— Черемисина.

— Да, Черемисина… В общем, подгадываешь время и выходишь минуты на три раньше ее… Это чтобы нам не стоять долго возле твоего банка и не привлекать любопытных взглядов. Я обнимаю тебя за плечи, веду к машине, мы садимся и уезжаем в неизвестном направлении. Если все проходит гладко, сеанс повторяем еще раза два… Ну, как, я все правильно понял?

Его глаза оставались спокойными и какими-то равнодушными, даже когда губы изгибались в подобии усмешки. Сергей напоминал ребенка, собирающегося играть с товарищами в детскую игру, добросовестно изучающего ее правила, но при этом совершенно не испытывающего азарта. Вопрос о материальном вознаграждении за труды он как-то странно проигнорировал, не сказав ни «да», ни «нет» в ответ на несмелый Юлькин намек. И теперь она терялась в догадках, каким образом будет с ним рассчитываться? Смелая мысль о том, что с Сергеем придется спать, растаяла так же легко и быстро, как и возникла, не оставив после себя неприятного осадка. И, пожалуй, в первый раз в жизни Юля радовалась тому, что она отнюдь не героиня, а всего лишь Вечная Подруга. Палаткин был красив, она понимала это отстраненно и ясно, не испытывая при этом ни малейшего чувственного волнения. Ее не «заводили» ни его карие глаза с открытым и одновременно жестким взглядом, ни его мужественные руки с длинными пальцами и выступающими синими прожилками, ни его губы, четко очерченные, твердые, окруженные со всех сторон короткой черной щетиной. В том, что Сергей был красив слишком, чрезмерно, недопустимо, — крылся залог ее безопасности. Это означало, что он ни при каких условиях, даже чисто теоретически не может заметить и оценить в ней Женщину. «Я слишком серенькая, слишком обычная, слишком невзрачная, — умиротворенно говорила Юлька сама себе. — И как все-таки здорово, что мне не нужна его любовь!»

Когда с ужином было покончено, Палаткин поднялся из-за стола.

— Ну что ж, раз мы все обсудили, тогда, наверное, можно ехать?

— Да-да, конечно, — заторопилась Юля, вставая с лавки и поправляя ворот джемпера. — Будь возле «Сатурна» в шесть часов вечера. Я думаю, тебе придется ждать не больше тридцати минут… Ну, до завтра?

Сергей взглянул на нее удивленно и как-то неодобрительно:

— Я понимаю, у нас — чисто деловой союз, но, надеюсь, мне позволено вести себя так, как подобает мужчине? Уже поздно, и я собираюсь довезти тебя до дома, поэтому «до завтра» скажешь мне возле своего подъезда.

— Это очень любезно с твоей стороны, — пролепетала она, — но не стоило беспокоиться. Я прекрасно могла бы добраться и на общественном транспорте.

Он коротко хмыкнул, покачал головой и решительно направился к выходу. Юлька поспешила за ним, не очень четко представляя, собирается ли он еще везти ее домой или, обиженный, захлопнет дверцу перед самым носом. Автомобиль Сергея стоял в десяти метрах от кафе на охраняемой автостоянке. Это был совсем еще новенький вишневый джип с чистыми, сияющими стеклами. Палаткин сел в машину и изнутри открыл дверцу со стороны пассажирского сиденья.

— Садись, — кивнул он Юльке и закинул в рот несколько шариков «Антиполицая». Ей очень хотелось спросить, не боится ли он нарваться на ГАИ и лишиться прав, и Сергей, словно прочитав ее мысли, вдруг произнес:

— Поедем медленно. Я вообще-то не чувствую себя пьяным, но лучше не рисковать. Надеюсь, ты не слишком торопишься?

Она молча покачала головой и только потом сообразила, что Палаткин смотрит на дорогу, выруливая между рядами автомобилей, а значит, не видит ее жеста. Получилось, что его вопрос остался без ответа, повиснув воздухе, как случайная ленточка сверкающего серпантина на осыпавшейся лапке февральской елки.

— Я совершенно не тороплюсь, — Юля сказала это максимально мягко, словно погладила словами черную шевелюру нерадостного мужчины, сидящего за рулем, явно перегруженного собственными проблемами и тем не менее согласившегося ей помочь. — Можешь ехать как угодно медленно. Мне все равно.

— Ну, и прекрасно. — Он снова замолчал.

Джип неторопливо катился по Кронштадтскому бульвару, уже сменившему домашнюю, уютную пижаму сумерек на карнавальный ночной наряд с яркими блестками фонарей и фантастическими прочерками неоновых реклам. В салоне было тепло и тихо. И от этой беспокойной тишины закладывало уши, как в самолете, набирающем высоту. Юле хотелось попросить, чтобы Сергей включил магнитофон, но она почему-то не решалась этого сделать. Так и доехали до самой Онежской в равнодушном молчании, лишь изредка прерываемом Юлиными комментариями: «сейчас направо», «потом прямо», «вон к тому двенадцатиэтажному панельному дому»… Но, уже остановив машину у подъезда, Палаткин неожиданно «ожил».

— Ты извини, мне нужно было сразу спросить, ты живешь одна или с родителями? — Он потянулся, разминая затекшие плечи. — Просто как-то из головы вылетело.

— А какая разница? — искренне изумилась Юля.

— Большая. Если твои родители дома, то мы сделали лишний крюк километров этак в десять…

— Я не совсем понимаю…

— А чего тут не понимать? Под каким соусом ты собираешься меня им представить?

— Я не собираюсь тебя никому представлять, — она нервно затеребила пуговицу под самым воротом пальто. — Провожать меня до квартиры совсем не обязательно. В подъезде светло, со мной ничего не случится…

— Юля, ты уже взрослая женщина, — Сергей нахмурился, — поэтому должна соблюдать правила игры. То, что ты сейчас делаешь, это явный перебор. Я ведь могу на самом деле развернуться и уехать.

— Ну, и пожалуйста! Я только не понимаю, почему ты говоришь это каким-то угрожающим тоном?

Он усмехнулся, словно поражаясь тому, какие бывают странные люди, и зачем-то провел указательным пальцем по дуге рулевого колеса.

— Так, мне все это надоело. Если ты живешь одна, мы сейчас поднимаемся к тебе, если нет — едем ко мне.

— Зачем? — автоматически спросила Юлька, заливаясь краской стыда и от мгновенного осознания глупости вопроса, и от того, что в ту же секунду поняла — «зачем».

— Затем, чтобы заниматься любовью, — спокойно ответил Сергей.

Наверное, правильно было бы тут же выйти из машины, хлопнуть дверцей и, не оборачиваясь, скрыться в подъезде, но она, еще не желая верить в то, что рушатся все ее планы, попыталась защищаться:

— Но ты же тогда, в кафе, сказал, что только довезешь меня до дома и здесь мы распрощаемся… до завтра…

— Ну, и что? Это тоже входит в правила игры. — Палаткин не обратил никакого внимания на довесок «до завтра». — Мне казалось, что ты их понимаешь.

Юлька вздохнула. Ей больше не было ни стыдно, ни страшно, только горько. Она чувствовала, что ее предали. Хотя вряд ли можно обвинять в предательстве человека, не успевшего стать не только другом, но даже приятелем.

— Скажи, а почему тебе так понадобилось спать со мной? — спросила она, уже берясь за ручку двери.

— Ну, прежде всего это понадобилось не мне, а тебе…

— Мне?!

— Конечно. Ведь тебе, как и всем другим, нужна моя специфическая внешность. Нет, тебе — даже больше, чем всем другим. Остальные хотя бы удосуживаются притворяться: мол, я важен сам по себе, такой хороший и такой интересный. А ты прямо сказала, что хочешь похвастаться перед подружками ожившим манекеном с лицом Селезнева. Потешить свое тщеславие, так сказать. Ну, тогда и тешь его по полной программе! Когда я буду тебя целовать, можешь представлять себя на месте подруги Барса или, скажем, Меченого… Здорово, правда?

— Здорово, — согласилась Юля и вышла из машины. Она не сказала Сергею ни «до свидания», ни «прощай». «До свидания» — не очень подходило по смыслу, а «прощай» прозвучало бы с излишним пафосом…

Понедельник был как понедельник, утро как утро, и Галина как Галина. Вместо приветствия она традиционно осведомилась:

— Ну, как там Сережа?

— Хорошо, — тоже традиционно ответила Юлька, усаживаясь за свой стол.

— Ох, Сереженька, Сереженька, — Галка любовно провела длинными пальцами с красивыми миндалевидными ногтями по настенному календарю, — обратил бы ты лучше внимание на меня! Нет, я не спорю, Юлечка, конечно и красивее, и моложе, но зато я — опытнее. Я-то знаю, что мужчинам не нравится, когда их превращают в частную собственность, прячут от подруг и знакомых, не дай Бог кто отобьет! Я знаю, что мужчины уходят, когда их начинают любить чрезмерно, трястись над ними, ревновать… Все это, Сереженька, тебе еще предстоит испытать на собственной шкуре, если Юленька вовремя не одумается… Кстати, Юль, — она отвернулась от портрета Селезнева и картинно взмахнула ресницами, — тебе не кажется, что пора наконец в корне изменить ситуацию? Скоро банкет по случаю пятилетия банка, так давай приходи туда вместе с Сережей. Пусть он хоть увидит, сколько у тебя друзей и как тебя любят и ценят в коллективе… Да и нам будет приятно посидеть за одним столом со знаменитостью. Вон Оленька уже истомилась вся!