Погода стоит великолепная. Пальмы ритмично покачивают своими лохматыми головами, гладкая, точно стекло, голубая вода так и подмигивает мне на солнце, манит… А я иду себе мимо и ничего не замечаю.

На мне все та же одежда, которую я надел двадцать четыре часа назад; красивые туфли из коричневой кожи, подарок от Бет на прошлое Рождество, жмут мне пальцы, пока я шагаю по липкому асфальту. Но это еще пустяки по сравнению с той пыткой, которая ждет меня на борту самолета.

Я знаю, Дженис и других моих коллег это раздражает, но я от души презираю и Фиджи, и Адьяту. Прилетая туда, я никогда не ощущаю, что нахожусь не где-нибудь, а в самом сердце Тихого океана. Зато всякий раз я целых две недели ощущаю себя мальчиком на побегушках у совершенно неизвестных мне людей, почти всегда старперов, у которых на меня исключительные права. Вот и сегодня, едва ступив на борт нашего тесного маленького самолетика, я сразу начну притворяться, будто всю жизнь только и мечтал о встрече с ними.

Уж не знаю, хорошо это характеризует продукцию «Карлтон йогурт» или не очень, но пять последних Поездок Мечты подряд выигрывали люди за семьдесят. Что ж, хотя бы знаменитый рекламный слоган «организм работает как часы» не врет. Ну, а мне, видимо, пора подыскать работу в другой компании с «молодым, дружным коллективом», вроде «Пиксара» или «Эппл». Там, правда, не будет гарантированных ежегодных поездок на Фиджи, зато и слушать, как старики хвастают регулярностью своего стула, тоже не придется.

Ну и пусть, все равно тихоокеанскими островами я уже сыт по горло; каждый раз, отправляясь на Фиджи, только и гадаю, с кем мне придется нянчиться теперь. Хорошо хоть в этом году всего одна неделя.

Эти слова я твержу про себя, как мантру: всего одна неделя, всего одна неделя. Я повторяю их, поднимаясь по шаткой металлической лестнице наверх, к кабине пилота. Щурясь от солнца, поднимаю голову и вижу, как в поле моего зрения вплывает лицо Терезы. Несмотря на жару, прическа у нее безупречная. Честь и хвала линейке продуктов для ухода за волосами от компании «Аква Нет». Но видеть знакомое лицо все равно приятно, к тому же Тереза и впрямь очень славная.

– Привет, Дейв, рада тебя видеть! – приветствует она меня. – Говорят, ты только что прилетел, вот и молодец, как раз на самую лучшую часть поспел. Частный тропический остров, курорт «все включено» – эх, махнуться бы с тобой работенкой!

Я морщусь. К счастью, она не замечает, занята делом – берет у меня мою дорожную сумку и прячет ее в отделение рядом с кабиной. Обернувшись ко мне, кивает на дверь кабины и говорит, приглушив свой тягучий южный акцент:

– А я тут торчу с капитаном Кентом Убери-Руки.

– То есть вы с Кентом расстались, я правильно понимаю? – Не помню, чтобы она жаловалась на Кента и его вездесущие руки в прошлом году, когда они жили вместе.

Тереза качает головой.

– Да, расстались, но до его рук это еще не дошло. – И она смеется над своей шуткой, а потом меняет тему. – Ну, как там ребятенок? Фотки уже есть?

От слова «ребятенок» у меня мурашки идут по коже.

– Нет никакого ребятенка, Тереза. Пока нет.

Она поворачивается на своих острых синих каблучках, уголки ее рта опущены вниз – гримаса, которую ей приходится сознательно надевать на улыбчивое от природы лицо.

– Прости меня, Дейв. Я думала… ты ведь еще две поездки назад говорил, что вы с женой пытаетесь, а в прошлом году ты говорил, что вы решили попробовать ЭКО, вот я и…

И зачем только я вообще говорил, что мы с женой хотим ребенка? Сначала друзья и коллеги просто подшучивали надо мной, толкали в бок локтем. А теперь во всех глазах я читаю только жалость.

– ЭКО тоже не сработало. Мы сейчас пробуем еще одну штуку, последнюю, а потом… – Я пожал плечами, не зная, что еще сказать. Если б мне действительно хотелось поделиться сейчас подробностями моей личной жизни, я бы мог сказать, что у Бет наступила преждевременная менопауза и мы используем донорские яйцеклетки. Я сказал бы, что мне импонирует идея усыновления ребенка, но Бет помешана на беременности. Однако я молчу – все равно Тереза не поймет. Разве тот, кто сам не был в подобной ситуации, может понять такое?

– Прости, Дейв, я не знала, – говорит Тереза с таким видом, точно мы с ней на похоронах, где я единолично представляю и семью, и родственников покойного, а она подошла выразить свои соболезнования.

– Ничего страшного. – Я стискиваю ручки моего портфеля с компьютером раз, потом еще раз. – Пойду-ка я лучше поздороваюсь Сама-Знаешь-С-Кем.

Длинными ногтями, покрытыми ярко-розовым лаком, Тереза выбивает дробь на двери с табличкой «Аварийная», и на каждый удар пластик отзывается глухим стуком.

– Конечно, милый, давай. Закончишь, скажи мне, я принесу тебе выпить.

К счастью, она поворачивается и уходит, не пытаясь больше извиняться. Вполне возможно, что незнакомые люди для меня сейчас – самая лучшая компания. Я тихо стучу в металлическую дверь с надписью «Кабина пилота». Когда никто не отвечает, я сам распахиваю дверь.

– Слышь, красотка, сделай-ка мне кофе, лады? – говорит, не оборачиваясь, Кент. – Да, и еще проверь, где там наш мистер ПиАр, на подходе или нет? В ближайшие десять минут нам надо отсюда отваливать, иначе потом час проторчим в очереди. – Лысина на его макушке выросла вдвое по сравнению с прошлым годом, остатки светлых волос коротко подстрижены. Тот еще видок. Злорадствовать, конечно, нехорошо, но я все равно злорадствую.

Я негромко кашляю, он оборачивается на звук, видит меня и нисколько не смущается. По-моему, Кент и смущение – вещи несовместимые.

– А, здорово, пацан, наконец-то. Иди, давай, садись, сейчас взлетаем; и дверь мою закрой, понял?

Разговор окончен. Почему я все время стараюсь быть вежливым с этим неандертальцем, ума не приложу. Хлопнув дверью, я пытаюсь задавить в себе раздражение, раз за разом стискивая ручку моего портфеля. Не помогает.

Шаркая по узкому коридору к салону, невольно улыбаюсь. За последние годы я налетал этим рейсом не один десяток часов. Вот почему самолетик кажется мне родным, почти как собственная квартира. Все его мелкие недостатки я знаю наизусть и даже люблю. Вот трещинка на двери туалета, тонкая, точно волос. Вот лампочка над сиденьем заднего ряда – как два года назад перегорела, так до сих пор и не починили.

За исключением этих крошечных изъянов, видимых глазу лишь опытного путешественника, в салоне нет ровным счетом ничего необычного. Пять кожаных кресел цвета глубокого загара, полноразмерные откидные столики для пассажиров переднего ряда, крохотные экраны, наводящие на мысль, что во время полета будут показывать кино. Никакого кино тут не показывали отродясь, но люди, выигравшие поездку, все равно этого не знают. Вообще, салон ужасно похож на коробочку из-под кукольных ботинок, но, как ни раздражает меня эта поездка в целом, сейчас мне все-таки лучше здесь, чем дома.

– Ты знаешь правила, милок: выбирай любое кресло, какое на тебя смотрит, садись, пристегивайся и отключай все гаджеты, пока не взлетим. Если что-нибудь нужно, дай знать. Есть прохладительные напитки и кое-какая закусь. Короче, расслабляйся.

– Спасибо, Тереза. – Я почти не слушаю, что она говорит, так меня интересуют победители.

Тереза уходит, а я, заталкивая свой компьютер под сиденье первого ряда, не спускаю глаз с двух женщин во втором ряду. Слева – пожилая леди в облачке светло-каштановых волос, уже похрапывает. Должно быть, Маргарет Линден.

Дженис снабдила меня кое-какой информацией по обеим женщинам, чтобы мне было легче наверстать упущенное по прилете, так что я кое-что знаю о Маргарет: это она выиграла поездку, она немолода (вот так сюрприз!), живет в Айове, с собой взяла невестку, Лиллиан.

Через проход, прислонившись к окну, затемнитель на котором полностью поднят, сидит молодая женщина. В руках у нее книга, но из-за спинки кресла я не вижу названия. Жаль – было бы интересно узнать, что она там читает. Она так увлечена, что, похоже, даже не замечает, как темно-каштановые волосы падают ей на лицо, свободное от косметики и уже слегка загоревшее за неделю. Солнце так удачно светит ей в бок, что она сидит, будто в луче прожектора. У меня даже во рту пересыхает – такая она красивая.