— Гренадер написал, что у нас с тобой был секс.
— Какой…? — хотел спросить я «Гренадер».
— Оральный, — ответила Света.
— Когда? — автоматически я начал искать алиби, отматывая время на несколько лет назад, полагая, что это новый свидетель по делу со стороны прокуратуры хочет дискредитировать меня в глазах Лясковской и всего суда.
— Вчера, — ответила Света.
— Где? — уточнил я.
— Тут, — ответила она.
— Кто это — Гренадер? — и меня начали посещать очень тёмные мысли.
— Нина, — ответила Света.
— У неё есть мотив, — сказал я, вспоминая, как дежурная по следственке прапорщица Нина смотрела на меня, когда ей сказали и показали, что я довёл до слёз следователя по особо важным делам.
— Да, — сказала Света, — она мне завидует.
— Такого не может быть, — сказал я. — Этого бы не выпустил начальник СИЗО Скоробогач.
— Он сам на главу Апелляционного суда отправил её рапорт. Я видела этот рапорт.
— И что теперь? — спросил я.
— Меня повысили, теперь я — помощник председателя Апелляционного суда.
— А почему ты плачешь? — спросил я.
— Потому что меня переведут на новую работу и больше я тебя не увижу, — Света посмотрела на меня.
И если существуют на свете доброта и любовь, то сейчас они были сконцентрированы в её глазах.
В пятницу, на следующий день, состоялось следующее судебное заседание. И Свету никто не снял с дела. Она так же продолжала сидеть за протоколом, за столом секретаря, и не сводила с меня глаз.
Все адвокаты, в том числе по назначению, были в сборе. И суд приступил к определению порядка исследования доказательств. Мною было заявлено ходатайство, которое поддержали мой адвокат, другие подсудимые и адвокаты, — что дело должно начать рассматриваться с эпизода организации мной банды с Макаровым, а потом уже каждый эпизод в отдельности.
Прокурор не поддержал моё ходатайство, а заявил, что дело должно рассматриваться с первого эпизода: нанесение тяжких телесных повреждений заместителю начальника налоговой инспекции Калиушко Т.В., повлёкших её смерть, а уже потом — всё остальное, как сказал прокурор.
Лясковская отклонила моё ходатайство и удовлетворила ходатайство прокурора. И таким образом с самого начала слушанья я был лишён права на защиту — давать показания об отношениях с подсудимыми в клетке, по обвинительному заключению — членами моей банды, и задавать мне вопросы участниками процесса и моим адвокатом по этим показаниям (отношениям).
Лёня в этот день держался от меня в стороне. А когда нас привезли в СИЗО и уже вели в камеры, он мне в туннеле сказал:
— Ну, ты делаешь!
— Что? — спросил я.
— Светку, — Лёня сделал паузу, — повысил. Все об этом говорят. Я знаю, — сказал Лёня, — это пристрелочный выстрел.
Я посмотрел в его глаза, и тут же в моих глазах недоумение сменилось любовью. И если на свете существует мужская любовь, то она была с первого взгляда.
Через два дня, в понедельник, состоялось следующее судебное слушание, и меня в числе других подсудимых доставили в клетку кинотеатра-суда.
Ранее, на одном из судебных заседаний, когда разрешался вопрос о коллегиальном или единоличном слушании судьёй дела согласно процедуре, подсудимые уже заявили о своей виновности или невиновности. Тринадцать человек вину не признали, Геринков признал частично, Вишневского три раза судья спрашивала, признаёт он вину или нет, и он три раза отвечал: «Я не желаю с Вами разговаривать». Всё оставшееся время он молчал. Впоследствии, не видя возможности задавать ему вопросы, участники процесса оставили его в покое. А Лясковская нашла повод удалить его из зала до конца судебного слушания. В соответствии с установленным Лясковской порядком исследования доказательств суд начал рассматривать первый эпизод — нанесение тяжких телесных повреждений, повлёкших смерть, заместителю начальника налоговой инспекции Тамаре Калиушко.
Лясковская смотрела на подсудимых, и кто-то в клетке сделал предположение, что она сама попросилась на это дело. Маркун же, который всё и про всех знал, сказал, что она отказывалась, ссылаясь на то, что была специалистом по экономическим делам.
Геринков по обвинительному заключению являлся исполнителем по этому преступлению, которое за 1000 долларов в 1997 году заказал ему, по версии прокуратуры, член моей банды Совенко, ныне уже четыре года покойный. А я, согласно версии прокуратуры, как организатор банды, заказал Совенко временно отстранить Калиушко от выполнения служебных обязанностей.
Мотив в обвинительном заключении, в том числе на это преступление, был расписан мне так, что даже с десятого раза прочтения было трудно разобраться, о чём идет речь. А именно — что к возникновению у меня умысла на временное устранение трудоспособности Калиушко явились такие основания, как:
— значительные суммы безосновательного возмещения НДС, в связи с чем госказначейство Жовтневого района г. Киева не имело возможности к своевременному возмещению НДС, размер которого постоянно увеличивался;
— как следствие этого — «возникновение препятствий по беспрепятственному возмещению НДС и по другим вопросам»;
— решение Калиушко об организации проверки одного из поставщиков продукции МЧП «Стар Блюз», о чём мне якобы «стало известно от не установленного следствием лица»;
— и, наконец, осознание мной того, что Калиушко станет известно о том, что МЧП «Стар Блюз» предпринимательской деятельности не ведёт, а предприятие «Невский ветер» в Российской Федерации, в адрес которого ООО «Топ-Сервис» экспортировало продукты питания, являлось фиктивным, то есть не существовало.
Поэтому такая принципиальная позиция Калиушко, угрожавшая моей незаконной деятельности как фактического руководителя сети предприятий «Топ-Сервис», и явилась основной причиной возникновения у меня умысла на «временное устранение трудоспособности потерпевшей».
А сами формулировки обстоятельств и обоснований, например «узнал от не установленного следствием лица» или «возникновение препятствий по беспрепятственному возмещению налога на добавленную стоимость», казалось, были вымышлены, чтобы подчеркнуть абсурдность придуманных мне мотивов.
Маркун тихонько с задней скамейки хихикал, говоря, что когда судья — молдаванка (как делились секретари суда, Лясковская была молдаванкой и, видимо, из-за пышных чёрных вьющихся волос они ее называли «молдавский пудель»), а адвокат — еврей (Маркун делился, что его адвокат — еврей), прокурор на таком судебном процессе обычно получает пятнадцать лет.
У меня же, даже после того, когда мне по этому эпизоду во время его слушания судьёй было отказано в даче показаний, а мой адвокат автоматически, как и другие участники процесса, был лишён права задавать мне вопросы по моим показаниям, в которых я хотел сообщить суду, что в деле отсутствуют какие-либо материалы о существовании группы предприятий «Топ-Сервис», что в указанный период времени я не являлся ни руководителем, ни учредителем ООО «Топ-Сервис», чему есть подтверждающие документы, что я не был знаком с Калиушко и никогда даже не слышал о её деятельности, не говоря уже о том, что не давал указания покойному Совенко на временное устранение её трудоспособности, и даже после того, как я заявил отвод судье по вышеуказанным обстоятельствам лишения меня права на защиту и она отвод отклонила — всё-таки в сердце у меня неумолимо горел огонёк надежды, что, как специалист по экономическим делам, Лясковская разберётся в абсурдности предъявленных мне обвинений и вынесет мне оправдательный приговор.
Первым был допрошен Геринков. Он сказал, что не состоял в моей банде и даже не знал о существовании такой банды. Преступление совершил по предложению Совенко за денежное вознаграждение. (Геринков был привезён с лагеря, в котором он отбывал наказание. И, уже находясь в лагере, подтвердил свою причастность к этому преступлению.) Он сказал, что преступление он совершил ножом, который ему дал Совенко. Что он не знал, что Калиушко была женщина и что она работала в налоговой инспекции. Что он вообще не знал, на кого должен напасть и причинить телесные повреждения, и Совенко показал ему, на кого, перед самым преступлением и подтолкнул «давай». Калиушко начала отбиваться сумкой, и он нанёс ей несколько ножевых ранений в бедро, сколько — не помнит (по заключению медэкспертизы — 17 ножевых колото-резаных непроникающих ранений в верхнюю часть бедра). Калиушко начала кричать и звать на помощь. Он и Совенко скрылись с места преступления. По дороге Геринков вернул нож Совенко. На все уточняющие вопросы прокурора и судьи он отвечал «не помню». И когда единственный раз за весь процесс мужчина — судебный заседатель, хромой с палочкой, — повышая голос, стал задавать Геринкову вопросы, тот ответил:
