1978 «Мы родились в те мреющие годы…» Мы родились в те мреющие годы, когда дыханье мрачное Амана уже не разлагало нашу землю и воздух незаметно очищался от сероводородных воскурений. Необъяснимо трудно нам, живущим, преодолев снотворное гниенье, сердца очистить от золы распада. 1978 «Разбросанным по датам городам…» Разбросанным по датам городам назначено свиданье деловое. На утвержденье календарный план, отчёркнутый гранитною Невою на взмётанных копытах площадей, на залах неопознанных музеев, на несуразной сутолоке дней, сумевших призадуматься, глазея на жизнь, на беспрерывный монолог без слов, стихами, неразъёмным цветом — внезапно уходящий из-под ног кусочек ночи, спугнутый приветом. 1978 «Задыхается небо от жёсткого ритма…» Задыхается небо от жёсткого ритма, миллионы снежинок рихтуют проспект. Скороспелка-декабрь шпарит белым петитом черновой, неотделанный текст. Это ж надо: в читалке разобраны книги, а куплет озорной настроенью под стать. Почему мне так весело? Хочется прыгать, хорохориться, снегом в прохожих швырять. Холодящая радость рассыпана всюду, и дорога бездельника с нею слилась. Я хочу, чтоб сегодня исчезли зануды, чтоб испуганный вечер бежал, торопясь разгадать черновик, ничего не запутав, по пути белизной протирая мозги всем, кого он сочтёт недостаточно глупым, недостаточно юным… Ты слышишь? Беги! 2 декабря 1978 «Я брёл по старому мосту…» Я брёл по старому мосту в начале марта, в полвторого. …Боясь растаять на лету, ища пристанища любого — хоть мост над спящею рекой — снежинки липли к мостовой. Пока лететь им суждено, полёту радуясь, как дети, им, беззаботным, всё равно, найдётся ли, кому их встретить. Пытаясь обрести ночлег, они смыкались. Падал снег. 1981 Мысль, дошедшая до слов 2003–2004 Молитва "Извини меня, Б-же!" Пляшите, ублюдки. "Искупи меня, Б-же!" Ликуйте, скоты. Плотью мёртвых евреев набиты желудки, кровью мёртвых евреев замызганы рты. "Пощади меня, Б-же!" Чума и проказа — "Рвётся сердце моё!" палестинский Содом, "Я как прах пред Тобою!" Рамалла и Газа, "Переполнен стыдом!" каждый двор, каждый дом. "Исцели меня, Б-же!" Пуста синагога. "Сотвори меня вновь!" Я остался один — cлепок вечного Б-га, единого Б-га. "Защити мой народ, Милосердный!" Аминь. 5 – 10 октября 2003
«Больничный коридор… Куда, в какую пропасть…» Больничный коридор… Куда, в какую пропасть меня уносишь ты с поверхности Земли? Прошу, не торопись! Прошу, дверьми не хлопай! Дай дух перевести! Постель перестели! Куда пропало всё: цветы, врачи, палаты? Есть только коридор, зыбучий, как песок. Волочит за собой, уводит вдаль куда-то, истоптанный сто раз и вдоль, и поперёк. Жизнь разлетелась вмиг осколками плафона. Жизнь вспыхнула, как мысль, дошедшая до слов. Остался коридор, безликий и бессонный больничный каземат из стен, дверей, углов. С утра и до утра по замкнутому кругу бегу, иду, ползу. Нащупываю край земного бытия. Отдёргиваю руку. Свет. Выход. Кнопка. Лифт. Жизнь, здравствуй! Смерть – прощай! 3 – 27 ноября 2003 «Ханука, тихий вечер…» Ханука, тихий вечер. Сказка приходит в дом. Благословляем свечи, свечи горят рядком. Свет раздвигает стены, пламя взлетает ввысь. Праздник во всей вселенной. Время, остановись! Дай мне в тебя вглядеться, дай мне тебя понять. Радость сжимает сердце. Время уходит вспять. Пламя стоит стеною, светит годам, векам. Юный еврейский воин вносит светильник в Храм. Время за мною мчится, чуду наперерез. Свечи летят, как птицы, в нежную темь небес. Будет народ мой счастлив? Где она, благодать? Свечи давно погасли. Сказка, иди-ка спать. 26 – 30 декабря 2003 Два стихотворения Памяти Тали Хатуэль и её пятерых детей, убитых арабскими дикарями 2 мая 2004 года Поезд Детская считалочка: "Раз, два, три". За окном качаются фонари. Перекрёсток, улица, дом родной, как вагон, качаются подо мной. Детская считалочка: "айнс, цвай, драй". Над землёй, оставшейся "юденфрай" [1], только дым без запаха тянет ввысь лагерную заповедь: "Не родись!" |
