Не меньше моего летал к линии фронта комэск Всполох. Он-то и принёс в крепость новости о скорой войне. Он вернулся в Соловец на изрешечённом пулями аэроплане. Не летай Всполох на необычайно живучем "Урагане", наверное, и не вернулся бы из этой разведки. Его аэроплан отчаянно дымил и качал крыльями, будто бы посылая каждую минуту нам сигнал о начале войны.

Был такой условный знак у нас, летунов, летавших к линии фронта. Пролетая над Берестьем, качать крыльями, если по ту сторону границы есть признаки войны. Но пока всякий раз мы летели ровно. А вот теперь нейстрийский "Ураган" Всполоха болтало из стороны в сторону. Он сумел посадить свой аэроплан на верхнюю полосу крепости. До нижней, располагавшейся за пределами Соловца, на лётном поле, он бы, скорее всего, не дотянул.

Побросав все дела, летуны крепости бросились к верхней полосе. Мы пробежали Соловец с рекордной скоростью. Перепрыгивали через несколько ступенек на лестницах. Однако первыми к аэроплану успели механики, дежурившие наверху. Они-то и расспрашивали Всполоха. Молодой комэск явно уже не в первый раз повторял свою историю.

- Меня обстреляли, - говорил он. - Как только я приблизился к границе. В нейтральном небе. Налетел сразу целый рой "Шмелей" и "Шершней". Две эскадрильи, никак не меньше. И сразу ну палить! - Всполох перевёл дух, явно не в первый раз утерев пот со лба. - Я тут же на вираж - и домой. А они ко мне на хвост сели. И палить не прекращают. Хвост в хлам изрубили, едва посадить "Ураган" сумел. Почти до самого Берестья меня провожали.

К толпе, собравшейся вокруг Всполоха и его расстрелянного аэроплана, подошёл комендант Соловца.

- Товарищи, - сказал он своим неповторимым тоном, от которого замолкали все вокруг, мгновенно обращая внимание на коменданта, - расходитесь. У всех нас достаточно дел. Комэск Всполох, за мной. Расскажете мне свою историю подробно. Товарищ начальник лётной части и товарищ Готлинд, идёмте тоже. Мне бы хотелось услышать ваше мнение относительно сложившейся ситуации.

- Вы не забыли обо мне? - напомнил о себе уполномоченный Соловца Долгомил.

Комендант не особенно любил Долгомила. Собственно, мало какому командиру понравится наличие не подчиняющегося ему человека. Да ещё и человека, который имеет полное право сместить командира, и даже приговорить к смерти, приняв на себя командование. Это наследие гражданской войны, сотрясавшей Урд, когда тот из царства превращался в Народное государство. Тогда у молодой власти не было доверия к командирам, даже принявшим её. Многие из них, попав на фронт, предавали и перебегали на сторону аристократов Адмирала. Они уносили с собой ценные сведения, а то и уводили целые воинские части. Солдаты часто были преданы своим командирам намного сильнее, чем столичным властям. И готовы идти за ними куда угодно.

- Не забыл, - ответил комендант. - Ваше присутствие само собой разумеется. Не думал, что вам, товарищ уполномоченный, требуется отдельное приглашение.

Долгомил глянул на него своим знаменитым на весь Соловец взглядом исподлобья. Однако ничего говорить не стал.

Всей нашей небольшой процессией мы направились к коменданту. Рассевшись за его большим столом, мы выслушали более полную версию рассказа комэска Всполоха. В общем-то, от краткой она отличалась не сильно. Он припомнил количество истребителей Блицкрига. Когда именно они взлетели и докуда сопровождали аэроплан Всполоха. Отвечал ли комэск им огнём и не сбил ли кого.

- Пару "Шмелей" я расстрелял, - честно ответил тот. - Но первым огонь открыли они. Я думал, что просто покружим. Ну, изобразим атаку. Ведь бывало же такое. - Он повернулся ко мне.

Я кивнул. Да, встречаясь с аэропланами, что имперскими, что блицкриговскими, мы бывало изображали заход на атаку. Но огня никто не открывал. Наши страны всё-таки не воевали. И никому, несмотря на все наши воздушные дурачества, не хотелось давать им повод.

- А тут, - продолжал тем временем Всполох, - только увидели меня - и тут же давай палить! Я сначала обалдел от такого. Но быстро собрался, конечно же, и открыл ответный огонь. У меня ведь стоит в дополнение к паре пулемётов ещё и пушка, вот и вдарил по ним изо всех стволов.

"Ураган" представлял собой новый тип аэропланов. Не истребитель, но и не бомбардировщик. Их называли штурмовиками, потому что чаще аэропланы этой модели применяли для атаки на наземные укрепления противника. Так называемой воздушной штурмовки. Кроме пары пулемётов, "Ураган" оснащали ещё и мощной пушкой, способной пробить танковую броню. Однако и в воздухе штурмовики представляли собой грозную силу. Пушка его била точнее пулемётов, хотя и несколько медленней стреляла. А от пары попаданий лёгкие аэропланы, вроде "Стрижа" или "Ласточки", буквально разлетались на куски.

Лишь несколько раз, в самом конце войны, нам пришлось столкнуться с "Ураганами". Драка в небе была страшной. Мы сумели перебить всех нейстрийцев, но это стоило нашей эскадрилье очень дорого.

- Блицкриговцы, конечно, ребята не промах, - говорил Всполох, - но, верно, не рассчитывали, что я так быстро опомнюсь. Я из пушки развалил ведущего. Только куски фюзеляжа в разные стороны полетели. Ведомый уйти хотел, но от меня не уйдёшь! Докрутил я вираж - и врезал ему в борт. "Шмель" машина вёрткая, да больно маленькая. Одной очередью из пулемётов я его чуть не надвое развалил. Добавил потом из пушки - для верности. Смотрю, летун выпрыгнул с парашютом.

- А пока ты дрался с этими двумя, - заметил уполномоченный Долгомил, - на тебя другие насели.

- Так и есть, товарищ уполномоченный. Подняли в воздухе целых две эскадрильи. "Шмелей" и "Шершней". Мне пришлось удирать во все лопасти. А они меня чихвостили изо всех стволов. Думал я, что уже конец мне пришёл. Если бы не была моя птичка такой живучей, не дотянул бы до Берестья.

О живучести "Ураганов" ходили легенды ещё на фронте. Вот и тут аэроплан Всполоха оправдал их полностью.

- Значит, товарищи, война не за горами, - резюмировал комендант. - С завтрашнего дня крепость на военном положении. Никаких больше полётов к линии фронта. И свяжитесь с Берестьем. Там, возможно, всё видели и поняли, однако стоит всё же подстраховаться.

- Не забывайте, товарищ комендант, - решительно произнёс уполномоченный, - что это может быть провокация со стороны блицкриговской военщины. Они так и ищут повод для нападения на нас.

- Мы им его уже дали, товарищ уполномоченный, - мрачно бросил комендант. - Вполне достаточный для объявления войны. Вы ведь отлично знаете о заготовленной ноте с открытой датой. Война с нами для Блицкрига дело давно решённое. И нам остаётся лишь одно - достойно встретить этого врага.

- Первый удар Блицкриг нанесёт по Берестью, - задумчиво произнёс Долгомил. - Мы же по плану должны прикрывать его с воздуха в течение двух суток. И ещё в течение двух суток мы должны обороняться сами.

- Нам известны эти сроки, товарищ уполномоченный, - кивнул комендант. - Спасибо, что столь любезно напомнили нам о них. Но мы всё же постараемся эти сроки несколько скорректировать. В сторону увеличения.

- Вы считаете, что нам удастся сделать это? - усомнился уполномоченный.

- Мы все, - комендант тоном выделил это слово, - должны приложить к этому все, - снова выделяет тоном слово "все", - усилия. Не так ли, товарищи?

- Именно так, - закивали мы.

Не знаю, как другие, а я в этот момент почувствовал себя фарфоровым болванчиком. Сидишь себе и киваешь, как только тебя в затылок подтолкнут. Говорить ничего не обязательно. Непонятно даже, для чего меня позвали.

- Товарищ начальник лётной части, - обернулся к нему комендант, - с завтрашнего дня все полёты будут производиться только на безразгонниках, купленных у Китобоев. Аэропланы старого образца оставить в резерве. Пускай летуны привыкают к машинам, на которых им придётся в скоро времени воевать.