Селезнев, улыбнувшись, кивнул, тихонько залез пальцем за краешек ее ботинка и погладил теплую ногу, плотно облитую тоненькими блестящими колготками. Они посидели еще минут десять, а когда впечатления начали уже повторяться и наслаиваться одно на другое, Сергей предложил Юльке поехать домой. Она легко согласилась, на цыпочках вышла из-за ряда телекамер и даже как-то озорно помахала Венедиктову рукой на прощание. И уже когда за ними с визгом захлопнулась ржавая дверь мосфильмовского павильона, с беззаботной радостью проговорила:

— Спасибо тебе… Нет, правда, спасибо. Ты ведь опять рисковал из-за меня. Но мне было очень интересно. А еще мне ни чуточки не стыдно, потому что все эти люди видели и знают настоящего Селезнева. Ни им, ни ему не будет плохо от этой сегодняшней авантюры. Мы ведь по большому счету никого не обманули, правда?

— Правда, — совершенно искренне ответил Селезнев и поцеловал ее прямо здесь на улице, прислонившись к стене и наверняка оставляя на собственной коричневой куртке оранжевые следы кирпичной пыли.

Впереди уже замаячила неказистая коробка проходной, когда у них за спиной раздались торопливые шаги и сбивчивое, хрипящее дыхание. Сергей обернулся, продолжая придерживать Юльку за талию, и увидел Стаса Краснова, который остановился в двух шагах, похлопывая себя по груди и силясь что-то произнести. Стас выполнял обязанности менеджера и одновременно ассистента режиссера в последней картине, принесшей Селезневу приз за лучшее исполнение главной мужской роли, и был известен своей суматошностью и влюбчивостью. На него совершенно убойно действовала любая смазливая мордашка: будь то новая актриска, костюмерша или вообще случайная девушка, которую угораздило поинтересоваться у Стаса, который час. Но, видимо, в этот момент его гораздо больше волновали деловые вопросы, потому что на Юльку он бросил лишь беглый взгляд.

— Серега, — просипел он основательно подсевшим голосом, — куда ты так несешься? Я же кричать тебе не могу.

— Да я вообще-то иду совершенно спокойно, — Селезнев пожал плечами, одновременно пытаясь для Юльки изобразить некоторую растерянность. — А что случилось-то?

— Ты мне сначала объясни, почему ты не в Италии? Мы и домой тебе не звоним, потому что думаем, что ты по заграницам разъезжаешь.

— Вернулся уже, — Сергей неопределенно мотнул головой. — А в чем дело?

— Ты остаток денег за «Золотую пулю» получать собираешься?

Селезнев приятно поразился. Не то чтобы у него наступил финансовый кризис, но деньги лишними никогда не бывают. Тем более он планировал подарить Юле какое-нибудь хорошее колечко. Нет, не обручальное, пока только свидетельствующее о помолвке. Если она, конечно, не убьет его после сделанного признания и согласится продолжить отношения… Он покосился на нее, стоящую рядом и заматывающую вокруг запястья тонкий ремешок сумочки… Нет, конечно же, все закончится хорошо, как в старой доброй мелодраме. Иначе просто и быть не может!

— Ты что, насчет денег серьезно? — он снова повернулся к Краснову.

— Серьезнее и быть не может, — просипел тот. — Все нормальные люди уже получили. Если приедешь завтра сюда с утра пораньше, и ты получишь. Только пообещай, что появишься, а то я с твоими десятью тысячами долларов после работы по вечерней Москве шарахаться не намерен. Проломят башку и спасибо не скажут… Так приедешь?

— Приеду-приеду, — успокоил его Сергей.

— Честное слово?

— Честное.

— Ну, смотри мне, — Стас погрозил пальцем, развернулся и потрусил обратно, перепрыгивая через смерзшиеся комки земли и по-обезьяньи болтая длинными руками.

Юлька молчала всю дорогу до проходной и, только когда они уже садились в джип, очень серьезно спросила:

— Сережа, зачем ты ему пообещал? Человек же привезет деньги, будет ждать, а никто не приедет.

— Почему это никто не приедет? Я приеду, — невозмутимо отозвался Сергей, поворачивая в замке ключ зажигания. Он был почти уверен, что она воспримет это как шутку, и поэтому без всякой задней мысли «выдал» блок прикольной информации. — А что, ты же сама видела, какая у них тут шарашкина контора. Документы никто не проверяет, на подпись — не смотрит. Получу денежки, и закатимся с тобой на Канары. А Селезнев пусть остается с носом, у него этих долларов и так — куры не клюют, правда?

— А если ты встретишься с ним возле кассы и он вызовет милицию? — каким-то бесцветным голосом поинтересовалась Юлька.

— Не вызовет, — беззаботно махнул рукой Сергей. — Он, знаешь, вообще вторую неделю на даче в Ельцовке пьянствует. Ребята ему водочки приносят и никуда не выпускают. Вот так! — он едва заметно улыбнулся своей спонтанной и довольно удачной находке. — А ты думала, откуда я знаю, что мы с ним сегодня не встретимся?.. Самое смешное, что когда он вернется, ему никто не поверит, что он не получал денег. Скажут: допился мужичок до зеленых чертиков. Так что дело безопасное.

Юля промолчала и отвернулась к окну. Селезнев, глядя на нее, ощутил легкое неудобство и подумал уже о том, что надо разрядить ситуацию, когда она вяло спросила:

— Значит, ты все это заранее продумал, да? И поход на «Мосфильм» был не для меня, а для того, чтобы разведать обстановку?

Сергей повернулся и посмотрел на Юльку оценивающим взглядом. Нет, она не притворялась. Эта пронзительная обида маленького обманутого ребенка, прозвучавшая в ее словах, была совершенно искренней. Она сидела нахохлившись, как больной воробей, и казалась совершенно безразличной и смирившейся. Но в этой упрямой напряженности, с которой она изучала однообразный пейзаж за окном, в нарочитом развороте головы, во всем читалась последняя отчаянная просьба: «Скажи мне, что все это неправда! Объясни, что я просто запуталась!» Селезнев, как маленькую девочку-школьницу, подергал ее за прядь волос:

— Юлька, эй, Юлька!.. Ты что, поверила, что я говорю серьезно? Господи, каким же ты иногда бываешь ребенком! Да ерунда это все!.. Ну, хочешь, я поклянусь, что не собираюсь красть никаких чужих денег? Хочешь?

— Не надо клясться. И больше шутить так не надо, — она попыталась изобразить на своем лице подобие улыбки. — Давай больше не будем об этом говорить.

Как только Юлька закончила фразу, уголки ее губ снова неудержимо поползли вниз, а ресницы мелко-мелко задрожали. Сергей вздохнул. Ситуация становилась все более неприятной. Он вдруг подумал о том, что по идее сейчас и надо объясниться, вот только настроение совсем не подходящее. До дома они доехали, не сказав друг другу ни слова. Юлька сразу же прошла в спальню, сняла с себя бежевый шерстяной костюм и забилась под одеяло, сказав, что у нее ужасно болит голова. Селезнев немного посидел рядом с ней, гладя холодную, равнодушную кисть, но скоро понял, что ее тяготит его присутствие. Тогда он достал из шкафа банный халат и отправился в душ. «Поговорить нужно будет сегодня же вечером, — думал он, подставляя лицо под упругие теплые струи и проводя пальцами по намокшим волосам. — Пусть только немного отдохнет и успокоится… Надо же, как нехорошо получилось с этими деньгами!»

Из-за мерного шума хлещущей из душа воды Сергей не мог слышать, как Юля, уже полностью одетая, выскользнула из спальни, набрала какой-то телефонный номер, сказала неизвестному собеседнику несколько слов и почти бегом выскочила из квартиры…

Симона, похоже, не особенно удивилась, когда Юлька отказалась приехать к ней домой. Во всяком случае, она не стала настаивать, а только быстро и деловито оговорила место, где они встретятся. «Наверное, ее задержали какие-нибудь непредвиденные дела», — размышляла Юля, сидя на скамейке в парке и уже минут десять вынужденно разглядывая каменного медвежонка, уныло торчащего посреди неработающего осенью фонтана. Медвежонок был серым и обшарпанным, мягкие снежные хлопья, сыплющиеся из пухлой тучи, как перья из дырявой подушки, образовали на его голове подобие маленькой шапочки. Но, похоже, малышу все равно было холодно, потому что он судорожно вцеплялся каменными лапами в железную трубу, из которой в летние дни, наверное, вырывался веселый и искрящийся сноп воды. Кроме этой грустной картины, смотреть в парке было вообще не на что. Остальные скамейки вокруг фонтана пустовали, облетевшие деревья вяло шептались друг с другом. Кругом валялись клочья бумаги, окурки и смятые банки из-под пепси-колы. Изредка по какой-нибудь аллее проплывала мамаша с колясочкой и снова скрывалась в серой безрадостной дымке. Юлька поежилась. Несколько случайных снежинок, осевших на краю белого шарфа, растаяли и теперь холодными каплями стекали по шее вниз, к ключицам. Наверное, правильнее было бы просто поговорить по телефону? Но она не хотела об этом думать, как и не хотела признаваться самой себе, что ей просто страшно и нужно видеть перед собой хоть мало-мальски сочувствующее лицо. «Дожила! — криво усмехнулась она, поднимая воротник пальто и выправляя из-под него загнувшиеся упругим валиком волосы. — Досочинялась и довралась до того, что за советом и помощью приходится обращаться к женщине, которая в принципе не может быть моей подругой. К женщине, которая, по идее, должна меня ненавидеть, как когда-то я ненавидела ее… А что остается делать, если все остальные пребывают в уверенности, что мой жених — самый натуральный Селезнев?» Неожиданно за спиной послышались легкие торопливые шаги. Юлька обернулась. Симона шла по самой короткой дороге, огибая деревья и перескакивая с бугорка на бугорок. Она явно спешила, и ее рыжеватые волосы, собранные на затылке в «хвост», яростно мотались из стороны в сторону. Сегодня на ней была длинная белоснежная куртка с отороченным мехом капюшоном и кремовые джинсы, заправленные в короткие полусапожки. И Юлька вдруг подумала, что не такая уж она и страшная, как кажется на первый взгляд.