– Я не могу. – Она пытается бороться, но недостаточно. – Не могу… о, Боже, прошу тебя, сделай так, чтобы я оказалась дома. – Она зажмуривается. – Отнеси меня домой, к Чарли.

– НЕТ, Маргарет, НЕТ! Нельзя сдаваться. Я тебе запрещаю. Надевай жилет. Быстрее. НЕМЕДЛЕННО!

Ее лицо мокро от слез.

– Я люблю вас всех. Передай Джерри. И мальчикам.

И тут мир вокруг меня взрывается. Мимо проносится металлическая молния и врезается в обшивку в дальнем конце салона. Серебристые осколки наполняют воздух, словно конфетти, – это остатки моего фотоаппарата, они же предвестники грядущих, еще более страшных разрушений. Сила, которая наваливалась на меня прежде, не давая шевельнуть ни рукой, ни ногой, вдруг куда-то исчезает. Тереза рассказывала, какую позу надо принять перед ударом о воду, но я не помню.

Что-то тяжелое ударяет меня в плечо, на миг вышибая из моих легких весь запас воздуха. Пытаясь вдохнуть ртом, я утыкаюсь лицом в опущенные колени и просовываю под них руки.

Ощущение такое, словно мы на полном ходу несемся по ухабистой дороге, трясет так, что руки норовят выскочить из-под меня, хотя я придавливаю их всем своим весом. Второй мотор, тот, который еще работает, взвывает, наполняясь водой, и, наконец, захлебывается. И тогда наш самолет делает последний рывок и останавливается.

Я чувствую, как вода затекает мне в кроссовки, и понимаю, что жива. Я оглядываюсь, поворачивая голову сначала в одну сторону, потом в другую, но ничего, кроме темноты, не вижу.

Расстегнув ремень, отталкиваюсь от сиденья и встаю. Ноги дрожат. Я вцепляюсь руками в подголовники кресел и хлюпаю по воде, которая уже поднялась на несколько дюймов. Чей-то голос разбивает оглушительную тишину:

– Лиллиан? Это вы?

Дейв. Похоже, он еще не встал с кресла. Значит, я не одна. Мысль о том, чтобы оказаться одной в такую минуту, страшит не меньше мысли о смерти.

– Дейв, слава богу! Выбирайтесь оттуда. Самолет тонет. – Почему-то мой голос звучит спокойно. – Маргарет, ты слышишь? Нам всем надо выбираться, – кричу я в темноту за своим креслом.

– Погодите, – говорит мне Дейв, – кажется, мне нужна помощь. Я… не могу расстегнуть ремень.

– Держитесь, я сейчас. – Через два шага я врезаюсь в него, а мои руки оказываются на его лице. Лоб у него мокрый и липкий. Кровь. Стараясь не обращать внимания на металлический запах, я на ощупь опускаю руки вдоль его лица, нахожу ворот его рубашки-поло и почему-то чувствую себя виноватой за то, что пачкаю ее кровью. Вода уже покрывает мне лодыжки, когда я, наконец, справляюсь с его ремнем безопасности и отступаю назад, но он по-прежнему не двигается. Мое нетерпение нарастает. Маргарет не издала еще ни звука с тех пор, как мы сели. Я должна найти ее и помочь ей.

– Не могу встать, голова кружится.

– Держитесь. – Я хватаю его за руки и кладу их себе на плечи. – Надо вставать.

Я тяну так, что у меня начинают гореть все мышцы. Дейв наконец поднимается, но его шатает, и он падает на меня так, что его голова вдавливает мою мне в грудную клетку, пережимая горло.

– Дейв, очнитесь! Пожалуйста, вставайте, надо прийти в себя! – хриплю я и тихонько встряхиваю его.

Самолет качается на волнах из стороны в сторону, крупные капли дождя барабанят снаружи по обшивке. Включаются мертвенно-синие аварийные огни, но их моргание только мешает видеть.

Дейв кашляет.

– Я в порядке, в порядке.

– Вы можете стоять? Мне надо добраться до Маргарет.

Он снимает свою голову с моей, делает шаг в сторону, его снова шатает, но он не падает.

– Все нормально. Идите, – говорит Дейв, прислоняясь к стене. – Только быстрее.

Когда мои глаза привыкают к световому стаккато аварийных огней, я различаю позади себя очертания кресла, но Маргарет в нем нет. Вода уже плещется в районе моих коленей.

– Мам, мам! – кричу я. Шатаясь, делаю шаг вперед, нащупываю опустевший подголовник ее кресла и веду ладонями вниз, по бороздкам мягкой кожи, пока не утыкаюсь в ее согнутую спину. Она вот-вот захлебнется, до того низко свисает в проход ее голова.

Я становлюсь рядом с ней на колени, вздрагивая, когда холодная океанская вода проникает мне под одежду. Лица ее я разглядеть не могу, но дыхание слышу. Приподнимая ее одной рукой, другой тянусь к пряжке ее ремня, как вдруг натыкаюсь на что-то угловатое и твердое. Не задумываясь, я сбрасываю это в воду и одним рывком расстегиваю ремень – злость, а не страх придает мне силы.

Маргарет оказывается тяжелой, словно кожаный мешок с мокрым песком. Я хочу поднять ее, как поднимают спящих детей, и просовываю одну руку ей под колени, а другой обхватываю ее за плечи. Сидя на корточках, для равновесия упираюсь задом в кресло за моей спиной и силюсь подняться. Но мне удается оторвать ее от сиденья не больше, чем на дюйм.

О боже, нет! Как же мне ее вытащить? Мало того, что наш самолет упал, что прямо на моих глазах умерла Тереза, так теперь мне еще придется выбирать между спасением своей жизни и жизни Маргарет?

Эта мысль приводит меня в бешенство, и оно придает мне сил. Вцепившись в свекровь так, что ее сухая старческая кожа едва не лопается под моими пальцами, я снова тяну на себя, чувствуя, как у меня начинают дрожать руки – от усталости, злости или холода, не знаю. Только теперь она не поддается моим усилиям и на дюйм. Судорога сводит мне руки, ползет по телу, по ногам, и скоро меня уже трясет так, словно я продолжаю скакать по волнам вместе с самолетом.

И тут, когда я готовлюсь к третьему рывку, кто-то трогает меня за спину, между лопаток. Это Дейв. Он стоит надо мной.

– Я открыл аварийную дверь, – говорит он, потемневшая от воды и крови рубашка облепляет его торс. – Дернул рычаг спасательной лодки, так что она должна уже надуваться. Надо спешить, а то вода закроет двери.

– Не могу… – Мой голос прерывается. – Не могу ее поднять. Не могу вытащить.

– Не знаю, получится ли у меня, но дайте, я попробую.

Дейв опускается рядом со мной на корточки так, что оказывается почти по горло в воде. Обхватив Маргарет за плечи, он наваливается на меня, и я широко расставляю ноги, чтобы не потерять равновесие.

Я вижу, как блестят в темноте глаза Дейва Холла, и когда я встречаю его взгляд, полный уверенности в успехе, то невольно успокаиваюсь.

– Готовы, Лиллиан? – Я слабо киваю. – На счет три. Раз, два, три!

Почти без усилий мы встаем, поднимая на руках Маргарет, которая кажется теперь почти невесомой. Я перестаю дрожать.

Настоящее

В ту ночь в самолете Дейв впервые столкнулся со смертью лицом к лицу. Правда, когда ему было десять, умер его дед, но из похорон ему запомнилось лишь одно – как они все сидели на жестких стульях, а к папе то и дело подходили какие-то незнакомые Дейву люди и заговаривали с ним, а тот им отвечал. Еще он помнил, что в отеле, где они тогда жили, было кабельное телевидение и бассейн, и папа разрешал ему не спать до полуночи и смотреть вместе с кузенами «Эйч-би-оу»[1].

Был, правда, еще один случай – одного парня из их школы насмерть сбил пьяный водитель. Дейв прошел тогда мимо открытого гроба, коротко глянув на мальчика, «спавшего» внутри. Он учился во втором классе, а тот парень – в последнем, и все же в гробу с атласной внутренней обивкой, с торжественно сложенными на груди руками он казался маленьким, как ребенок. В похоронном агентстве ему подкрасили лицо, и от этого он больше походил на манекен, чем на человека.

Все тогда твердили – посмотрите, мол, какой он умиротворенный; но Дейв видел лишь глубокие порезы на боковой стороне его лица, тщательно замазанные для похорон. Однако больше всего его поразило даже не это, а абсолютная безжизненность мертвого лица – ни тебе морщинки на лбу, ни нахальной ухмылки, словом, ничего человеческого.

Лишь увидев мертвую Терезу, Дейв понял, что ничего не знал раньше о смерти, только слышал, что она существует. Но тогда, в какофонии страха, пока мимо него стремительно неслись какие-то предметы, а в ушах звенели чужие крики, Смерть предстала перед ним во всем многообразии своих устрашающих талантов.