Была уже ночь, когда наши пыльные и уставшие друзья подошли к Пропасику.
Тысячу лет назад здесь стоял белокаменный город, от которого остались только торчащие вверх колонны да заросшие высокой травой и сиренью развалины. От белых и розовых цветов сирени в воздухе стоял такой аромат, что у поросёнка закружилась голова.
Невидимые в ночи птицы не спали, а пели громко, как утром. Да и мудрено было уснуть в такую ночь. Сиреневый лес ярко освещался пламенем полыхающего в центре города костра, вокруг которого весело гавкали и громко мяукали сотни удравших из дома собак и кошек.
– Пашка, полезай в мешок, – воровски озираясь, прошептал Валерка. – Им-то мы и покажем наш говорящий фокус.
Вдруг прямо над Валеркой из темноты стремительно вылетела стая летучих мышей. Они сделали бесшумный круг над гуляющей толпой и пронзительно пропищали:
– В театр! В театр! В театр!
Лавина кошек и собак, задрав хвосты, с завыванием понеслась вверх по узкой улочке на заросшую кустами гору.
Валерка резво отскочил в сторону – ведь задавят в темноте и не заметят! – и, вытянув шею, недоумённо хлопал глазами: куда это все бегут?
И тут на него с размаху налетел какой-то драный, весь в репьях кот.
– Ба, кого я вижу! – хрипло закричал Драный. – Валерка! Друг!
– Вы что здесь, с ума все посходили? – зашипел Валерка, поднимаясь с земли. – Мчатся куда-то, честных котов роняют.
– Ой-ёй-ёй, честных! А не ты ли нам в прошлом году старую заварку вместо валерьянки продавал?
– Да, было дело, – засопел кот. – Шуток вы не понимаете.
– А сейчас с чем пожаловал?
– С говорящим порос… э-э, мешком! – оживился Валерка. – Из Индии привёз.
– Ну-у! – вытаращил глаза Драный. – А не врёшь опять?
– Да превратиться мне на этом самом месте в эту, как её… Обижаешь, Григорий! – притворно оскорбился Валерка.
– Ну, тогда давай прямо в театр, там и покажешь! – заторопился Драный.
Валерка подхватил мешок с поросёнком и вместе с драным Григорием припустил вслед за толпой. Поросёнок болтался в мешке, но терпел и помалкивал.
– А зачем в театр-то все дёрнули? – крикнул на бегу Валерка.
– Э, да ты ничего не знаешь! – хохотнул Григорий. – Как только новая кошка или собака приходит в город, так в честь этого и праздник. Сейчас всё увидишь!
Театром в Пропасике называлась широкая, поросшая травой каменная лестница, ведущая к развалившимся колоннам.
Прибежав самыми последними, приятели увидели плотно сидевших на ступеньках усатых зрителей, которые подвывали, тявкали и мяукали от нетерпения.
Белые ночные бабочки весело носились над мохнатыми головами. То тут, то там кто-нибудь из зрителей, не выдерживая напряжения, неожиданно подпрыгивал и, громко щёлкая зубами, пытался поймать одну из них.
Наконец на большой плоский камень, лежавший перед лестницей, взобрался старый лохматый пёс на деревянной ноге. Он спихнул со сцены любопытного лягушонка и сказал:
– Сегодня в нашем театре под названием «Кузя», что означает…
– Каждый У нас Звезда! – дружно гаркнули зрители.
– Правильно! – оскалился пёс – В первом отделении выступит котёнок Костя. Он прочтёт своё стихотворение о драном Гришке, которое, опасаясь последствий, назвал «Кот Борис».
Зал загавкал, замяукал, а драный Гришка возбуждённо толкал Валерку в бок и кричал:
– Ты смотри! Такой маленький, а какой умный! Знает, о ком писать! – Гришка гордо встал на ступеньки во весь рост, сложил лапы на груди и с застывшей улыбкой закоченел, как перед фотоаппаратом.
А пёс тем временем выводил на сцену за лапу упирающегося поэта. Его коротенький хвостик от волнения мелко трясся, и если бы котята умели краснеть, то сейчас бы перед шумной публикой стоял не рыжий, а красный котёнок Костя.
Котёнок побоялся ещё немного, поковырял лапой сцену, а потом сделал хитрую морду и тоненьким голосом прочёл:
На крылечке кот Борис
Ел конфеты «Барбарис».
Мы стояли и смотрели
И решали: где Борис
Взял конфеты «Барбарис»?
Почему ты, кот Борис,
Ешь конфеты, а не крыс?
– Потому что «Барбарис» лучше ваших дохлых крыс! – неожиданно для себя стихами огрызнулся драный Гришка. – Тоже мне звезда нашлась! Поэт с помойки! А конфеты мне одна старенькая старушка дала, а я у неё ничего не крал.
Но публика хохотала до слёз и не слушала опозоренного Григория, который в конце концов плюнул, назвал всех дураками и, наступая на хвосты, мрачно удалился.
На сцену опять забрался пёс на деревянной ноге.
– Во втором отделении нашего концерта мы принимаем в свой свободный город кошку Клаву, с большим трудом удравшую из лап своей – р-р-р-р-гав! – прошу прощения, хозяйки. Как вы знаете, каждый новенький приносит с собой газету с объявлением о его пропаже. Иначе пропавший считается… э-э-э-э…
– Бродягой! – подсказали из зала.
– Правильно! – сказал пёс и строго посмотрел на Валерку, который поспешил придать своей морде такое честное, гордое выражение, что любой котёнок мог бы сразу догадаться: объявлений у него – целый мешок.
– Сейчас, – продолжал старый пёс, – я зачитаю объявление о кошке Клаве.
Из сигаретной коробки, что болталась у него на боку, пёс достал очки без стёкол и нацепил на нос. Зал затявкал с уважением, а пёс начал:
Пропала горячо любимая кошка Клава. Приметы: пушистая, великолепно откормленная, хорошо одетая зеленоглазая красавица с небольшим шрамом на голове. Умоляю вернуть Анжелике Фруниной.
Рядом с ведущим уже стояла худющая, грязная Клава и, подбоченясь, пронзительно кричала в зал:
– Посмотрите на меня! Это я пушистая?!
– Нет! – рявкнул зал.
– Я великолепно откормленная?!
– Нет!
– А этот рваный бант из марли называется хорошей одеждой?!
Зал ответил оглушительным свистом и завыванием.
– А сейчас я со своей подругой покажу, как я заработала этот небольшой шрам на голове.
На сцену вышла очень толстая кошка, обмотанная разноцветным тряпьём, которое должно было изображать богатое платье хозяйки.
В одной лапе «хозяйка» держала блюдце, а другой схватила Клаву за шиворот и противным голосом завопила:
– Сколько раз говорить, чтоб ты не таскала ко мне в квартиру своих паршивых котят?! Каждый год их выкидываю, а ты опять тащишь и тащишь!
– Мяу, – жалобно мяукнула Клава.
– На тебе «мяу»! – рассердилась «хозяйка» и дала Клаве лёгкий подзатыльник.
Клава закувыркалась по сцене, старательно изображая, какой это был крепкий удар.
Публика гневно загавкала и зафыркала. Псу пришлось долго стучать своей деревянной ногой по сцене, чтобы всех успокоить.
– Отвечай по-человечески, – продолжала толстая «хозяйка», – будешь ещё таскать котят?
