В голове промелькнуло: какая все-таки странная штука жизнь! Если бы не сообщение с Земли, посланное вдогонку флотилии, он и по сей день был бы космолетчиком. Стоял бы сейчас рядом с Нильсом Киви под новым солнцем на какой-то совсем другой планете. Хотя вряд ли. Скорее всего Земля прекратила посылать аргонавтов к звездам, и пустые корабли бесцельно крутятся вокруг планеты, на которой не осталось больше людей, жаждущих неизве­данного. Но Коффину нравилось представлять, что его старые друзья по-прежнему заняты своим делом. Имеет же право человек помечтать, наглотавшись за день пыли на тракторе!

Но тогда я не женился бы на Терезе.

И вдруг простая истина, каждый день бывшая у него перед глазами с тех пор, как он заново обрел надежду, потрясла его. Прозрение вспыхнуло с такой силой, что он остановился, задыха­ясь. Тереза не была утешительным призом! Если бы он мог повер­нуть время вспять и все изменить, он не сделал бы этого.

— Что с вами? — просипел Свобода.

Коффин оглянулся. Лицо его спутника под темной шевелю­рой — лицо с крючковатым носом, изможденное, залитое потом и заросшее щетиной, — казалось, плавало в тумане зноя и безмолвия на фоне безбрежной зеленой листвы.

— Ничего, — ответил он.

— По-моему, нам пора сворачивать. — Свобода показал на ком­пас, пристегнутый к поясу. — Если мы хотим идти по спирали.

— Не сейчас, — сказал Коффин.

— Почему это?

У Коффина не было сил для объяснений. Он отвернулся и шатаясь побрел вперед. Свершившийся в сознании переворот це­ликом захватил его, не оставив места для слов.

Но тело его слишком ослабело, чтобы удержать в себе ощуще­ние чуда. Он решил сосредоточиться на первоочередной задаче: вернуть Терезе сына. Заплутавший и испуганный ребенок должен был машинально идти вперед и вниз, а не блуждать кругами. По­этому прямая линия подходит для поиска больше, чем спираль. А так ли это? Оставалось только надеяться. Но Господь не осудит его за ошибку. В любом случае Он простит его — ради Терезы. Ибо нельзя ставить себе жизненной целью стремление Джонатана Эд­вардса⁹ избежать адского пламени: нужно просто быть справедли­вым и честным.

Достичь этой цели человеку не дано. И меньше всех — ему, Джошуа Коффину. Но он пытался... Иногда. И старался воспи­тывать своих детей в том же духе. Им это пригодится, и не только ради идеала как такового: стремление к цели придаст им сил, чтобы выжить на жестокой чужой планете. Ну вот, опять он несправедлив. Рустам не жесток, Рустам просто огромен. И, как часто внушала ему Тереза, одной честности недостаточно. И вы­живания ради выживания тоже недостаточно. Нужна еще и доб­рота. Христос свидетель, она была добра к нему, добрее, чем он заслуживал, и всего добрее в те ночи, когда его одолевали воспоминания о своей вине. Он был слишком требователен, по­тому что боялся. Грязные ручонки, цеплявшиеся за его рукава, вовсе не являлись гражданским долгом. То есть в каком-то смыс­ле они были и долгом, но ведь долг и радость не обязательно взаимоисключающи. Он же всегда это понимал. Должность ка­питана корабля была для него одновременно и радостью. Но когда дело касалось людей, его понимание ограничивалось го­лым рассудком. А что такое рассудок? Сущая мелочь. Ему надо было спуститься в этот густой безмолвный лес, чтобы проник­нуться пониманием до мозга костей. Буддисты учили, что жить нужно одним мгновением, не отягощенным ни прошлым, ни будущим. Он презрительно считал это самооправданием людей, привыкших потворствовать собственным желаниям. И лишь сейчас, здесь, Коффин впервые понял, как нелегок подобный путь. И так ли уж он отличается от христианского «родиться свыше»?¹⁰

Мысли в голове путались, и он потерял их нить. Остались одни только бесконечные лесные заросли.

Пока они не вышли к каньону.

Коффин так привык продираться сквозь подлесок и перелезать через бревна, что внезапное отсутствие препятствий сбило его с ног и он упал на одно колено. Боль вышибла слезы из глаз, но одновре­менно прояснила сознание. Рядом изумленно вздохнул Свобода. Короткий вздох его тут же подхватил ветер и с воем умчал в под­небесье.

Перед ними снова был обрыв, крутой и почти бездонный. Лес стеной доходил до края пропасти. На склоне же росла лишь трава да кое-где виднелись чахлые деревца. И камни — сплошь булыж­ники да острые скалы, тянущиеся изъеденными непогодой макуш­ками к краю обрыва. Противоположный берег, значительно более низкий* подернутый голубой дымкой, был километрах в двадцати отсюда. Каньон казался бесконечно длинным, словно горы раско­лолись наполовину, и расстояние размывало детали. Коффину по­чудилось, будто он видит на дне пропасти реку, но полной уверен­ности у него не было. Слишком много вершин и обрывов лежало между ним и дном.

Он знал, что должен бы глядеть на этот шедевр Творца с благо­говейным восторгом, но в голове пульсировала боль, а глаза были готовы вытечь из глазниц. Он сел рядышком со Свободой. Каждое движение давалось с огромным трудом, руки и ноги будто налились свинцом.

Свобода закурил. Коффин подумал краем сознания: Зря он тра­вит себя табаком. Славный он парень. Ветер шелестел волосами Свободы точно так же, как листвой деревьев за их спинами и травой под ногами.

— Еще одна Расщелина, — безучастно сказал шахтер. — Не ху­же нашей.

— И мы увидели ее первыми из всех людей! — отозвался Коф­фин, слишком несчастный, чтобы почувствовать радость перво­открывателя.

Свобода равнодушно ответил:

— Да. Мы спустились ниже всех пеших экспедиций, аэрокары ведь летали в другой стороне. Но подобные впадины они видели, и не раз. Похоже на последствия тектонических процессов. Плот­ность у Рустама больше, чем у Земли, поэтому и геологическое строение другое. На Земле таких высоких гор нет, это точно.

— Но каньон не такой голый, как Расщелина, — услышал Коф­фин свой голос. — Смотрите: на склонах держится почва. Хотя он шире и длиннее, конечно.

— Оно и понятно, тут топография менее вертикальна. — Свобо­да затянулся, закашлялся и смял сигарету. — Черт! Не могу курить в этой атмосфере! О чем мы с вами говорили?

— Так, ни о чем. — Коффин прилег на рюкзак. Ветер так быс­тро высушил намокшую от пота одежду, что по телу пробежала дрожь. Лес сотрясался от ветра. Скорость его не была такой уж большой, но давление превращало любое дуновение в ураган.

Люди смогут использовать ветер как источник энергии, когда спустятся с плоскогорий. Когда это будет? Не раньше чем через несколько поколений. Жернова богов мелют медленно, но мелко. Впрочем, не так уж и медленно. Жернова перемен вертелись слиш­ком быстро для динозавров и не позволили им приспособиться к новому климату, как не позволили науке и технике удержать в рамках цивилизации безудержно растущее население Земли. Весь Рустам — это жерновой камень, который крутится и крутится меж­ду звезд, размалывая в прах людское семя, словно упрекая тем самым Всевышнего за сотворение человека.

— Вряд ли Дэнни спустился в эту котловину, — сказал Свобо­да. — Нам нужно искать в другом направлении.

Голос Свободы пробудил Коффина от кошмара наяву, и он так обрадовался пробуждению, что смысл слов ускользнул от него.

-Что?

— Боже мой, ну и вид у вас — краше в гроб кладут! — нахмурил­ся Свобода. — Не думаю, что вы протянете еще хотя бы день.

Коффин с трудом сел.

— Протяну, протяну, — сказал он, еле ворочая языком. — Что вы предлагаете? Насчет направления поисков, — уточнил он, что­бы Свобода понял его правильно. Общение требовало неимовер­ных усилий. У меня песок в извилинах. Я не способен больше думать. И он тоже. Но я могу идти вперед, даже когда мозги совсем отка­жут. А сможет ли он ? И захочет ли ?

— Я предлагаю идти вдоль каньона на юг, пока не стемнеет. А завтра утром отправиться назад к Расщелине. Так мы опишем большой треугольник.

— А что, если Дэнни пошел на север? Северную сторону тоже надо обследовать.

Свобода пожал плечами: