- Я умру.
- Ну что ты такое говоришь, Наташа! Все будет хорошо. Обязательно будет хорошо!
- Нет, я умру, - с непонятной убежденности, как давно для себя решенное, проговорила она. - Ты сообщи моим родителям и попроси у них за меня прощение.
- Прекрати! Сейчас же прекрати! - закричал я. Но она уже меня не слышала. Боль вновь набросилась на неё и принялась терзать, заглушая сознание. Наташа стала кричать и кататься по кровати. И тут я увидел на простыне кровь. И мне стало по настоящему страшно.
Наконец приехала скорая помощь. Наташу положили на носилки и унесли. Я вышел за врачами, сел в "Вольво" и поехал за машиной скорой помощи.
Я в полном оцепенении сидел в старом обшарпанном кресле в холле роддома, уставившись в одну точку. Я не знал, сколько прошло времени с того момента, как доставили Наташу. Во мне будто все омертвело. Оставалось лишь осознание того, что вот-вот произойдет что-то страшное, жуткое и это что-то напрочь перечеркнет все мои надежды, желания, всю мою жизнь. Это рок, удар судьбы. И я не могу и, главное, не хочу этому сопротивляться. Как холодно! Почему в больницах всегда такой сумасшедший холод? Наверное потому, что здесь слишком много отрицательной энергии. Наверное. Господи! о чем я думаю?! А о чем ещё думать? Глупо все устроено на этом свете. Невероятно глупо и совершенно бессмысленно. Сейчас бы выпить что-нибудь, согреться. Каким-то шестым чувством понял, что страшная минута стремительно приближается.
Открылась дверь напротив и из неё вышел высокий молодой мужчина в белом халате. Он направился ко мне. По его лицу я все понял. Нет!!! Это не может, не должно быть!!
- Весьма сожалею, - печальным голосом проговорил врач, разведя руками. - Мы были бессильны.
- Нет!! - прокричал я, вскакивая. - Кто?! Ребенок?!
- Ребенок уже был мертв. К сожалению, нам не удалось спасти и мать. У неё отрицательный резус фактор. К тому же вторая беременность.
- Как вторая? - опешил я.
- А вы этого не знали?! - удивился врач. - Первая также была неудачной, закончилась выкидышем на седьмом месяце. Ей ни в коем случае нельзя было иметь ребенка. Примите мое искреннее соболезнование.
Было такое ощущение, будто меня всего вытряхнули. Внутри остался лишь жуткий, колючий холод. Как же жить после этого?! И чем жить?! Я медленно опустился в кресло и заплакал.
Врач пошарил в кармане халата, достал какую-то маленькую таблетку, протянул мне.
- Возьмите. Это вам поможет.
- Не нужно. - Я отвел его руку.
- Извините! - проговорил врач и скрылся за дверью.
А я продолжал плакать. Даже не помню, когда плакал в последний раз. Такое впечатление, что такого со мной никогда прежде не было. Но слезы не приносили облегчения, нет. Они лишь усиливали гнетущую боль внутри и увеличивали холодную пустоту. Во мне была не просто пустота, а Торричеллиева пустота, вакуум. Я понимал, что должен встать и как можно быстрее покинуть этот холодный склеп, но был не в состоянии даже пошевелиться. Жалко ли мне было Наташу, ребенка? Нет, жалости не было. Наоборот, я испытывал к ней ненависть. Именно с ней я связывал все свои надежды. Мне нужна была красивая здоровая самка, способная родить красивого и здорового звереныша. А она меня обманула, скрыла то, что я только-что узнал от врача. С её смертью рухнули все надежды. Значит я не закончу свой фильм и никогда не избавлюсь от болезни. Ко мне до конца моих дней каждую ночь будет приходить ненавистный Туманов, смеяться надо мной и называть бездарем. Нет, я этого не вынесу! Почему?! За что мне такое испытание?! Это все Зверь! Это он мстит мне за то, что хотел рассказать о нем правду. Будь ты трижды проклят Зверь и все твое звериное племя! Впрочем, что это я. Ведь своим фильмом я как раз служил Зверю, хотел рассказать людям о бессмысленности ему сопротивляться. Но если это не Зверь, то кто меня так жестоко наказывает? Бог?! Ха-ха-ха! Не смешите меня! Его давно свиньи слопали, хрюкая и повизгивая от удовольствия. Есть один лишь Зверь, алчный, свирепый, ненасытный. Он устанавливает миропорядок и ревностно следит за его исполнением. Так за что же ты меня наказываешь, Зверь? Где, когда и в чем я допустил ошибку?
Я кажется начал говорить вслух. Ко мне подошла обеспокоенная медсестра, спросила с сочувствием:
- Вам нужна помощь?
- Нет-нет, спасибо! - ответил я, вставая. Ноги от долгого сидения настолько онемели, что едва не упал.
- Осторожно! - Медсестра подхватила меня под руку.
- Спасибо! Я сам, - ответил я, отстранив её, и направился к выходу.
На улице уже были сиреневые сумерки. По улицам бежали длинные вереницы машин. На тротуарах бестолково толкались многочисленные прохожие. Все выглядело нелепо, пошло, смешно. Я закурил, сел в "Вольво" и отправился домой.
Ночью меня вновь мучил страшный сон. Будто медленно брел по серой, унылой и безликой земле. Надо мной висело тяжелое серое небо. А перед глазами нескончаемым потоком тянулись серые, серые, серые лица. Это даже скорее были не лица, а какая-от серая однородная масса, тянувшаяся до бесконечности. И тут прозвучал ненавистный насмешливый голос:
- Унылая картина! Бездарность, бездарность, бездарность! Все с неё начинается и ею заканчивается. Бездари - их тьмы, и тьмы, и тьмы. Они проклятье небес, посланное за грехи наши. Они пожирают будущее, создавая мнимые ценности и придумывая ложные символы. Но нет ничего страшнее воинствующего бездаря, возомнившего себя мастером. И имя этому бездарю Барков!
- Нет!! - вскричал я в бешенстве. - Ты врешь, негодяй! Это ты бездарь, ничтожнейший режиссеришко! И я это тебе докажу! Обязательно докажу!
- Ха-ха-ха! - во всю потешался надо мной Туманов. - Хвастун! Ты только и можешь что хвастаться. Слова, слова, слова. Ха-ха-ха! Докажет он, видите ли! Ты даже фильм не можешь закончить. Сирый, убогий, жалкий бездарь!
"Господи! Когда же кончаться эти издевательства?!", - подумал я во сне и проснулся.
В окно уже заглядывал рассвет. Было удивительно тихо. Такое впечатление, будто в мире разом вымерли все звуки. И только в углу спальни ощущалось какое-то движение, либо дыхание. Там кто-то был. Я осторожно скосил глаза и увидел кого-то черного, безликого, сидящим в кресле.