при таком активном самоедстве, и нужна будет помощь психиатра. Каждый знает: самая беспросветная жуть накрывает именно тогда, когда мусолишь свои проблемы с утра до вечера и всё глубже погружаешься в себя. Любовь исчезла, семья рухнула, как старый, отживший свой век засыпной барак, родители умерли, и моросящая атмосфера Питера стала душить, как медленно затягивающаяся на шее петля.

Откуда пришла эта нелепая, как тогда казалось, мысль, уже трудно вспомнить, но частые посиделки с другом на его кухне до утра в Москве согрели и высидели, как курица яйцо, это простое решение.

Когда тебе еще пока сорок лет, то хлопоты, связанные с переездом, даже наладили некую гармонию в душе. Требовалось суетиться, оформлять тысячу документов, а затем грузить нехитрый скарб, делать массу усилий и телодвижений, да еще и включать ленивые мозги, частично вытряхнув из них жалобы и стенания на неудавшуюся судьбу. Ничто так не врачует душу, как измотавшая тело физическая нагрузка. Перед лицом перспективы переезда в другой город меркнет душевная тоска одиночества и кажется, что всё наладится, всё будет непременно хорошо. Обязательно будет!

Друг Лев Георгиевич, с которым Павел вырос в одном дворе, окончил Московский государственный университет, защитил кандидатскую, а потом и докторскую диссертации, стал профессором и успешно преподавал и трудился в НИИ, куда и устроил на работу младшим научным сотрудником своего друга детства. В житейском плане профессор был не особенно успешен, то есть жён у него было три, проживал он с четвёртой в гражданском браке, но оптимизма он не утратил. Хотя, что значит: «Не особенно успешен?». Если такое количество дамского населения поделилось со Львом Георгиевичем своей любовной и житейской энергетикой и доверилось ему и телом и духом, то, стало быть, неуспех – это категорически неправильное слово. Наоборот, щедро впитавший стольких официальных и без счёта неофициальных лирико-драматически-эротических отношений, профессор никогда не хандрил по этому поводу и всегда был уверен, что вся жизнь впереди. Поэтому он напутственно говорил Павлу:

– В минойскую культуру, эпохи средней или поздней бронзы, был изготовлен диск, найденный в городе Фест на острове Крит. До сих пор его никто прочесть не смог, кроме Михаила Веллера, который так изложил его суть: «Человек начинает с того, что жаждет счастья в любви – и кончит тем, что взорвёт вообще всё». Поэтому тебе, Пашка, еще сороковник, а ты был женат только один раз. У тебя еще всё впереди! – и с улыбкой похлопал его по плечу.

– Иди ты в баню! – тут Павел добавил несколько нецензурных выражений, чем дал понять закадычному другу, чтобы он шел ПОДАЛЬШЕ со своею любовью и женитьбой…, и если он будет продолжать в том же духе, то чтобы оттуда не возвращался…

Категорическое: «Никогда в жизни!!!» еще ни разу не было воплощено в жизнь, особенно когда тебе еще не 80 лет, цифра, кстати, не предельная…

Лаборантка отдела Юля Серова несколько засиделась в девках, как громко шептали за её спиной доброжелательные злопыхатели. Нельзя сказать, чтобы она не была хороша собой, но несколько полноватое, к сожалению, в настоящее время не модное, тело придавало ей некоторую излишнюю взрослость. Иными словами, накидывало пяток лет сверху. Лучистые, выразительные, опушённые длинными ресницами серые глаза уж если взглянули на вас со вниманием и заинтересованностью, то этот взгляд вы долго не забудете, по крайней мере, до утра.

Юличка тащила картонную коробку на пятый этаж без лифта и, столкнувшись на лестнице с Павлом, не только посмотрела на него своим взглядом: «Какой вы, однако?!», но и облизнула блестящие румяные губки, растянувшиеся в растерянную улыбку.

Несмотря на хаос переезда, суету и неустроенность, новоселье сыграли весело и даже пели песни без гитары. Павел всё посматривал на Юличку, и даже мелькнула мрачная шальная мысль, быстро погашенная прошлыми воспоминаниями.

– Хорошенькая, но полновата. Я люблю стройных, – подумал Павел,

– И что твоя сушёная стройняга? Выпила все твои мозги и измотала всю твою душу, б…дь, – не унималась стойкая мыслишка и, как дятел, постукивала и поскрёбывала череп изнутри.

Разошлись почти под закрытие метро. Оставшись один, он медленно расстелил, как попало постель, пьяными движениями стянул одежду, уверенный, что сейчас рухнет и уснет, как убитый, но… Сон исчез, как деньги перед авансом. Ворочаясь с боку на бок, он вспоминал искристые глаза Юлички, и мужское естество не давало сомкнуть глаз.

– Чёрт бы её взял, – в сердцах думал он, – какого лешего мне лезет в голову эта булка?

Он сел на постели. Светало. Весна. Почти конец марта. Подошел к форточке, нашел сигареты, вдохнул дым и слабо морозный воздух.

– Новая жизнь… половая… тоже необходима человеку! – подумал он с паузами между слов и пошел спать. Решение, видимо, было верным, так как заснул он мгновенно.

Дальнейшие события катились быстро, как снежный ком, обрастали страстями и наполнялись той самой жаждой счастья в любви, которой писатель Михаил Веллер наградил фестский нерасшифрованный диск с острова Крит.

Юличка похудела так, что её подружки вдруг увидели в ней шестнадцатилетнюю девчонку, тоненькую, подвижную, с яркими, хрустальными, сверкающими глазами молодости. Хорошенькая, с короткой стрижкой, она напоминала озорного мальчишку, которому родители купили долгожданный велосипед. Её понесла природа как новую, только что спущенную на воду, каравеллу. Полёт Юлички сразу заметили на работе и дома. Раздутые паруса молодой каравеллы вознесли до небес её штандарт в лице Паши и раскрасили щеки в нежно розовый цвет, а губам добавили алого.

Павел, испугавшийся приплывшего неизвестно откуда ему в руки счастья, с перепугу, дал задний ход, и страсти разгорелись не на шутку.

На Новый год, когда накрывали столы и готовились выпить и закусить у заведующего отделом Льва Григорьевича дома, Паша лихорадочно и отрывисто бросил:

– Я жениться не собираюсь. Я уже был женат, с меня хватит.

Лев нахмурился и, отвечая на телефонный звонок, пробормотал: