- Хорошо, рассмотрим ситуацию в несколько иной плоскости. Допустим, что ты увидел, как я тону. Бросился бы ты меня спасать, или побежал за разрешением это сделать к Рокотову и своей бесподобной Тамаре?

- Ясно. Опять какую-то авантюру... А то мелишь, что попало... Стратег!

- Рома, ты может прямо ответить хоть на один вопрос?

- Кто ж в данной ситуации спрашивает разрешения.

- Значит, можно на тебя рассчитывать?

- Смотря в чем, - нерешительно ответил Шилов. Жизнь его научила, что в общении со мной необходимо проявлять максимум осторожности.

- В данном случае, ситуация очень критическая. Без твоей помощи и поддержки я, боюсь, "не выплыву".

- Да что стряслось?! - встревожился Шилов.

- Нет, ты сначала обещай помочь.

- Хорошо. Обещаю. Говори.

- Ты сегодня вечером должен пойти со мной в одно питейное заведение.

- Только и всего?

- Только и всего.

- Случайно не в бар "У дяди Вани"?

- Нет. Кафе "Обструкция". Кстати, вчера в теленовостях рассказали, как недавно два архаровца буквально разгромили тот самый бар, избив до полусмерти обслуживающий персонал. Подозреваю, что одним из архаровцев был никто иной, как мой лучший друг Рома Шилов. Так?

Историю о своем походе с Шиловым в бар мне ярко и образно повествовал наш непревзойденный ас сыска Дима Беркутов. Мы с Колесовым к концу его рассказа были буквально в лежку от смеха. Но Рома не знал о причине моей осведомленности, поэтому крайне удивился.

- Правда что ли?!

- Что - правда, Рома?

- Что по телевизору?!

- Ну, если и неправда, то очень похоже на правду.

- Трепач!

- Так как насчет кафе? Можно на тебя расчитывать?

- А куда я денусь, - обреченно вздохнул Шилов.

- Спасибо! Ты настоящий друг.

- Да хватит тебе того... Зубоскалить.

- Я очень даже серьезно. У тебя журналистское удостоверение сохранилось?

- Да есть, вроде. А что?

- Прихвати. Будем изображать из себя журналистов. Предупреждаю операция сугубо конфиденциальна. О ней не должен знать не только твой шеф, но и Тамара. Понял?

- Отчего такая секретность?

- Любая утечка информации может привести в нежелательным для меня последствиям. Мой шеф Иванов почему-то убежден, что следователь должен заниматься исключительно своим делом и не отбирать хлеб у оперативников.

- И я с ним совершенно согласен.

- А вас, гражданин, я бы попросил помолчать. Нэ сутор супра крэпидам (пусть сапожник судит не выше сапога).

- Баламут ты, Андрюша! - добродушно сказал Шилов.

- А вот с этим я вынужден согласиться. Вечером в районе восьми быть дома. Я заеду.

- Слушаюсь, товарищ начальник.

Дома мне все пришлось выложить Татьяне. Иначе она бы меня просто не выпустила за пределы квартиры.

- Я тоже поеду, - безапелляционно заявила она.

В хрупком теле моей очаровательной жены была заключена такая энергия, такая сила воли, что моя оболочка порой трещала по всем швам и разваливалась прямо на глазах. И я начинал себя чувствовать крайне некомфортно, казалось, что Космос с нами что-то явно напутал, и то, что по праву предназначалось мне, было отдано ей.

- Но, Таня, там может быть такая публика, что... Словом, я бы тебе не советовал, - сделал я жалкую попытку её отговорить.

Но не тут-то было. Взгляд её стал целеустремленным, с характерсным блеском. Так блестит хладный булат, когда его вынимают из ножн.

- Тем лучше. Люблю нестандартные ситуации. - Это прозвучало, как приговор в последней инстанции. В древности в таких случаях говорили: "Рома лёкута ест, кауза финита эст" (Рим высказался и дело кончено). И я смерился.

Но каково же было мое удивление, когда на квартире Шиловых я застал в парадной форме одежды готовыми к отбытию обоих супругов.

- Рома, что это значит?! - с пафосом воскликнул. - Я требую объяснений либо сатисфакции.

- Да вот, Тома, понимаешь, - в замешательстве проговорил мой друг, пряча глаза. - А что я мог?

- Так-то ты хранишь конфиденциальность нашего разговора? А ведь я, Рома, поверил тебе, как самому себе? Ты хоть объяснил ей всю опасность предстоящей операции?

- Объяснил.

- А она?

- А она ни в какую.

- Значит, плохо объяснил. Скажи ей, что "наша служба и опасна, и трудна", что в любой момент твоя очаровательная царица Тамара сможет помешать нам добросовестно выполнить свой долг.

- Ты сам ей это скажи, - хмуро пробурчал Шилов, кивнув на супругу. Она стояла здесь же и с иронической улыбкой слушала наш затянувшийся диалог. Я сделал удивленные глаза, будто впервые её увидел.

- Тома, я тебя не узнаю! Я всегда ставил тебя в пример Марине, а теперь ставлю Татьяне, как образец здравомыслия и железной логики. Что же случилось? Когда, в какой момент ты растеряла лучшие свои качества?

- Считай, Андрюша, что с этого самого момента я начинаю жить по-новому, - ответила она, смеясь.

- Это как тебя надо понимать?

- Так и понимай. Ваши частые ночные рандеву наводят на определенные мысли.

- Неужто в тебе проснулась ревность?! - "поразился" я. - Не верю! Тобой не могло завладеть это пошлое мелкобуржуазное чувство.

- Какой же ты, Андрюша, болтун! - вздохнула Тамара. - У меня от тебя голова пошла кругом. Канчай балаган. Тебе придется смириться с обстоятельствами. Другого не дано.

- Смиряюсь, - обреченно сказал. - Только один вопрос: как ты его расколола? Пытала?

- У нас, женщин, есть кое-что поэффективнее, - лукаво улыбнулась Тамара. - Правда, Рома?

- Да ну вас, - махнул рукой Шилов, направляясь к двери.

Увидев в машине Таню, мой друг сильно удивился и развеселилися.

- Надо же! А мне тут картину... Вот трепач!

- По какому поводу подобный всплеск эмоций, Рома? - спросил я.

- Ха! По какому! Сам первый колонулся, а туда же - других учить.

- Ну, во-вервых, кто первый - это ещё вопрос. Во-вторых, если ты давно и прочно находишься под железной пятой своей супруги, то почему отказываешь в этом другим? Моя Таня хоть и молода, но у неё все задатки со временем превзойти твою Клеопатру.

- Сам ты Клеопатра! - почему-то обиделся за супругу Шилов.

Вопреки моим ожиданиям увидеть что-нибудь мрачное, полутемное, малопривлекательное, этакий воровской притон, населенный сомнительными типами с вполне определенными намерениями на лицах и третьеразрядными проститутками, кафе "Обструкция" представляло собой недавно выстроенное современное здание, встретившее нас обилием света и неоновой пышнотелой яывкрасоткой на фасаде, постоянно легкомысленно нам подмигивающей. На дверях, как и положено в приличных заведениях, стоял швейцар в расшитой золотом красной ливрее и с совершенно великолепной лопатой седой бородой, всем своим обликом напоминаыший персонаж из пошлого водевиля. Он распахнул пред нами дверь, широко улыбнулся и, на французский манер, приложив два пальца к козырьку форменной с высокой тульей фуражки, пробасил: