- Ворованное счастья не приносит, - пожал плечами я, сгружая следом свой мешок.

Аэроплан взлетел тяжело. Вес его порядком увеличился благодаря мешкам с деньгами. Сильно изменилось поведение в воздухе. Теперь "Молния" больше напоминала мою прежнюю "Ласточку". Приземляться в крепости Китобоев стало существенно легче. Пробежав только половину полосы, аэроплан встал намертво.

Клаус, конечно же, был тут как тут. Он и помог мне дотащить денежные мешки до комнат, принадлежащих Бронду. Лихим жестом я швырнул мешок к ногам командора Китобоев. Тот даже расстегнулся - красные и коричневые купюры посыпались на ковёр. Вышло весьма эффектно. Хотя намерено я расстёгивать запор мешка не стал бы.

- Пересчитывать будешь? - поинтересовался я у Бронда.

- Обязательно, - кивнул он. - Собери деньги. Сдадим нашему кастеляну. А то механики не понимают, с чего это стали готовить к отправке все наши безразгонники. И даже разобранные пакуем в ящики.

- Послушай, Бронд, - сказал я, собирая деньги вместе с Клаусом, у которого округлились глаза, когда он увидел, что же мы с ним несли, - эти деньги ведь капля в море. Их, конечно, много для одного человека. Но даже каждому китобою не хватит выпивку поставить.

- Не хватит, - кивнул Бронд, с кряканьем закидывая на плечи сразу пару мешков. - Но я их и не на выпивку потрачу. Запчасти нужны и нам, и с Соловцом ими торговать надо будет. Сейчас урдские червонцы и сотенные хорошо идут. Курс у здешней валюты идёт вверх. Но это пока они не ввязались в войну. После этого с цене останутся только котсуолдские гроуты.

- Собираешься урдские червонцы менять на котсуолдские гроуты? - не понял я.

- Нет, - покачал головой Бронд. - Я на них здесь же, в Василькове, куплю самые нужные детали. А во время войны стану продавать их в Соловец. И уже не за бумагу, а за золото. А оно всегда к цене.

- Хитрая афера, - кивнул я.

- В долю хочешь? - глянул на меня Бронд.

- Нет. Мне в Соловце воевать. И твои детали ставить на свой аэроплан. Мне как-то неприятно будет понимать, что я участвую в этой афере, наживаясь на своих же товарищах.

- Как хочешь, - пожал плечами Бронд. - Но после войны, деньги всем очень понадобятся.

- До этого "после войны" ещё надо дожить, - мрачно заметил я.

Сдав деньги кастеляну, который пересчитывал их почти полтора часа, мы отправились на ангарную палубу. Там уже грузили безразгонники в трюм переделанного корвета. Отдельно стояли ящики с разобранными аэропланами.

- Идём знакомиться с покупкой, - махнул рукой Бронд.

Я внимательно осмотрел все двенадцать безразгонников. Это были в основном имперские модели, но затесалась и пара нейстрийских, и даже один новенький блицкриговский "Шмель".

- Гордость наша, - хлопнул по борту безразгонника Бронд. - Мы загарпунили "Заугтраугер". Взяли его целёхоньким. За него нам кайзер весьма неплохо заплатил. Хватило и гору эту купить у Народного государства, и базу обустроить. Вот распродаём потихоньку безразгонники с него. Последний для тебе берегли.

- А летал кто на блицкриговских аэропланах? - поинтересовался я.

- У нас некому, - покачал головой командор Китобоев. - Мы же всё больше по мотоциклам.

Я решил, что надо будет у коменданта выбить себе именно блицкриговский аэроплан. Очень интересно узнать, на чём же летает наш враг. Думаю, после того, как я добыл безразгонники для крепости, он мне не откажет.

В общем, к вечеру того же дня авиационный парк Соловца пополнился дюжиной безразгонников. Не скажу, что меня встречали как героя, однако смотреть стали с определённым уважением. Словно на настоящего спеца.

Глава 4.

Война словно подкрадывалась к нам. Гремела канонада где-то за горизонтом. Она то приближалась, то отдалялась. Мои бывшие соотечественники не желали сдаваться без боя. Совсем решённое вроде бы дело в непосредственной близости от границы Народного государства внезапно пошло совсем не так, как рассчитывали блицкриговские военные. Их несокрушимой машине Дилеанская империя противопоставила свою. Две эти медлительные, но от этого только ещё более смертоносные машины сейчас упёрлись друг в друга. Остановились, рассыпая вокруг тысячи снарядов и оставляя вокруг груды трупов. Но ни одна двинуться вперёд не могла.

- Вот сейчас самое время по ним вдарить! - плотоядно усмехался комэск со звучным именем Всполох. Надо сказать, имя это молодому летуну очень шло. - Во фланг этим аристократишкам. Только пух и перья бы от них полетели!

- Может и так, - соглашался я, - но не нам с тобой это решать. Да и к лицу ли народной армии бить, пускай и аристократического врага, но исподтишка. Будто ворам.

- Прошло то время, - покачал головой куда более рассудительный комполка Колыван, - когда на войну шли с открытым забралом. Теперь у всех принято сначала бить, а потом уже объявлять войну. Все ведь слышали товарища коменданта. Нота об объявлении войны Блицкригом уже лежит в посольстве. И вручат её явно после того, как войска Блицкрига перейдут нашу границу, а их корабли и аэропланы станут бомбить наши города.

- Ну и что?! - воскликнул Всполох. - А нам, народной армии, это не к лицу. Лучше упустить шанс нанести врагу решающий удар, но не уронить достоинства, чем атаковать столь бесчестно.

- Понятие честь - аристократическое, - усмехнулся известный на всю крепость шутник комбат Чудимир, - и не к лицу командиру народной армии. Да ещё и в столь передовом роде войск, как военно-воздушные.

Комендант Соловца втихомолку, без письменных приказов и внесения маршрута в карту полётов. Официально мы летали в регулярные патрули. При этом строго соблюдали запрет на приближение к зоне боевых действий.

Больше всего вылетов приходилось на мою долю. И дело было не только в том, что я летал в обычные патрули на блицкриговском безразгоннике. Тот оказался очень хорош. Давно я так хорошо не чувствовал машину, на которой летаю. Всё-таки, что ни говори, а аэропланы делать в Блицкриге умеют. Возможно, даже лучше, чем в Империи. Недаром ведь в отколовшихся курфюршествах была сосредоточена едва ли не половина всей дилеанской промышленности. Конечно, на разведку к линии фронта я летал совсем не на "Шмеле", а на старом, но вполне надёжном "Альбатросе". На таком я воевал в нейстрийском небе. "Альбатрос" мой не нёс на борту никаких знаков, что отличали бы его от других имперских истребителей. К тому же, я свободно и без малейшего акцента говорил на дилеанском, что вполне понятно. И если меня собьют, никак нельзя будет связать меня с Народным государством. Вряд ли кто-то в прифронтовой полосе будет копаться так глубоко, что дороется до моего урдского гражданства. Там разговор обычно короткий - и остаётся только надеяться на корпоративную солидарность летунов.

Вот и я рисковал вовсю. И, скажу честно, мне это нравилось. Наверное, всё-таки все мы, летуны, немного сумасшедшие. А если уж быть совсем честным, хотя бы с самим собой, то совсем не немного.

Знакомая, совершенно безрадостная картина войны открывалась мне каждый раз, когда я подлетал к линии фронта. Обгоревшие, чёрные остовы деревьев. Лишённые не только листьев, но и веток. Земля, изрытая сетью траншей, частично покинутых. С разбитыми орудиями и заваленными трупами брустверами. Торчащими брёвнами уничтоженных блиндажей и остовами танков. Сгоревшими аэропланами, застрявшими в проволочных заграждениях. И ни единого живого человека. Одни только мёртвые тела. Лежащие вповалку друг на друге. Смерть уровняла всех. Одетые в почти одинаковую форму. Вооружённые длинными винтовками, как правило, с примкнутыми штыками. В серых металлических касках и изорванных шинелях. Временами не различить, кто где кого атаковал. И отбились ли обороняющиеся или же наступающим удалось-таки, ценою, без сомнения, множества жизней прорваться на этом участке обороны.

Несколько раз я видел мародёров, обирающих трупы. Они поднимали головы, некоторые даже решались стрелять по моему аэроплану, но пули летели мимо. Вряд ли мародёры, хотя, скорее всего, иные среди них были из дезертиров, умело обращались с оружием. Всякий раз пули свистели где-то далеко от моего "Альбатроса". Мне хотелось зайти на боевой разворот - и врезать по ним из пулемётов. Благо, на всякий случай, они были заряжены полностью. Всё-таки, мне удавалось побороть это желание. Не стоит тратить патроны на этих медленно обращающихся в животных людей.