Нет. Хватит. Я заставила себя сбавить шаг, выровняла участившееся дыхание, уняла волнение.

На парковке действительно оказалась одна-единственная машина. Но не «Ауди». На серой эмали городского квартала плавно, но хищно выписывала свои линии дорогая иномарка очень хорошо знакомая мне: «Мерседес» Дмитрия Савельева.

Кровь отхлынула от рук и ног, выкристаллизовавшись в бешено застучавшем сердце. Что он здесь делает? Я ускорила шаг, намеренно перевела взгляд на красные перила крыльца офиса. Едва чувствовала свои ноги, несшие меня вперед, сконцентрировалась лишь на том, чтобы дойти, быстрее оказаться в рабочей, упорядоченной обстановке.

Вероятно, он ждет брата…

Дима открыл дверь и вылез наружу, и, когда я сделала первые шаги по парковке, окликнул меня, улыбаясь широко, обаятельно. Только оба брата Савельевы умеют так захватывать внимание своей улыбкой и тембром голоса.

- Ариша, с добрым утром! Вот ведь приятный сюрприз!

Я стиснула челюсти, от охватившего тело напряжения шаги выходили деревянными, чеканными.

- Удели мне минуточку, пожалуйста.

Я, приблизившись к «Мерседесу», ясно увидела его лицо: могущая растопить лед просьба в глазах и виноватая полуулыбка.

- Пожалуйста, - повторил, растягивая слоги. – Я просто хочу поговорить. На правах старого доброго друга.

От живота вверх поднимались тошнотворная горечь, злость и боль. О чем он хочет теперь говорить? Давно очевидно, что все темы для наших разговоров исчерпаны. Я пристально, твердо глядела в лицо мужчины, некогда бывшего дорогим, а сейчас ставшего отталкивающим, даже опасным, без слов говоря ему, что не намерена давать ход какой-либо беседе. Но он выдержал мой взгляд.

- Всего секунду, Арина.

Сунув руки в карманы пальто, я выдохнула. Что бы ни было между нами, это осталось за плечами, в прошлом. Должно быть, он тоже стремится расставить точки над i. Пусть не хочется, но необходимо признать: это правильно – вот так столкнуться нам обоим нос к носу, чтобы опустить занавес и остаться друг для друга максимально нейтральными людьми. Чтобы без гнева и осуждения вспоминать минувшие события.

Обогнув машину слева, я остановилась в трех шагах от Димы.

- Доброе утро, Дмитрий Евгеньевич, - произнесла ровно, возвращая под контроль все эмоции. И, продолжая смотреть ему в глаза, притягательные и живые, копирующие глаза старшего брата, неожиданно осознала: я до сих пор неспокойна в отношении его. Все, что угодно, но неспокойна. Я не простила, хотя давно должна была, а, следовательно, и не отпустила. Заготовленная фраза «Нам с вами лучше распрощаться и не друзьями, и не врагами, а незнакомцами» умерла на моем языке, я осталась безмолвствующей, словно замороженной в своем напряжении.

- Ну, не будь такой суровой. Какой, к черту, Дмитрий Евгеньевич? Перестань, Ариш! Ты ж знаешь: ненавижу формальности, - он мягко улыбался, пока говорил.

Некстати вспомнилось, что так же улыбался мне Вадим: обезоруживающе, с нежностью. Я прикусила губу изнутри. Формальности… Оба брата склонны не принимать их в расчет. Вероятно, так же сейчас следует сделать и мне.

- Я удивлена, что ты здесь так рано, - безучастно выдала я, заставляя себя не отводить взгляда от его лица. Чего он на самом деле хочет? Что заставило противника подъемов в шесть тридцать утра появиться у офиса, едва рассвело?

- О да, не похоже на меня, - Дима весело рассмеялся, его не уязвляла моя холодность. – Так я ведь все. В смысле, с концами отчаливаю в Питер. Жду Вадика, чтобы сказать ему об этом. Шельмец теперь взял за правило мои звонки игнорить. Короче, мстит мне. И, конечно, я надеялся повидать тебя, чтобы попрощаться как следует. - Серые глаза лукаво блеснули.

Если он уезжает, то смог определиться с приоритетами. И что происходит между братьями? Почему они все еще в ссоре? Полмесяца миновало с того корпоративного вечера, так почему Вадим, чувствуя такую ответственность за брата, до сих пор не наладил с ним контакт?

Нет, не стоит расспрашивать его об этом. Чтобы не услышать правды.

- Наверное, следует и извиниться... Понятно, что мы поставили тебя тогда в неловкую ситуацию, - Дима покаянно понизил голос, но в глазах, словно прощупывающих мою реакцию, не было ни следа раскаяния. Я поняла, что речь зашла о корпоративе, и ожидала, как же дальше он развернет эту тему.

После паузы он неторопливо начал сыпать словами:

- В общем, некрасиво вышло в тот чертов вечер. Понимаешь, Вадик всегда был счастлив воспитывать, отчитывать и трепать мне нервы, но тогда он просто переполнил чашу моего терпения. Больше того, он добил меня просто. Не ожидал, что он такой фортель способен выкинуть… - махнул рукой в мою сторону, - Мол, видишь, она теперь со мной. Я взбеленился, он взбеленился. Короче, я рад, что ты конца нашего разговора не слышала. Уши бы скрутились, я серьезно, - он продемонстрировал этот процесс соответствующим жестом, сопроводив его озорной усмешкой.

Я перевела взгляд на сугроб, лежащий за низенькой оградкой клумбы: дымчато-серый, жалкий и просевший, с холодно поблескивающими, острыми многочисленными вершинками и канапушками грязи.

Предсказуемо. Дима таков, какой он есть, по-прежнему верен себе. Только он может извиняться, не извиняясь при этом, признавать: да, поступил плохо, но это потому, что таково было веление обстоятельств, если даже не вина окружающих. Он, точно проказливый мальчишка, уверенный в своей безнаказанности и в силе своего обезоруживающего обаяния. Даже его протест против опеки брата, как ребяческая шалость и своеволие, недейственен, несерьезен.

Я вновь вернула взгляд к лицу младшего Савельева. Тот, ероша темные, красиво подстриженные волосы, очаровывал своей яркой улыбкой, в глубине глаз плясали знакомые мне околдовывающие огоньки.

Я судорожно вздохнула, сердце защемило.

Боже, будь этот мужчина совсем другим… Будь он не красивой картинкой, а настоящим сплавом энергии и харизмы, кремнем в своих установках, постоянным в своих желаниях, будь он внимателен к чувствам других, принципиален и ответственен, но сохрани ту завораживающую мальчишескую непосредственность, чертовщинку и идеализм… Будь он скромен, но настойчив, люби он меня так, чтобы иметь силы и держаться на расстоянии, ожидая, и не отпускать – понимать, принимать, заботиться, – слать смс с вопросами о поездке, о маме и ее здоровье, шутить по поводу сделанной мною работы, высветляя тьму, сгустившуюся над головой, злиться, обижаться на мое отчуждение, а в следующий миг уже согревать своим теплом, улыбкой… объятиями… Будь он таким, каков его старший брат, у меня бы не было ни шанса. Я бы пропала. Я последовала бы за ним куда угодно. Я была бы его, душой и телом. Полностью и безоглядно.

И это мое чувство не имело бы ничего общего с мимолетным порханием эмоций влюбленности. Оно было бы похоже на монолит, такое же неколебимое, неубывающее, основанное на влившейся в кровь вере, признательности, привязанности, восхищении...

Это и есть то, настоящее?.. О котором он говорил?..

Я люблю… Осознание, безжалостное и резкое, как гильотина. Я помертвела, невидящим взглядом смотрела в лицо Дмитрия. Он продолжал что-то говорить, но никак не могла уловить сути…

- … Вадик уже полтонны моих нервных клеток сожрал своим деспотизмом. Ты сама на моем месте иначе бы среагировала?

Волна адреналина схлынула, усилием воли я вернулась в настоящий момент: февральское хмурое утро с кружевным морозцем и ветром, перегоняющим тучные стада облаков куда-то на запад, красные перила крыльца офиса, до которых осталось шагов пятнадцать, и Дмитрий Савельев, локтем опирающийся о крышу своей машины, - лицо скривилось в кислой гримасе.

- Да, - ответила я, голос дребезжал. Ощущала сильнейшую потребность объяснить, оправдать его. – Вадима можно понять, он решил взять на себя роль отца. Я не говорю, что это правильно. Ему не следовало этого делать. В шестнадцать отец был нужен и ему самому…

Дима, демонстративно широко открыв рот, удивленно уставился на меня, вынудив сбиться и умолкнуть.