– Разумеется.

– Вы не обескуражены?

– Я не из тех, кто отступает, Джулия. Готов к следующему раунду.

Она посмотрела на него с нескрываемой жалостью:

– Это не боксерский поединок, хотя по вашему носу можно было бы решить обратное.

В метро по дороге домой Даймонд сорвал с носа пластырь – не хотел показываться в таком виде Стефани. Маленькая ранка подсохла, но все еще болела. Нечего было надеяться, что жена не заметит ее, как только он переступит порог.

– Следствие выпивки за обедом? – поинтересовалась жена.

– Наоми.

– Ты вроде бы говорил, что она маленького роста.

– Да. Но я сидел в кресле.

– С девочкой на коленях? – Она помолчала. – Если у тебя возможно отыскать колени, дорогой.

– Упаси господь! Не хватало, чтобы к моему послужному списку прибавили приставание к малолетним. Я наклонился в кресле вперед, стараясь добиться, чтобы она меня коснулась.

– Это звучит еще неприличнее!

– Чтобы показала, что она меня узнает и различает мое имя.

– Она же японка, дорогой.

Даймонд включил телевизор.

– Может, тебе подойти по-другому?

– Как?

– Ты пытаешься достучаться до нее, приняв за аксиому, что она не аутистка. А если поступить наоборот? Иными словами, проверить, так это или нет.

– Каким образом я сумею это сделать?

– Спроси что-нибудь полегче.

После двух бесплодных встреч в учительской с Наоми Даймонд почти уверился, что прогресс невозможен, и признался в этом Джулии Масгрейв. Был час, который в расписании назывался «Время игр», и они находились в школьном саду. Наоми и Раджиндер сидели на качелях, оборудованных ради безопасности дополнительными упорами и боковым ограждением, которые приводила в движение миссис Строу. Ни один из троих, судя по всему, не испытывал удовольствия от этого занятия. Посасывая большой палец, Табита меланхолически наблюдала за происходящим. Клайв прятался в садовом сарае за мешком с семенами травы.

– Меня восхищает ваша настойчивость, Питер, – произнесла Джулия. – Но вынуждена признать, что вы правы. Пытаетесь пробить головой кирпичную стену. Вы разговаривали с полицейскими? Они забрали одежду Наоми, в которой ее нашли. Вероятно, в ней содержатся какие-нибудь зацепки.

– Не ломайте на этот счет голову. У меня есть знакомые инспекторы. Так вот, они мне рассказали, что одежду Наоми отправили в лабораторию, и оттуда через пару недель пришло заключение на пяти страницах. В нем, если суммировать в двух словах, говорится, что вещи носил ребенок с темными волосами. Еще там сказано, что на них есть этикетки магазина «Маркс и Спенсер». Это сужает круг поиска до пяти миллионов. – Даймонд сорвал веточку лаванды и катал между большим и указательным пальцами, наблюдая, как листочки падают на дорожку. Запах лаванды был любимым ароматом Стефани. – Моя жена считает, что я пошел не тем путем.

– В каком смысле?

– Она советует не искать признаки того, что Наоми здорова, а, наоборот, попытаться обнаружить симптомы аутизма.

– Что ж, это можно обсудить. Ваша жена, судя по всему, умная жещина.

– Уж точно умнее меня.

– Почему бы вам не поговорить с доктором Этлингером? Сегодня он придет осмотреть Наоми.

Доктор Этлингер был детским психиатром, каким-то непонятным образом прикрепленным к школе Масгрейв. Похожий на тролля, с огромной копной курчавых черных волос, он то ли пришел сам, убедив Джулию, что его помощь необходима детям, то ли его прислали местные органы здравоохранения. Питер Даймонд не имел права голоса – он держался в школе только благодаря доброй воле Масгрейв, – однако решил, что Этлингера нельзя близко подпускать к детям. Раздражительный, упрямый, он был начисто лишен чувства юмора. Несмотря на это, сумел убедить всех в школе, что он мировое светило в области аутизма. И не исключено, что так оно и было.

– Только не тратьте напрасно мое время, – ядовито заявил он Даймонду. – Я из немцев, и меня не интересует ни погода, ни крикет, ни машины. – Отпусти это замечание кто-нибудь другой, и его приняли бы за шутку. Но только не тогда, когда оно исходило от Этлингера.

– Я по делу, доктор, – смущенно заверил Даймонд. Время, когда он с высоты своего чина мог осаживать таких умников-экспертов, осталось в прошлом. – Меня интересует японка Наоми. Ее поместили сюда, поскольку считается, что она страдает аутизмом.

– Верно.

– Согласны?

– Я этого не утверждал. Всего лишь подтвердил ваши слова.

– А сами вы пришли к какому-нибудь выводу?

– Нет.

– Сомневаетесь?

– Разумеется, нет, – отрезал психиатр. – Колебание ненаучно. Я же объективен. Понимаете разницу? Вы тешите себя сомнениями. Мое мнение непредвзято.

Даймонд хотел сказать, что состояние ума Этлингера интересует его гораздо меньше, чем состояние ума Наоми, но сдержался.

– Девочку надо изучать систематичнее, чем удается во время эпизодических визитов, – добавил психиатр, – она не моя пациентка.

– Как я понимаю, она демонстрирует классические симптомы аутизма.

– Классические? – Этлингер чуть не задохнулся от возмущения. – Болезнь получила название только в 1943 году. А ее серьезное изучение началось лишь в шестидесятых. Так о каких классических симптомах можно говорить?

– Типичных.

– Могу возразить и против этого.

– Она не говорит, избегает зрительного контакта. Является ли это характеристиками больных аутизмом детей? Если да, то диагноз прекрасно подходит Наоми.

– То, что вы сказали, мистер Даймонд, может указывать на аутизм. Но также присуще поведению хорошо воспитанных молодых женщин в большинстве стран Азии. Вы об этом не задумывались? Не исключено, что ее поведение определяется культурой ее страны.

Убедительный аргумент, и Даймонд принял его. Казалось, эта мысль давно вертелась в его голове, но он так и не сформулировал ее.

– Но чтобы не проронить ни слова, даже с женщинами из японского посольства?

– Признаю, случай из ряда вон выходящий.

– Тогда каким образом вы устанавливаете диагноз «аутизм»?

Этлингер вздохнул и посмотрел на стенные часы.

– Хорошо, как его вообще устанавливают? – спросил Даймонд.

– Что вы имеете в виду?

– Рентген, анализ крови, томография? Я не специалист.

– Объективных методов не существует, – презрительно заявил психиатр. – Врач анализирует поведение пациента. Я бы сказал, что любой ребенок с данным синдромом страдает нарушением речи в диапазоне от полной немоты до афазии, когда путает последовательность звуков и слов. Любой ребенок, мистер Даймонд.

Питер мысленно поставил галочку напротив пункта «немота».

– Справедливо по определению, что аутисты подчеркнуто безразличны к людям, особенно к детям. Название «аутизм», как вам, вероятно, известно, происходит от греческого аутос – сам.

Еще одна галочка.

– Наблюдаются также другие симптомы. Например, нарушение моторики.

– Странные движения, как у Раджиндера?

– Да.

– Наоми этим не страдает. У нее прекрасная координация.

Этлингер кивнул:

– Для некоторых это не характерно. Странно, но иногда они способны сохранять равновесие лучше, чем здоровые дети. Забираются на мебель, легко спрыгивают. Могли бы стать прекрасными канатоходцами.

Что не так-то просто проверить, подумал Даймонд.

– У них не кружится голова, если они крутятся на месте.

– Этого я не знал.

– Постоянно наблюдается.

– Что-нибудь еще?

Этлингер развел руками:

– Много чего еще, мистер Даймонд. Повторяющиеся движения, как-то битье головой, раскачивание, разглядывание себя в зеркале, вращение предметов, например колесиков игрушечных машинок. Вы должны были видеть, как это делает Клайв.

– Конечно. Но Наоми этим не занимается.

Этлингер стал перечислять другие симптомы аутизма:

– Аномальная реакция на сенсорное раздражение, такое как боль, тепло или холод. Проявление агрессии при попытке дотронуться до них. – На его губах мелькнула улыбка.