Воспользовавшись моментом, Евпатий выхватил левой рукой второй меч, притороченный у седла. У Харгула — сабля и щит, у Евпатия — два меча. Коловрат атаковал, атаковал непрерывно, но его удары не были направленными и акцентированными, как у Харгула, Евпатий не вкладывал всю свою силу в несколько ударов. Его удары переходили один в другой непрерывно, обрушиваясь на Харгула как водопад. Харгул еле успевал отбивать их, нет-нет да и проскользнет клинок Коловрата по защищенной доспехом груди, по стальному оплечью. Харгул никогда не уворачивался от ударов врагов, он всегда отбивал их, потому что все враги были слабее его, человека-скалы. Можно отбить несколько ударов почти одновременно, но больше десятка ударов, обрушившихся на него почти в одно мгновение, Харгул отбить не мог. Как вода заполняет ямки, неровности, пустоты, так масса ударов Евпатия заполняла пробелы в защите Харгула. Человек-скала и человек-вода…

Харгул чувствует на своем теле несколько мелких ран. Там клинок Коловрата прорвал доспех между стальными пластинами, здесь, неведомым образом попав под щит, чиркнул по ребрам под мышкой, на руке нашел щель между наручем и налокотником… «Ерунда! Это не раны!» — внутренне восклицал Харгул, чувствуя, как кровь неприятной влагой растекается по телу под доспехом. Коловрат усилил атаку, увеличил темп. Харгул ощущал, что сила утекает из него и увеличивается у его противника, словно бы перетекает от него к Коловрату. Харгул все более терял ориентацию в пространстве, невозвратно терял способность сопротивляться. Он уже совершенно не мог контролировать градом сыплющиеся на него удары, обезумев и ничего уже не понимая, беспорядочно махал саблей, получая десятки ударов по шлему, плечам, туловищу, рукам, бедрам. Левая рука со щитом повисла плетью. Евпатий с плеча, со всего размаха послал мощнейший импульс в последний, точный удар. Это было самое мощное приложение его силы за все время сегодняшнего боя. Можно ли рассечь закованного в сталь всадника от плеча до седла? Кто знает?

Вода размыла скалу, и скала рухнула, рассыпалась прахом.

Скорбный вой-возглас-выдох разлетелся по монгольскому войску!

— О-о-е-е-й! Харгул убит!

Ближайшие друзья и боевые товарищи Харгула ринулись в сечу, чтобы спасти, вынести тело своего предводителя, но с гораздо большим воодушевлением ринулись супротив их русичи, ведомые Евпатием Коловратом! Полторы сотни монгольских багатуров было начисто вырублено над телом Харгула.

Для воинов своей тысячи Харгул был не просто начальником, вера в его исключительную силу была сродни вере в богов. Теперь, когда вера рухнула на глазах, в душах нукеров царило полное смятение. Монголы побежали! Нет, это не было притворное организованное отступление, это было бегство толпы, подчиня-ющейся инстинкту стада.

Русские остановились перевести дух, ибо преследовать бегущих не было смысла, — монгольское войско было столь велико, что бегство одной тысячи не могло изменить положения вещей. К шатру Бату-хана пробиться не удалось. Евпатий окинул взором свою рать, — едва ли половина осталась…

Все это издали видел Бату-хан, еще не зная и не понимая причину случившегося, не веря своим глазам. Когда же ему сообщили о гибели Харгула, он, ни слова не говоря, вошел в свою юрту, чтобы никто не мог видеть его слез. Полог юрты колыхнулся за спиной, послышались тихие шаги. Только один человек мог войти сейчас в юрту хана. Отерев лицо, Бату-хан повернулся к Субэдэю.

— Что же, учитель, теперь мне придется умертвить тысячу из моего личного тумена, запятнавшую себя бегством, как того требует яса моего деда? — задал Бату вопрос, не требуя ответа, зная, что не сделает этого.

Выйдя к своим нойонам, Бату-хан, взмахнув рукой, коротко бросил:

— Послать свежие тысячи, атаковать до тех пор, пока жив хоть один урусут! Привезите мне тело Харгула.

Перед очередной атакой монголы продолжительное время осыпали стрелами тесный строй русов. Большинство русских не имели кольчуг и шлемов, но во время передышки между атаками Коловрат приказал снимать доспехи с убитых монголов, и к началу обстрела все русские ратники были защищены доспехами, поэтому убитых и пораненных стрелами было гораздо меньше, чем можно было ожидать. Русские подбирали монгольские стрелы и отсылали их обратно.

Затем последовала бешеная атака свежих монгольских отрядов, еще не участвовавших в битве. Русские отбивались, построившись «ежом» — плотным круговым строем, ощетинившись копьями во все стороны, они готовы были отразить атаку с любой стороны. Теперь монголы атаковали короткими наскоками, стремясь рассеять русский строй, отступая и атакуя вновь без перерыва. Потрепанные монгольские сотни сменялись свежими, русские же бились не переставая.

Вокруг множество убитых и раненых людей и лошадей. Монголы не могли развить большую скорость для атаки, — ступая по трупам, их лошади скользили. С каждой новой атакой убитых становилось все больше и больше. Скоро вся поверхность земли во-круг русского строя сплошь была покрыта телами.

Солнце, ярко светившее с утра, затянуло какой-то хмарью. Стало сумрачно, да и день пошел на убыль. Смерть, широко раскинув черные крылья, кружит над полем, собирая свой урожай. Много душ вознеслось этим днем! Но не окончена еще кровавая жатва…

У русских побиты все лошади, да и самих ратников остается уже не больше трех сотен. Монголы тоже идут в бой пеши, — трупов столь много, что лошади вязнут. Так и не удалось монголам рассеять русский строй, оставшиеся в живых русичи все так же сражаются, сжавшись плотной кучкой, отбивая атаки со всех сторон. Вокруг скопилось столько мертвых тел, наваленных грудой, что они образовали круглый вал вокруг русских, сражение теперь шло на этом валу. Монголам приходилось карабкаться вверх по скользким от крови телам, потому что они никак не могли сбить русских вниз. Новые и новые отряды лезли на штурм страшной крепости, возведенной самим богом войны.

Евпатий бился пеш в первых рядах, своей невидимой внутренней силой сплачивая и крепя дух горстки своих воинов, изнемогавших от многочасового боя. Он разил врагов двумя мечами, так и не нашлось равного ему противника-единоборца. Как мельничные лопасти летают его клинки, косят людей, словно косы луговую траву. Вокруг Коловрата образовалось мертвое пространство на расстоянии маха меча, каждый из вражеских воинов, дерзавших вторгнуться в него, бывал неизменно убит. Видя участь своих товарищей, все меньше и меньше монголов решались вступить в круг смерти, пересечь границу между жизнью и смертью, они видели и верили, что каждый, перейдя невидимую грань, будет убит. Ощетинившись саблями, держась от Коловрата на безопасном расстоянии недосягаемости его клинков, они явно чувствовали плотную невидимую стену вокруг Коловрата, возведенную их собственным страхом и отталкивающую их с невиданной силой. Будто и стрелы отводит та стена смерти, защитный круг Коловрата! Все летят мимо! Коловрат, словно колдун, двигался по полю битвы, где порой от тесноты даже нельзя было размахнуться, окруженный кругом пустоты, кругом, отграниченным остриями его мечей. Как и прежде, как и всегда, он шел туда, где его воинам, его людям приходилось труднее всего, и выправлял положение.

Бату-хан слушал очередного гонца, и у него уже не вспыхивала ярость в ответ на их донесения, каждый раз повторявшие друг друга, он просто уже устал от собственной бессильной ярости. Гонец, упав на четвереньки перед сидевшим на коне ханом, говорил:

— Мы нападаем, мы убили много урусутов, но они еще не сломлены, они теряют людей, они скоро все будут убиты.

— А что урусутский нойон — Коловрат, когда вы привезете мне его голову?

— О-о-о! Урусутский нойон — большой шаман, он ходит по полю невредим, ни сабля, ни копье, ни стрела не могут взять его. Он окружил себя волшебным кругом, каждый, кто переступит черту, падает замертво, его хранят неведомые силы. Он неуязвим, как джинн…

Бату не верил, он думал, что нукеры, чтобы оправдать себя, приукрашивают достоинства врага, но… приходилось верить!