— Сколько урусутов осталось в живых?
— Менее двух сотен, о джихангир!
— Так засыпьте их стрелами!
На полторы сотни русов посыпались тысячи стрел. Русы вмиг скрылись за валом из мертвых тел, закрылись щитами сверху. И когда монголы снова пошли на приступ, не чая найти там хоть кого-то в живых, их встретили русские воины, готовые к бою.
Бату чувствовал усталость, усталость бессилия, усталость ожидания. Десятки раз монголы атакуют русов, русы гибнут, их все меньше и меньше, но они все так же стоят на поле брани и все так же отражают атаки его воинов. Бату устал, устал гневаться, устал принимать решения, каждый раз не приводящие к успеху, устал ждать известия о, казалось бы, неизбежной победе.
Когда человек сильно устает физически, он не способен двигаться и выполнять работу. Как тело бывает повержено усталостью, так был повержен усталостью дух Бату-хана. Бату чувствовал полную бессмысленность придумывать еще что-то, отдавать приказы, действовать. Прозвучавший вдруг откуда-то сзади, за правым плечом, голос Субэдэй-багатура вывел его из оцепенения:
— Камнеметы готовы, о джихангир! Прикажешь начинать?
— Камнеметы?! Кто приказал? Зачем?
— Я, о джихангир, твой смиренный слуга.
Бату, вдруг мгновенно все поняв, почувствовал, как к нему вернулась энергия действия:
— Я не перестаю восхищаться твоей мудростью, учитель. Твоя живая мудрость — самое дорогое богатство, доставшееся мне от деда.
Камнеметные машины были вывезены из Китая и обслуживались китайскими же умельцами. Они использовались при осадах городов для разрушения крепостных стен. Сейчас по приказу Субэдэй-багатура они были заряжены камнями и нацелены не на стены крепости, а на полторы сотни непобежденных русов.
Полторы сотни… Они стояли, как и прежде, плотно сомкнувшись, локтями и спиной чувствуя товарищей, каждый ощущал свое единство со всеми, и у всех была одна доля, и никто не искал другой. Каждый был готов к неизбежному.
В одно мгновение десятки камней обрушились на пятачок земли, на котором плотным строем стояло полторы сотни русских воинов. Этого не ждал никто… Падая в тесный сомкнутый строй, один камень убивал по нескольку человек. При первом же залпе был убит Евпатий. Камень ударил его в грудь и, смяв грудную клетку, почти разорвал его пополам. Коловрат умер сразу, мгновенно.
Так и не поняв до конца, откуда, почему с неба рушатся камни, русские начали разбегаться в стороны, инстинктивно спасаясь от новой напасти. Камни продолжали падать, с хлюпаньем вминаясь в груды мертвых тел, сбивая живых людей, но русы теперь приловчились уворачиваться от летящих камней.
Монголы, наконец, достигли того, чего так и не могли добиться многочисленными атаками, — им удалось рассеять сплоченный строй русов и убить их воеводу. С ликующим кличем «Хурра! Хурра!» монголы кинулись добивать немногочисленного врага. Русские не сдавались, бой разделился на одиночные схватки. Монголы по нескольку нападали на одного русского, рубя одновременно со всех сторон. Русские, еще хранящие в себе частицу боевого духа, полученную от своего воеводы, дрались до последнего. Крутились волчками в кольце врагов, успевая перед смертью достать многих, оставя на их телах рубцы, — память о последнем бое дружины Евпатия Коловрата. Это было не избиение обезумевшей от страха толпы, это был бой, бой последних русских ратников, унесший немало и монгольских жизней.
Бату-хан ехал по полю, ехал туда, — к месту последней битвы. Нукеры расходились в стороны, освобождая путь джихангиру. Победители, они стаскивали с убитых доспехи и залитую кровью одежду, походя добивая раненых русских.
Впереди поле было сплошь устлано растоптанными, раздавленными мертвыми телами, Бату поехал по телам… Конь осклизался, проваливался по колена в кровавое месиво. Бату хотел слезть с коня, но он не мог унизить свою честь тем, чтобы пройти этот путь пешком (знатный монгол не унизит себя тем, чтобы дойти пешком до соседней юрты). Уж сколько видел Бату за свою еще недолгую жизнь во время военных походов! Сколько поверженных городов! Но испытывать такого ему еще не приходилось, — он усилием воли подавлял в себе чувство боли, боли за этих людей, которые умерли по его воле, и по телам которых он ехал теперь. У него было острое желание повернуть, выехать на твердую землю, но он хотел УВИДЕТЬ.
Вот он добрался до чудовищного вала, тронул коня вперед. Конь полез вверх, но скоро провалился по самое туловище и безнадежно застрял. Тут же подскочили нукеры-телохранители, пытаясь вытащить коня, но безуспешно. Бату отказался от предложенного другого коня и все же пошел пешком, подошвами чувствуя податливую упругость мертвых тел. Вот под ногой дернулось, слабо зашевелилось, послышался слабый стон-хрип, — живой, раненый, урусут. Бату, задержанный на миг всколыхнувшимися чувствами, осторожно переставил ногу, пошел дальше. Нукеры, завидев великого хана, прекращали копошиться над мертвыми. Тело-хранители, забежав вперед, оттесняли нукеров в стороны.
— Где тело Коловрата? — спросил Бату.
Его подвели к месту, с которого оттащили трупы, там посередине лежало тело Евпатия Коловрата. Грудь была вдавлена страшным ударом камня, но лицо сохранилось невредимым. Бату долго молча стоял, вглядываясь в не принадлежащий уже этому миру лик. Затем обратил взор на русских пленных, стоявших в стороне неподалеку. Пленных было всего около двух десятков, все были ранены, руки туго стянуты за спиной. Не богатыри, обыкновенные люди, неотмирные худые лица, сильно опавшие за целый день непрерывной битвы.
К Бату приблизился один из телохранителей:
— О джихангир, нашли тело Харгула.
— Пусть принесут его сюда.
Останки своего любимого телохранителя Бату велел положить рядом с останками Евпатия.
Тело Харгула было рассечено неимоверным ударом, затоптано в пылу битвы ногами и копытами, не спасли стальные доспехи, внутренности вывалились наружу. Харгула узнали по доспехам.
Бату плакал, плакал, не таясь своих нукеров и нойонов, плакал над изуродованными телами великих воинов, равно сокрушаясь об обоих. Долго еще Бату стоял над телами Харгула и Евпатия Коловрата, пораженный силой их духа, так ярко раскрывшейся в этой земной жизни.
Повернувшись к телу Евпатия и глядя в его лицо, Бату воскликнул:
— О, Евпатий Коловрат! Почему, почему не служил ты мне?! Никакого жалованья не пожалел бы для тебя! Держал бы у самого сердца! С такими воинами завоевал бы весь мир, дошел до послед-него моря!
Затем, кивнув в сторону пленных, коротко бросил:
— Развязать!
Когда пленные были освобождены от веревок, он сказал им:
— Возьмите тело воеводы своего и похороните с честью по вашему обычаю! Идите! Никто не причинит вам вреда! Дайте им золотую пайцзу!
Русские, быстро соорудив носилки между двух копий, положили на них тело Евпатия и ушли в сгущающийся сумрак зимнего вечера.
Никто не знает, где похоронен Евпатий Коловрат. Никто не расскажет, как долбили, ковыряли мерзлую землю обломками копия и мечей, выгребая застывшие комья земли обмороженными руками, как старший из них прочитал молитву вместо попа, как воздавали последние воинские почести своему воеводе, боярину, ярому воину Евпатию Коловрату.
Ветер гудит в вершинах лесных дерев, вьюжит, метет по полям поземкой, закручивает снежные вихри-смерчи, которые, покружив малое время, теряют свои очертания, распадаются в общем потоке снега и воздуха. Ветер — стихия, ветер — хозяин. Покружив над землею, осторожно, слегка явив свою силу, ветер взмывает ввысь, прочь от земной тверди, туда, где нет преград, кружит и вертится, наслаждаясь простором и могуществом, рея в необъятном пространстве своего царства, играет птицами и облаками. Над Русской землею ветер.
