К концу XX века социалистическое государство неожиданно (для нас, простых советских граждан) дало трещину и в считанные месяцы расползлось по швам. Вместе с социалистическими ценностями пошатнулись нравственные устои и идеологические основания. Исчезла с лица российской земли прежняя коммунистическая партия, долгие годы указывавшая, как нам жить.

К тому времени я уже окончила институт, у меня была семья и собственный ребенок. Но я помню растерянность и тревогу, охватившие меня, когда я услышала о роспуске компартии. Разум твердо знал, что это должно было произойти. В глубине души мой «взрослый» гордился тем, что на его глазах наконец творится История, и чувствовал свою колоссальную ответственность за это. Но маленькая девочка – ученица хорошей английской школы испытывала настоящий ужас перед грядущим, в котором теперь не существовало никаких твердых ориентиров, никаких однозначно заданных ценностей, никаких твердых оснований.

Наступивший хаос и «разгул» только укреплял этот глубоко спрятанный страх. Страна несколько весьма бурных лет походила на огромную компанию подростков, первый раз собравшихся на даче без родителей. Страна хотела попробовать все, что ей так долго запрещалось: иные мнения, иные партии, частную собственность, индивидуальную деятельность, рыночную экономику, свободу слова и творчества и многое-многое другое, отнюдь не всегда здоровое и прогрессивное. Теперь каждый должен был самостоятельно решать вопросы добра и зла. На первых порах это казалось более сложным и непривычным, чем поступать исходя из чьих-то прежних и якобы априори «правильных» представлений.

Законы авторитарной этики переставали работать, а правила и нормы новой этики еще не сложились. Неудивительно, что очень скоро многие стали мечтать о возвращении «сильной власти», не в состоянии перестроить собственную психологию, психологию подчиненности, которая при всех ее издержках так хорошо создавала иллюзию защищенности и безответственности.

Каково же было школе в эти сложные времена? Не имеющая себе равных консервативность системы образования давала ей возможность оставаться стабильной и по-прежнему учить и воспитывать детей, несмотря на затянувшуюся штормовую политическую «погоду» в стране. В этом, на мой взгляд, большая заслуга школы того периода. Из-под ее ног выбили почву, отменив пионерскую организацию и комсомол. Школа вынуждена была находить собственные нравственные основания и ориентиры, на которые опирались бы учителя и которые транслировались бы детям. Именно в тот момент, когда заданность сверху сменилась необходимостью личного нравственного и профессионального выбора, школа стала более «персональной». Личность директора и учителя стала основополагающей и атмосферосоздающей.

Каждая конкретная школа постепенно, и чем дальше, тем все больше, становилась отражением личности ее директора и педагогического коллектива. Вносить серьезные изменения в сам учебный процесс отваживались только учителя-новаторы, исчислявшиеся десятками на многомиллионную Россию, так что сам обучающий процесс практически оставался неизменным, но вот подход к детям, мировоззренческий и нравственный контекст теперь во многом задавались нюансами педагогических взглядов на тот или иной предмет.

Вскоре был издан Закон об образовании, объявивший о «свободе и плюрализме в образовании», провозгласивший «демократический, государственно-общественный характер управления образованием», разрешивший частные школы и закрепивший на бумаге различные принципы нового образования, в том числе гуманистические: «гуманистический характер образования, приоритет общечеловеческих ценностей, жизни и здоровья человека, свободного развития личности. Воспитание гражданственности, трудолюбия, уважения к правам и свободам человека, любви к окружающей природе, Родине, семье».

Школьная система наконец получила узаконенную свободу. Свободу «от…» или свободу «для…»?

Школа настоящего, окончательно расставшись с социалистической идеологией прошлого, однако не спешит расставаться с прежней авторитарной психологией и этикой. Ученик, как и много лет назад, – объект обучения. Учитель – субъект. Субъект обучает объект. Тот, кто знает, рассказывает тому, кто не знает. Учитель требует, ученик исполняет требования, по-прежнему желательно беспрекословно и не задавая лишних вопросов. Один – главный и всегда вверху, «над». Другой – подчиненный и всегда внизу, «под». Так было во все времена. Неужели может быть как-то иначе?

Школа настоящего является, по-моему, оплотом консерватизма до сей поры. И я употребляю это слово вовсе не в негативном аспекте (мол, прогрессивное – все однозначно хорошее, а консервативное – однозначно плохое и устаревшее). В консерватизме есть, безусловно, свои плюсы. Например, то, что в консервативных системах перемены происходят медленно и проходят неоднократную проверку, прежде чем претворятся в жизнь. Для психики ребенка это важно, поскольку детям необходима внешняя стабильность. Консерватизм позволяет сохранять традиции и устои, многие из которых значимы во все времена, а в более прогрессивных системах оказываются выброшенными на задворки. Кроме того, консерватизм проще и безопаснее. Это система, где все известно, все предсказуемо, все неоднократно проверено, все однозначно, одномерно… и бесперспективно.

Современная школа вполне благосклонно приняла свободу «от…» и отбросила от себя идеологическую чешую, слегка горюя, но все же смирившись с потерей таких дисциплинообразующих структур, как пионерская и комсомольская организации. Но вот свободой «для…» пользоваться, на мой взгляд, не научилась за весьма редкими исключениями.

Складывается весьма удручающий парадокс. Общество продолжает динамично изменяться, хоть и не так бурно, как в переходный период. А школа во многом остается прежней. И вот теперь Камю становится правым в том, что современная «школа готовит нас к жизни в мире, которого не существует». Скорее даже так: школа выпускает детей, плохо приспособленных к тому миру, где им предстоит жить.

Посмотрим, какие требования предъявляет общество к взрослому человеку, стремящемуся иметь жилье, стабильный доход, статус, признание и прочие атрибуты благополучия. Он должен:

– иметь независимую позицию;

– уметь принимать собственные решения и нести за них ответственность;

– обладать качествами лидера;

– быть в курсе всего нового, что появляется в информационном поле;

– самому быть законодателем нового, первооткрывателем в своем бизнесе или профессии;

– быть максимально креативным как в собственной профессии, так и в жизни;

– быть упорным и настойчивым в достижении собственных целей;

– иметь значительную устойчивость к стрессам и способность быстро восстанавливаться после полученного негативного опыта;

– быть уверенным в себе, осознавать собственные таланты и способности и умело реализовывать их в своей жизни.

То есть если в трех словах: быть активным, плодотворным, независимым. Это качества противоположные тому, что задает авторитарная педагогика: быть пассивным, исполнительным (реализовывать чужие идеи, а не генерировать собственные), зависимым-подчиненным. Получается, что школы, где субъектобъектные отношения являются главными, где авторитарная педагогика по-прежнему процветает, выпускают детей, максимально не приспособленных к тому, чтобы стать успешными взрослыми настоящего времени. Вот вам и обратная сторона стабильности, безопасности и сопротивления переменам. Как точно сказал Н. А. Бердяев: «Истинный консерватизм есть борьба вечности со временем». Причем вечность при консерватизме всегда побеждает.