Здания размером с целый квартал. Манекены за сверкающими витринами, одетые в самые модные платья и меха, манят прохожих. Пространство, зеркала, металл. Чай во второй половине дня под аккомпанемент струнного квартета. Кулинарные шоу. Модные показы и живые картины из жизни экзотического Востока. И многое, многое, многое другое.

В первые годы двадцатого века розничная торговля набирала обороты благодаря огромным универмагам, которые вырастали в больших городах, словно грибы после дождя, и превращали поход за покупками в развлечение, разоряя и оскорбляя владельцев традиционных маленьких магазинчиков. Товары располагались по отделам, и парфюмерия получила собственные просторные залы. Один из самых знаменитых универмагов такого масштаба – Селфридж в Лондоне – в 1910 году разместил парфюмерию на первом этаже, где этот отдел функционирует до сегодняшнего дня, заманивая посетителей головокружительным благоуханием. В романе Золя «Дамское счастье» (1885) владелец магазина Октав Муре догадался разместить фонтан с фиалковой водой на первом этаже универмага одновременно с распродажей постельного и столового белья. Это можно считать ранним образчиком маркетинга парфюма.

Франсуа Коти, сварливый предприниматель родом с Корсики, обладавший острым нюхом, стал основателем стратегии для парфюмерных брендов в эпоху крупных универмагов. На Всемирной выставке в Париже в 1900 году его интерес привлекли флаконы новейшего дизайна от Lalique и Baccarat. И Коти понял притягательность и власть красивого флакона. Он начал создавать ароматы, используя более широкую линейку запахов и головокружительные новые синтетические ароматы. Интуиция Коти помогла ему заработать баснословные деньги, сопоставимые с суммой в миллиарды фунтов, и превратила его в самого богатого и влиятельного человека во Франции. Компания Lalique изготавливала для него флаконы, а крупные химические компании разрабатывали композиции ароматов. И еще была его жена Мари, которая придумывала финальный штрих и отделку. Коти преуспел там, где многие другие потерпели поражение, именно потому, что он работал масштабно, превратил свои драгоценные творения в товары, которые можно было воспроизводить и продавать по всему миру. Открытие его собственной большой парфюмерной фабрики, известной под названием Cité des Parfums («Город духов»), стало знаком того, что империя создана.

Легенда гласит, что Коти устроил целое представление, чтобы добиться встречи с управляющим престижных Больших магазинов Лувра. Он разбил флакон духов La Rose Jacqueminot в торговой галерее, и женщины сбежались на этот аромат, как пчелы слетаются на мед. Они требовали сказать им, что это за аромат и где они могут его купить. Некоторые источники утверждают, что Коти сам привел этих женщин или эта история выдумана от начала до конца. Другие говорят, что это его жена, открывшая цветочный магазинчик в этой галерее, случайно уронила флакон или сделала это по его просьбе. Наверное, эта история обсуждается столько лет именно потому, что она помогает нам отметить момент наступления «современности», и мы забываем о долгом, незаметном переходе, который к этому привел. Но даже если история Коти правдива, в ней ничего не сказано о том, как парфюмерные бренды начинали работать с ретейлом в Америке. Один из первых ретейлеров продвигал парфюмерию в аптеке города Солт-Лейк-Сити в 1905 году. И это было очень далеко от блестящего мира больших универмагов.

Парфюм La Rose Jacqueminot стал подлинным триумфом. Богатый резонирующий аналог аромата розы в сочетании с фиалкой звучал так, словно исходил из блестящего новенького граммофона. Дом Coty быстро заработал себе репутацию во всем мире, и его творения вскоре заняли место рядом с ароматами более старых парфюмерных домов, таких как Roger & Gallet и Houbigant.

В 1905–1925 годах парфюмы Coty имели такую же репутацию, как и джазовые стандарты, и на них, если верить историку парфюмерии Денизу Болье, могли равняться другие парфюмеры, создававшие собственные шедевры. В наибольшей степени это относится к Guerlain. Аромат Chypre от Coty помог Guerlain создать Mitsouko. Парфюм Emeraude от Coty, появившийся в 1921 году, стал основой для создания Shalimar, а L’Origan был крестным отцом для аромата L’Heure Bleue от Guerlain.

Аромат L’Origan заложил категорию «цветочных восточных» ароматов, в которых сочетаются запахи цветков апельсина, мускатного ореха, гвоздики, ванили и ладана. Ладан, прима этого аромата, напоминает о ночном очаровании и свиданиях в закрытом экипаже. Появившись на рынке, этот парфюм от Coty не спешил уходить. К 1919 году парфюм приносил прибыль в 6,7 миллиона долларов в год. И аромат L’Origan стал такой вехой потому, что выпускаемый и в виде туалетной воды, и в виде экстракта, он придавал свой запах многим другим товарам. Аромат стал символом красоты. В частности, L’Origan производили и в виде дезодорирующей пудры, и в качестве пудры для лица. Эту пудру покупали миллионы женщин, чтобы убрать жирный блеск на коже в жаркий полдень. Возникает вопрос: если бы мы познакомились с ароматом L’Origan в его первоначальной славе, как бы мы его восприняли? Как пудровый аромат, по определению, нежный и припыленный? Или он напомнил бы нам пудру просто потому, что вся пудра пахнет как L’Origan?

Открыв дамский журнал на рубеже девятнадцатого-двадцатого веков, читатели могли обнаружить среди публикуемых объявлений маленький привлекательный анонс предшественников парфюма L’Origan – восточные ароматы. Этим термином настолько злоупотребляли, что им сопровождали половину товаров, представленных в магазинах. Вы полагаете, что крупные магазины в наши дни сходят с ума, навязывая рекламу товаров? А что вы скажете о модных показах под названием «Сады Аллаха» или целых этажах, превращенных в древние восточные храмы?

В конце девятнадцатого и в начале двадцатого века прилагательное «восточный» относилось почти к любому аромату, обещавшему вскружить вам голову своей силой и обязательными яркими сладкими нотами. Из-за их загадочной насыщенной формулы такие ароматы предназначались для «сложных» женщин (этих дам противопоставляли «утонченным» дамам, которые предпочитали цветочные ароматы с одной нотой). Эти ароматы использовали в жилых помещениях, чтобы придать воздуху неопределенный сладковатый запах. Эти же ароматы использовали для шелковых саше, которые размещали под обивкой или оставляли на донце вазы и забывали о них.

«Многим женщинам нравится сладость не потому, что они считают ее необходимой, а потому что не могут с собой совладать», – объявил американский Vogue в своей редакционной статье о парфюме, напечатанной в 1899 году, считавший восточные ароматы в высшей степени импульсивным приобретением для слабого пола. В самом деле, многие бренды, продававшие их, изображали вдыхающую такой аромат женщину лежащей на кушетке и витающей в облаках, словно под действием наркотика. Парфюм Shem-el-Nessim английской фирмы Grossmith, названный так в честь древнеегипетского праздника плодородия, стал «мечтой ароматов, изысканно намекавшей на восточную роскошь». На упаковке была изображена дремлющая андрогинная девушка-джинн, а над головой ее парило облако парфюма или фантазий. В этом рисунке было нечто декадентское. Дамы переносились в волшебные края, оставаясь в тесных нарядах в своих гостиных, одурманенные похожим на опиум обволакивающим их шлейфом парфюма.

Антагонистом праздных любительниц парфюма был американец Бернар Макфадден[7], основатель Движения физической культуры. Пугающий в своем энтузиазме Бернар открыл первый магазин снарядов для физкультуры на Флит-стрит в Лондоне. Он же выпускал журнал «Физическая культура», в котором излагались взгляды его мини-империи. Впоследствии журнал получил более привлекательное название – «Красота и здоровье». Современным читателям содержание издания вряд ли покажется привлекательным. На фото малыши поднимали гири, а статьи агитировали дам расстаться с корсетом (это хорошо) и перестать играть на фортепьяно (это плохо). И то и другое никак не могло им помочь найти мужа. Издатели сочувствовали женщинам, которые тратили силу своих мышц на нездоровые занятия. Почему? Потому что им не хватит сил, чтобы насладиться «сексуальной энергией», которую практикуют, разумеется, супружеские пары. И благодаря этому распространяется, как это определил журнал, «раса господ».