Однако те, кто был более склонен к самоанализу, осознавали культурные и языковые ограничения, накладываемые на них эмиграцией. Адамович писал:
Эмиграция – явление сложное, с многочисленными разветвлениями, политическими, житейскими, национальными, бытовыми, и можно, конечно, по-разному сущность этого явления отразить или выразить. Несомненно, однако, что эмиграция связана с убылью деятельности, с убылью сознания и чувства, будто в мире каждому человеку есть дело и есть место, несомненно, что эмиграция, так сказать, «ущербна» по самой природе своей. <…> Он играет в жизнь, а не живет в том, что пишет. Он не проверяет слухом жизненной правдивости своих писаний, потому что жизненной правдивости для него нет: все, что о ней сказано, – для него пустяки, притворство, все это выдумано тупыми бездарностями вроде Чернышевского[16].
«Оборванные связи»[17], «играет в жизнь», «нет жизненной правдивости» – только эти вещи и заслуживают серьезного рассмотрения в «эмигрантской литературе».
Приложение 1
Снижение «высокой» лексики в бытовой юмор
– Умерла Клавдия Ивановна! – сообщил заказчик.
– Ну, царствие небесное, – согласился Безенчук. – Преставилась, значит, старушка… Старушки, они всегда преставляются… Или богу душу отдают, – это смотря какая старушка. Ваша, например, маленькая и в теле, – значит, преставилась. А, например, которая покрупнее да похудее – та, считается, богу душу отдает…
– То есть как это считается? У кого это считается?
– У нас и считается. У мастеров. Вот вы, например, мужчина видный, возвышенного роста, хотя и худой. Вы, считается, ежели, не дай бог, помрете, что в ящик сыграли. А который человек торговый, бывшей купеческой гильдии, тот, значит, приказал долго жить. А если кто чином поменьше, дворник, например, или кто из крестьян, про того говорят: перекинулся или ноги протянул. Но самые могучие когда помирают, железнодорожные кондуктора или из начальства кто, то считается, что дуба дают. Так про них и говорят: «А наш-то, слышали, дуба дал»…
Потрясенный этой странной классификацией человеческих смертей, Ипполит Матвеевич спросил:
– Ну, а когда ты помрешь, как про тебя мастера скажут?
– Я – человек маленький. Скажут: «гигнулся Безенчук». А больше ничего не скажут.
Из «Двенадцати стульев» И. Ильфа и Е. Петрова, гл. 2
Приложение 2
I. Прямое, непосредственно направленное на свой предмет слово, как выражение последней смысловой инстанции говорящего.
II. Объектное слово (слово изображенного лица).
1. С преобладанием социально-типической определенности.
2. С преобладанием индивидуально-характерологической определенности.
III. Слово с установкой на чужое слово (двуголосое слово).
1. Однонаправленное двуголосое слово:
При понижении объектности стремятся к слиянию голосов, то есть к слову первого типа.
a) стилизация;
b) рассказ рассказчика;
c) необъектное слово героя-носителя (частично) авторских замыслов;
d) Icherzählung.
2. Разнонаправленное двуголосое слово:
При понижении объектности и активизации чужой мысли внутренне диалогизуются и стремятся к распадению на два слова (два голоса) первого типа a) пародия со всеми ее оттенками;
b) пародийный рассказ;
c) пародийная Icherzählung;
d) слово пародийно изображенного героя;
e) всякая передача чужого слова с переменой акцента.
3. Активный тип (отраженное чужое слово):
Чужое слово воздействует извне; возможны разнообразнейшие формы взаимоотношения с чужим словом и различные степени его деформирующего влияния a) скрытая внутренняя полемика;
b) полемически окрашенная автобиография в исповедь;
c) всякое слово с оглядкой на чужое слово;
d) реплика диалога;
e) скрытый диалог.
Михаил Бахтин. Проблемы поэтики Достоевского
Приложение 3
В этом приложении показан только самый поверхностный слой – несоответствие словаря эмигрантского писателя (Набокова) нормам живого русского языка. Цитируется по выполненному автором русскому переводу «Лолиты»[18].
1 Desire Under the Elms (1924) – пьеса Юджина О’Нила (Eugene O’Neil’s). (Я. К.)
Набоковская транслитерация и грамматическая форма передачи английских грамматических названий и др. собственных имен также отличается от общепринятой:
Стихи
Михаил Еремин
Переплавил не в золото – в никель
Рыжий алхимик снега.
На небе, как в Голубиной книге,
Еврейская грамота березняка.
Равнины черны, как раввины,
Заполнены реки щепой от весла,
В совиных глазницах овинов,
Как мышь, зашуршала весна.
1957
Бахыт Кенжеев
Запоздалое посвящение Льву Лосеву
Поэт привык кокетничать с косой.
Стоит он, например, за колбасой
(о чем сегодняшнее поколенье
уже не ведает), и помыслы о тленье
в душе его роятся, о тщете
земных забот, о вечной нищете
людского духа пред лицом Творца
и неизбежности всеобщего конца.
А между тем проходит полчаса,
и очередь густеет. Колбаса
уж на исходе, словно краткий век
сынов Адама. Слава Богу, чек
пробит. И продавец, вполне подобен
златому истукану Навуходо —
носора, или спящему во гробе
антихристу с бородкой, нож стальной
надежно держит в длани ледяной.
Несчастен смертный (думает избранник
муз), с мокрым снегом схож его удел,
а здесь, в России скорбной, он по пьяни
вообще свое спасенье проглядел.
Разрушил церкви, в злобном пустосвяте
находит утешенье, от небес
поспешно отказался. В результате —
вонь, очереди, сыр навек исчез,
газеты врут, гэбэшники у власти.
По радио краснознаменный хор
орет, что мы построим людям счастье.
А впрочем (веселеет) это вздор.
Есть крепость духа. Есть служенье музам.
Еще мы расквитаемся с Союзом
Советских соц., пробудимся, отыщем
вождя, что чист и честен, и придет
такая пропасть и духовной пищи,
и матерьяльной! Бедный мой народ!
Забитый и ограбленный, угрюмый,
как тот Ермак, счастливей и добрей
ты станешь, в Государственную думу
пошлешь своих сынов и дочерей,
откроешь Божьи храмы, скажешь «здравствуй!»
соборности – припомни, что гласят
пророчества… «Ну, шевелись, очкастый,
тебе кило?» – «Нет, триста пятьдесят».
