– Как ты теперь себя чувствуешь? – спросила Кларк, снова сосредотачиваясь на перевязке распухшей лодыжки хорошенькой большеглазой девчушки с красной лентой в темных волосах.

– Лучше, – ответила та, вытирая рукой нос и нечаянно размазывая по всему лицу кровь из пореза на щеке.

Кларк нужно было найти настоящие бинты и антисептики – ведь сейчас все они подвергались воздействию микробов, с которыми их организмы никогда прежде не сталкивались, и поэтому риск заражения был очень высок.

– Я скоро вернусь. – Кларк коротко улыбнулась и поднялась на ноги.

Если аптечки не было на поляне, значит, она, возможно, до сих пор оставалась в челноке. Кларк поспешила к дымящимся обломкам. Обходя их по периметру, она прикидывала, как безопаснее всего попасть внутрь. Так девушка добралась до хвостовой части корабля, находившейся всего в нескольких метрах от линии деревьев, и тут ее бросило в дрожь. В этой части поляны деревья так теснились друг к другу, что их кроны почти не пропускали свет, отбрасывая на траву причудливые тени, которые колыхались от порывов ветра.

Кларк прищурилась и заметила какой-то силуэт, который не шевелился. Он не был тенью.

На земле, у самых корней деревьев, лежала девушка. Наверное, во время приземления ее выбросило через задний люк. Кларк подалась вперед, из ее груди вырвался судорожный всхлип, когда она узнала короткие курчавые волосы и небольшую россыпь веснушек на переносице. Талия.

Подбежав, Кларк опустилась перед подругой на колени. Кровь хлестала из раны между ребер Талии, окрашивая траву в темно-красный цвет, словно кровоточила сама планета. Она еще дышала, но дыхание было поверхностным и судорожным.

– Все будет хорошо, – прошептала Кларк, сжимая обмякшую руку подруги. Ветер шелестел над ними кронами деревьев. – Я клянусь тебе, Талия, все будет хорошо. – Ее слова не были похожи на утверждение, они звучали скорее как молитва, хотя Кларк не знала, кому она молится.

Час, когда люди покинули Землю, был самым темным для человечества. Не имело значения, скольким суждено погибнуть при попытке вернуться назад.

Уэллс дрожал от предвечерней прохлады. С тех пор как они приземлились, прошло несколько часов, и стало холодать. Он придвинулся поближе к костру, не обращая внимания на презрительные взгляды парней с Аркадии, расположившихся по обе стороны от него. Каждую ночь, проведенную в Тюрьме, он засыпал, мечтая о том, как он окажется на Земле вместе с Кларк. Но, вместо того чтобы теперь держать ее за руку, любуясь тем, как прекрасна планета, он провел день, разгребая обгоревшее оборудование и припасы и изо всех сил стараясь забыть, как перекосило лицо Кларк, когда она его заметила. Он, конечно, не ожидал, что Кларк, едва завидя его, бросится ему на шею, но увидеть незамутненную ненависть в ее глазах тоже оказался совершенно неготов.

– Как думаешь, твой папашка уже отбросил копыта? – спросил мальчишка с Уолдена, несколькими годами моложе Уэллса, и ребята вокруг загоготали.

Грудь Уэллса сдавило, но он постарался сохранить спокойствие. С парой-тройкой маленьких поганцев он мог бы разобраться, даже не вспотев, – не зря же он был абсолютным чемпионом по спортивным единоборствам на кадетских курсах. Но здесь он был один, а их – девяносто пять. Девяносто шесть, если считать Кларк, которая, возможно, сейчас благоволит к Уэллсу меньше, чем кто-либо еще на этой планете.

Когда они загрузились в челнок, Уэллс встревожился, что не видит Гласс. Ко всеобщему потрясению населения Феникса, ее арестовали вскоре после ареста Кларк. Сколько Уэллс ни наседал на отца, но так и не смог выяснить, что же она совершила. Юноша пожалел, что не знает, почему подруга не отобрана для экспедиции. Он старался убедить себя в том, что ее, возможно, помиловали, но более вероятным было, что она все еще находится в Тюрьме, ведя обратный отсчет дней до быстро приближающегося восемнадцатилетия. От этой мысли руки Уэллса холодели.

– Не удивлюсь, если Канцлер-младший надеется, что его накормят в первую очередь, – сказал парень с Аркадии. Его карманы топорщились от пищевых брикетов, собранных во время безумной суеты первых часов после катастрофы. Насколько Уэллс мог судить, их отправили на Землю с довольно скудным запасом провианта, которого могло хватить от силы на месяц и который исчезнет еще быстрее, если люди будут пихать в карманы все, что найдут. Но такое вряд ли возможно, и почти наверняка где-то есть контейнер с провизией. Они должны наткнуться на него, когда закончат разбирать обломки челнока.

– Или что мы сейчас организуем ему уютную постельку, – усмехнулась хорошенькая девушка с глубокой царапиной на лбу.

Уэллс не обращал на них внимания, глядя вверх, в бескрайнее темно-синее небо. Оно действительно поражало. Он, конечно, видел фотографии земного неба, но все равно даже представить себе не мог столь насыщенного оттенка. Было странно думать, что вся эта синева – атмосфера, состоящая из кристаллов азота и преломленного света, – отделяет его от мириадов звезд и от единственного мира, который он когда-либо знал. Он почувствовал, как его сердце преисполнилось состраданием к тем троим, что не прожили достаточно долго, чтобы увидеть эту синь. Их тела лежали по другую сторону челнока.

– Постельку? – фыркнул парень. – Может, ты мне скажешь, где вообще в таком месте можно найти постель?

– А где, к чертям собачьим, мы будем спать? – спросила девушка со шрамом, озираясь по сторонам и словно ожидая, что вот-вот, как по мановению волшебной палочки, появятся спальни.

Уэллс откашлялся.

– В нашем снаряжении есть палатки. Нужно только закончить разбор этих завалов и разложить все по местам. И одновременно мы должны послать кого-нибудь в разведку, чтобы найти воду и разбить возле нее лагерь.

Девушка демонстративно огляделась по сторонам.

– Мне и здесь неплохо, – сказала она, и вокруг сдавленно захихикали.

Уэллс изо всех сил старался сохранять спокойствие.

– Дело в том, что, если мы расположимся возле ручья или озера, нам будет легче…

– Ой, ладно, – перебил его чей-то низкий голос, – нашел время для лекции.

Уэллс обернулся: к их костру приближался парень по имени Грэхем, единственный, кто попал сюда с Феникса, если не считать Кларк и Уэллса. При этом большинство ребят с Аркадии и Уолдена знали его по имени и относились к нему с изрядным уважением. Уэллс даже думать не хотел, что он сделал, чтобы заслужить такое отношение.

– Я не читал никаких лекций. Я просто стараюсь сделать так, чтоб мы выжили.

Грэхем поднял бровь.

– Это очень интересно. Особенно если учесть, что твой отец приговорил наших друзей к смерти. Но не переживай, я-то знаю, ты на нашей стороне. – И он широко улыбнулся Уэллсу. – Это так?

Уэллс с опаской посмотрел на него, а потом коротко кивнул:

– Конечно.

– Ну, – продолжил Грэхем, и его дружелюбный тон странно противоречил неприязненному блеску его глаз, – и за что тебя посадили?

– Не очень-то вежливый вопрос, правда ведь? – Уэллс улыбнулся загадочной, как он надеялся, улыбкой.

– О, я так сожалею, – Грэхем состроил гримасу ужаса, – но ты должен меня простить. Когда последние 847 дней своей единственной жизни ты должен провести запертым в корабельной жопе, как-то забываешь, что считается вежливым на Фениксе.

– 847 дней? – переспросил Уэллс. – И можно предположить, что тебя осудили не потому, что ты спер со склада ароматические приправы?

– Нет, – сказал Грэхем, шагнув в сторону Уэллса, – не за это. – Все вокруг затаили дыхание, кто-то неловко переминался с ноги на ногу, а кто-то, наоборот, жадно подался вперед. – Меня посадили за убийство.

Их глаза встретились. Уэллс постарался ничем не выдать своих чувств: ему не хотелось, чтоб Грэхем получил удовольствие, увидев, насколько он потрясен.

– Да? – сказал он небрежно. – И кого ты убил?

Грэхем холодно улыбнулся.

– Если бы ты провел среди нас побольше времени, ты бы знал, что твой вопрос не очень-то вежливый.