Она подняла голову. Палаткин действительно по-прежнему стоял посреди коридора, но вид у него был не смущенный и не растерянный, а скорее задумчивый.
— Юля, — сказал он наконец, — давай обо всем этом подробно поговорим, когда уйдут гости, хорошо?
— Хорошо, — кивнула она, отпуская истерзанный край блузки, — поговорим…
Из гостиной по-прежнему доносился приглушенный гул голосов. Сергей взял в руки поднос:
— Ну что, пойдешь со мной за коктейлями?
— А можно я сама?
— Что «сама»? — поначалу не понял Палаткин.
— Можно я сама сделаю коктейли и сама принесу?
Юлька вдруг страшно испугалась, что он спросит, зачем ей это нужно. Тогда придется бросаться избитыми фразами про необходимость побыть в одиночестве и втискиваться в образ загадочной леди. Это, как всегда, у нее не получится, и ситуация из обещающе предгрозовой превратится в смешную и нелепую… Но Сергей только молча кивнул и подал ей поднос. И снова она почувствовала то же, что и тогда, в спальне, когда они одновременно взялись за края наволочки, только теперь по гладкой, холодной поверхности подноса почти реально до кончиков ее пальцев добежало чужое, дышащее тепло…
Когда Юлька вернулась из кухни с семью бокалами, наполненными янтарно-желтой, искрящейся жидкостью, в гостиной все было по-прежнему. Первый, вежливый интерес к кинематографу вообще схлынул, и теперь можно было говорить о чем угодно. Действительно, неинтересно же хвастаться друзьям, что обсуждал с Селезневым исключительно вопросы современного кинопроизводства и кинопроката? А вот о том, что «Сергей — такой простой и нормальный мужик», сказать гораздо приятнее… Наверное, поэтому Михал Михалыч, Коротецкий и Палаткин объединились в «узкий мужской круг» и вполголоса обсуждали какие-то футбольные проблемы. Михал Михалыч, похоже, совсем освоился, во всяком случае, тон в разговоре задавал он, и в голосе его нет-нет да проскальзывали знакомые директорские нотки. Он сидел, развалясь в кресле, и благодушно взирал на пытающуюся спорить молодежь. Впрочем, спорить пытался один Сергей. Коротецкий больше отмалчивался и, откинувшись на спинку стула, смотрел на увлекшегося Палаткина странным, задумчивым взглядом. Юля поставила поднос на край стола и по очереди сняла с него бокалы.
— Мужчины-то, опять о своем! — подмигнула ей Тамара Васильевна. — Сейчас еще о Ельцине начнут говорить… Господи, все они одинаковые: что банкиры, что дворники, что артисты…
— Да, — машинально кивнула Юлька, изобразив на лице слабое подобие улыбки. Ей не нравился взгляд Коротецкого, его скрещенные на груди руки, его губы, тонкие и напряженные, с видимым трудом разлепляющиеся для того, чтобы бросить какую-нибудь бесцветную вежливую реплику. Она еще ощущала связь с ним, еще умела его чувствовать, и понимала, что в этом его пристальном внимании к Сергею кроется какая-то опасность. Юрий, похоже, ни в коей мере не воспринимал себя в качестве пешки, приглашенной в гости к королю. Он оценивал и пытался понять реального противника… Осознание этого не принесло Юльке ни успокоения, ни мстительной радости. Ей совершенно не хотелось разбираться в том, что это на самом деле: вспыхнувшая с новой силой любовь или просто чувство собственности. Вчерашний танец с Коротецким, тот танец, на который она соглашалась с привычно замирающим сердцем и дрожью в коленках, оставил после себя ощущение гадливости. Не таким, совсем не таким представлялось ей последнее объяснение. А еще этот его многозначительный взгляд, когда он с жадной ловкостью хищника поймал в воздухе ее ускользающую руку!.. Противно, противно все.
«Лучше бы за Симонкой своей следил. Невеста все-таки!» Юля отпила немного коктейля и присела на диван рядом с Тамарой Васильевной. Та подвинулась несколько неуклюже, зацепила туфлей колготок Веры Федоровны. Женщины принялись рассыпаться во взаимных извинениях, и все это было мило и по-домашнему. Только Симона не принимала участия в общем веселье. Она некрасиво расплылась по креслу, выставив вперед живот и совсем спрятав маленькую грудь. Лицо ее, по сравнению с бело-кофейной обивкой, казалось особенно серым, и видно было, что ей элементарно скучно. Между большим и указательным пальцами она катала узенькое серебряное колечко.
— Кстати, Танечка, — обратилась к ней Вера Федоровна, — а к свадьбе кольца вы уже купили?
— Купили, — вяло отозвалась Симона и, видимо, решив, что прозвучало недостаточно вежливо, добавила: — Очень красивые. Мое с тремя маленькими бриллиантиками, а Юрино — обычное, классическое…
— А у вас-то когда свадьба будет? — Тамара Васильевна наклонилась к Юльке и заговорщически подмигнула. Наверное, она полагала, что ее шепот никто не услышит, а может быть, посчитала, что в этом вопросе нет ничего нескромного, и зашептала, только соблюдая обрядовую интимность. Во всяком случае, все мгновенно оставили свои разговоры и повернулись к Юльке. Даже Симона перестала вертеть свое колечко и вперила в нее пристальный взгляд бесцветных невыразительных глазок. Сейчас свет особенно неудачно падал на ее лицо, делая его болезненно-серым и каким-то бесформенным. От одной мысли о том, что придется унижаться и выкручиваться перед этой женщиной, у Юли перехватило дыхание. Но она не успела даже как следует подумать о том, что скажет сейчас, когда в повисшей тишине раздался спокойный голос Сергея:
— А в общем-то можно считать, что вы присутствуете на нашей помолвке… Хотя, нет… Помолвку, конечно, нужно праздновать особо. Давайте поступим так: через месяцок мы с Юлей определимся с датой и тогда еще раз пригласим вас к себе в гости, хорошо?
Дальше началось что-то невообразимое. Хлопнула в потолок неизвестно откуда взявшаяся бутылка шампанского, взметнулись в воздух по-пионерски аплодирующие сухие кисти Веры Федоровны с изящными кольцами на пальцах. Все одновременно заговорили, закричали, как в новогоднюю ночь, когда куранты бьют двенадцать. Совсем рядом заволновалась Тамара Васильевна, пытаясь сквозь всеобщий гвалт что-то сказать Юле на ухо. Даже флегматичная Симона тяжело поднялась из кресла и потянулась со своим бокалом ей навстречу. Юля со всеми чокалась, отвечала на поздравления и удивлялась тому, что в комнате вроде бы совсем немного народа, а она никак не может встретиться глазами с Сергеем. Зато взгляд Коротецкого просто преследовал ее, обжигая вязкой, как расплавленный гудрон, страстью…
Когда все немножко успокоилось, она, извинившись, вышла. Сергей за ней не последовал. Впрочем, наверное, это было и к лучшему. Юля прошла на кухню, включила свет и села на табуретку, сгорбившись и опустив на колени руки. Все-таки последний шаг оказался перебором. Дружба, встречи, любовь — это еще куда ни шло, но помолвка и свадьба!.. Хотя… Помолвка, она и есть помолвка, ее всегда можно расторгнуть… И снова смятенная мысль туго надавила на виски: «Зачем, зачем Сергей сказал, что официальная помолвка состоится через месяц? Ведь решено уже прекратить игру, значит, дополнительного представления не будет!.. А может быть?.. Нет, об этом глупо даже думать! — Юлька почувствовала, как ее лицо и шея заливаются жаркой краской. — Но все-таки, может быть?.. Может быть, Сережа надеется за месяц внести определенность в их отношения и в самом деле сделать ей предложение?» Она медленно поднесла к лицу дрожащую правую руку и развернула ладонь тыльной стороной к себе. Вот здесь, на этом безымянном пальце, может засиять золотое обручальное колечко. Да нет же, нет! Не может этого быть!
Сердце в груди колотилось бешено и часто, как у испуганной кошки. Чтобы немного успокоиться, Юля подошла к раковине и стала очищать от остатков пищи грязную посуду. Скоро мерный шум воды и монотонное, знакомое занятие в самом деле привели ее в норму. Она смотрела на стекающие по рукам прозрачные струи, неторопливо водила тряпкой по тарелке и размышляла о том, что, наверное, придется все-таки уволиться с работы, иначе все важное, что еще произойдет с ней в жизни, будет помечено характерным штампом, как куриные яйца в магазине: «она была любовницей самого Селезнева». И Сережку никто не примет, зачем он им нужен, простой, неизвестный тренер по карате? Сегодняшние гости даже сочтут себя оскорбленными, когда узнают, что были в гостях совсем не у знаменитого артиста… А в общем-то, они будут правы. Не нужна, не нужна была эта нелепая ложь. И эти «поминки» по Селезневу тоже.
