Вот и сейчас, сидя за мольбертом и вырисовывая каждую морщинку на его идеальном лице, я думала о том, что это неправильно. Если он узнает, то обязательно подаст на меня в суд. Или, что было еще хуже, переедет или хотя бы станет зашторивать свои окна. О нет, надеюсь, он не сделает ни того, ни другого, ни третьего. В конце концов, если ты хочешь уединения, зачем выставляешь напоказ своё замечательное тело? Есть люди, неспособные удержаться от подглядываний, он должен был знать это.

Картина уже почти была готова, оставались буквально последние штрихи. Было сложно постоянно смотреть в бинокль и в то же время рисовать, но спустя полтора месяца я поняла, что просто приспособилась.

Взяв в руки бинокль, я снова посмотрела на спящего мужчину, когда поняла, что он стоит у окна и смотрит прямо на меня. Громко взвизгнув, я упала со стула и, держа в руках бинокль и карандаш, уткнулась носом в старый паркет. Боже мой, он всё видел, он всё видел. Че-е-ерт, я знала, что ничем хорошим это не закончится.

Отбросив бинокль, я схватилась за край занавески и, ползком передвигаясь по полу, пыталась зашторить окна и не сорвать карниз окончательно. Господи, какой позор, я никогда больше не открою своего окна. Отныне и навсегда мои окна будут неизменно зашторены. Главное, чтобы соседушка мой не пришёл разбираться. Такого позора я точно не переживу.

Одна лишь радость, я успела картину дорисовать, а завершающие штрихи я и без натуры доделаю. И, о да, Белла, ты как всегда в своём репертуаре – тебя только что застукали за подглядыванием, а ты думаешь лишь о том, что успела дорисовать картину.

***

- Ты должна это сделать!

- Нет.

- Хотя бы попробуй!

- Нет.

- А если я попрошу это сделать ради меня?

- Нет, Таня! Я не буду этого делать. Меня же уволят! – рассердившись, воскликнула я. – Я не могу так рисковать, потому что иначе мне не на что будет оплачивать своё обучение, - уже гораздо тише добавила я.

- Но это такой шанс, сестрёнка! Ты же сама говорила, что выставка будет огромной. Разве твоя директриса заметит одну лишнюю картину? Она просто затеряется среди остальных. Или ты хочешь всю жизнь развешивать чужие картины?

- Я не только этим занимаюсь, - обиженно буркнула я.

- О, точно, извини, как же я могла забыть про рассылку приглашений? Какое упущение, - с сарказмом в голосе усмехнулась сестра.

Таня была младше меня всего лишь на два года, но еще с самого детства была мечтательницей. Поэтому я вовсе не удивлялась, что эта несносная девчонка пыталась уговорить меня вывесить одну из моих картин на завтрашней выставке. До Рождества оставалось меньше недели, поэтому в нашей галерее как обычно открывалась ежегодная рождественская выставка, на которой выставляли свои работы самые именитые художники Нью-Йорка. Разве могла моя одна-единственная картина затеряться среди таких шедевров? Нет, конечно, она будет красным пятном, которое будет бросаться в глаза всем посетителям своей неопытностью и сыростью.

- Ты пытаешься меня поддержать или наоборот нагнетаешь обстановку?

- Если бы могла, я бы сейчас приехала к тебе и такую трепку задала! - грозилась Таня.

- О, как мне повезло, что ты живешь в далеком Лондоне, - хихикнула я, представив, как сестра сейчас сердится.

На самом деле каждый, кто видит меня рядом с сестрами, говорит, что я не дочь своих родителей. И девятнадцатилетняя Таня, и четырнадцатилетняя Ирина, и даже трехлетняя Кейт были натуральными блондинками, в то время как я была брюнеткой. Наверное, именно поэтому папа всегда говорил, что я была его дочерью, потому что безумно была на него похожа: как внешностью, так и характером. А вот мои сестры, унаследовав цвет волос от мамы, были такими взбалмошными, как и сама Рене. Мои родители были моим идеалом семьи. Прожив вместе двадцать три года, они до сих пор смотрели друг на друга с нежностью во взгляде и всегда поддерживали своих дочерей во всех начинаниях. Они не стали противиться моему решению переехать в Нью-Йорк, чтобы учиться в школе искусств, не стали отговаривать Таню, когда та решила поступать на актерский факультет.

- Обещай, что повесишь картину! – пропустив мимо ушей моё замечание, потребовала сестра.

- Ладно, Таня, уже поздно…

- Обещай!

- …а мне завтра рано вставать…

- Обещай!

- Таня! Я не буду этого делать, прекращай уже!

- Ну и ладно, сиди в своих администраторах до скончания веков и…

Не в силах больше выслушивать словесный понос сестры, я отключилась и, поставив телефон на беззвучный режим, легла в кровать, надеясь, что быстро усну. Но, конечно же, сон совершенно не шёл. Я всё думала о зеленоглазом брюнете, который застал меня за подглядыванием. Мне было интересно, что он обо мне подумал. Наверное, он считает, что я какая-нибудь маньячка, которая следит по ночам за спящими мужчинами. Но черт, как я могла не смотреть на него, когда он даже не пытался скрыться? Может… он именно этого и хотел? Чтобы на него смотрели? Тьфу, что за бред, какой нормальный человек захочет, чтобы за ним подглядывали из соседнего дома? Он же нормальный человек? Или…

Тяжело вздохнув, я села на кровати и, завернувшись в одеяло, пошла на кухню. Я так хотела отодвинуть занавеску и хотя бы одним глазком взглянуть на спящего мужчину. Нет, этого ни в коем случае нельзя делать, он и так вчера поймал меня на месте преступления, а если он и сейчас не спит? Если снова увидит, что я подглядываю за ним?

Всё-таки не удержавшись от такого искушения, я слегка отодвинула занавеску и взглянула на жителя из дома напротив. Он лежал в своей обычной позе, сложив руки под подушку и согнув одну ногу в колене, вот только его невероятного цвета глаза смотрели прямо на меня. Резко одернув занавеску обратно, я не удержалась и свалилась с подоконника на жесткий паркет. Мне кажется, или что-то такое уже было?