Картина, представшая глазам Владимира, когда они подошли к сидевшим, отличалась одновременно реальностью и фантасмагорией. На огромной сковороде шипел и булькал пузырями омлет с помидорами, в объеме человек на десять. В степенном ожидании его окружили сидящие на задних кто лапах, а кто ногах – осел, пес и кот. Самые обыкновенные, ну, может, размером поболее тех, что мы привыкли видеть. На довольно далеко вытянувшейся от родного ствола ветке примостился петух. Одно ухо у осла было перевязано тряпкой. Вот, собственно, и все.

– Далеко ли путь держите? Милости просим к нашему огоньку, – недружно загомонила собравшаяся у костра команда, чем окончательно вогнала Владимира в ступор. Зато сэра Ланселота не нужно было приглашать дважды; он проворно уселся возле сковороды, некоторое время пожирал голодным взором омлет, после чего вспомнил, что одним из достоинств рыцаря является вежливость.

– Кем будете? – приветливо осведомился он.

– Мы эти… ваганты, – ответил пес.

– А также менестрели, миннезингеры и трубадуры в одном лице, – добавил осел.

– То есть как это – в одном? – удивился сэр Ланселот. То, что животные разговаривают, не произвело на него ни малейшего впечатления. – Вас же четверо?

– И каждый обладает соответствующими талантами, – самодовольно заметил осел.

– Чем?

– Ну, талантами… Мы играем на разных инструментах, поем, читаем стихи, даем представления…

– Так вы бродячие актеры!.. – воскликнул сэр Ланселот.

– Ага, – простодушно отозвался осел и залез копытом в сковородку. – Готово, – сообщил он. – Вы как, присоединяетесь?

А разве можно было поступить иначе?

Когда омлет, – и вправду превосходный! – был съеден полностью, всех охватила приятная истома и благодушное настроение. Которое было испорчено совершенно невинным замечанием рыцаря.

– Бродячие актеры, они вроде как… сродни, что ли… странствующим рыцарям. Та же жизнь под открытым небом, постоянные перемещения… Независимость… По виду сужу – не голодаете?..

– Да нет, – как-то неопределенно промямлил осел. – Не голодаем… Каждый день омлеты с овощами…

– Вот именно! – совершенно неожиданно взорвался пес, да так, что все вздрогнули. – Омлеты, омлеты!.. Надоели уже твои омлеты!.. Мяса хочу!.. Костей сахарных!..

И, словно испугавшись собственной вспышки, понурился, опасливо поглядывая на остальных.

– Это он чего?.. – приподнялся на локте сэр Ланселот. – Он у вас, случаем, не бешеный?

– Да нет, – снова промямлил осел. – Видите ли, в чем дело… Омлеты с овощами, они не то, чтобы честно заработаны, а… так…

– Ничего не понимаю, – пожал плечами сэр Ланселот. – Если не честно, то как?

– А так! – снова взорвался пес. – Забрасывают нас, яйцами и помидорами. В таком количестве, что хватает… Знай успевай с фургона соскребать… Хорошо еще, взашей не гонят… Пока…

Только тут Владимир обратил внимание на то, что принятые им ранее за выцветший рисунок пятна на ткани, покрывавшей фургон, имеют совершенно иную природу, нежели временную.

– За что же это вас так? – помолчав, поинтересовался рыцарь.

– Сами не понимаем… Вроде, все как положено… Инструменты… Репертуар…

На артистов было жалко смотреть.

– А ну-ка, – вдруг оживился сэр Ланселот. – Покажите ваше представление, может, что-нибудь и присоветую. Я при разных дворах бывал, понасмотрелся-понаслушался…

Звери разом встрепенулись. Петух слетел с ветки и пристроился рядом с сэром Ланселотом. Пес, кот и осел полезли в фургон.

– А чего это у него ухо перевязано? – спросил рыцарь у петуха. – В него что, чем-то потверже помидора бросили?

– Нет, – ответил петух. – Это мы давеча на ночлег устраивались. Сказали ему, не ложись на краю. А он – ни в какую, потому упрямства в нем – хоть отбавляй. Вот ему посреди ночи медведь на ухо и наступил…

Сэр Ланселот хотел спросить что-то еще, но не успел, поскольку музыканты выбрались из фургона. Пес держал в лапах здоровенный армейский барабан, кот – обшарпанную, видавшую виды шарманку, а осел – свисток, сильно смахивавший на свисток футбольного арбитра, который повесил на шею петуху, оставшись, таким образом, без инструмента. Аккомпанемент расположился кучкой у фургона, осел встал перед ними и осведомился у зрителей:

– И что же вам такое спеть?

– Что-нибудь рыцарское, – махнул рукой со сжатым кулаком сэр Ланселот, давая тем самым знак к началу представления.

И артисты начали. Первым в барабан изо всей силы лупанул пес. Барабан отозвался глухим «бум». Затем кот резко повернул ручку шарманки; раздался двойной скрипящий звук открываемой-закрываемой рассохшейся двери: «кля-кля». В надлежащий момент петух дунул в судейский свисток, после чего осел заорал во все горло «рыцарскую песню», на известный мотив «Живет моя отрада…» То есть, имело место вот что:

– Скрипка, это, наверное, оруженосец, – пояснил осел.

А Владимир вдруг кое-что вспомнил…

«Конечно, для исполнения комических куплетов большой голос не обязателен. Никто не ждет также хорошей вокальной техники и правильной фразировки. Неважно, если певец, беря ноту, вдруг обнаруживает, что забрался высоковато, и стремглав срывается вниз. Не стоит обращать внимания на темп. Вы не упрекаете певца за то, что, обогнав аккомпанемент на два такта, он вдруг замолкает на середине фразы, чтобы посовещаться с аккомпаниатором, а потом начинает все сначала. Но вы вправе рассчитывать на слова. Вы никак не ожидаете, что певец знает только первые три строчки первого куплета и все время повторяет их, пока не вступает хор. Вы не ожидаете, что он может вдруг остановиться посредине фразы, фыркнуть и заявить, что, как это ни забавно, но, провалиться ему на этом месте, если он помнит, как там дальше; он несет какую-то отсебятину, а потом, дойдя почти до конца песенки, вдруг вспоминает забытые слова, без всякого предупреждения останавливается, начинает сначала, и так все идет через пень-колоду…»

Собственно, здесь можно бы и остановиться, поскольку певец-осел явно не уступал певцу-Гаррису, а кое в чем даже обладал пальмой первенства. Слова песни, если она существовала в более-менее складном виде, он либо не знал, либо прочно забыл, и, чтобы не сбиться с ритма, заменял забытое простым «иа-иа». А если уж быть честным до конца, то это последнее составило львиную долю оставшейся части песни, превратившейся в откровенную отсебятину. Время от времени он переходил на прозу, поясняя происходившее в песне действо и (по его мнению), нуждавшиеся в пояснении слова, но поскольку аккомпанемент продолжался в прежнем темпе, составить себе представление о нем (действе) не представлялось возможным. В последнем куплете речь уже шла о Прекрасной Даме, которая выплакала все глаза в ожидании рыцаря, который «все не едет, иа-иа-иа…»

– В общем, кризис жанра, – сообщил осел, пока сэр Ланселот и Владимир, оглушенные пением, мотали головами, стараясь прийти в себя. Голос у осла, как говорится, был незаменим – в случае пожара или стихийного бедствия. – Той мелочи, что нам бросали, даже на овес не хватало. Овес нынче дорог. И конкуренты.

– Какие конкуренты? – уставился на него сэр Ланселот.

– Как это – какие? Обычные. Двойники. Думают, что у нас не жизнь, а малина, и плодятся, ровно грибы после дождя. Разъезжают и выступают под нашим именем.

– И как же их от вас различить?

– Ну… Во-первых, они безголосые.

– И деньги любят, – добавил свои пять копеек молчавший до этого кот.

– И поют по-латыни, – добил конкурентов осел.

– Это как это? – не понял сэр Ланселот.

– А вот так. – И осел заревел: