Ф-фух, Рамси, передохни немного.

Но терпения у сына Русе Болтона немного, отец был скуп на наследство, и Рамси опять сильно прихватывает Джона за поясницу, без труда валя на спину. Черные волосы рассыпаются по матрасу, словно натекшая кровь от удара в затылок, на щеках, если приблизить лицо, видны неравномерные пятна краски, и кадык сильно дергается после глубокого вдоха.

Уже двумя руками Рамси быстро расстегивает оставшиеся липкие застежки, пряжки и пуговицы на одежде Джона, не переставая смотреть на него, на то, как подрагивают его веки, силясь опуститься, пока одними пальцами он уже тянет куртку с плеч Рамси. Под мышками мокро, на темной футболке расплываются не видимые в темноте пятна, а у Джона грудь ходит быстро, рвано поднимаясь каждый раз, как Рамси проезжается по его члену своим. Куртки, перепутавшиеся с ремешками очков балаклавы, плотный жилет, джонова теплая рубаха, морозящие пальцы ремни, мешающие подсумки – все шумно валится на пол, в сторону; окончательно распотевшийся Рамси наконец стягивает свою футболку, открывая мокрые волосатые подмышки и заросшую грудь, но оставляет – на Джоне. Тот явно мерзнет, и хотя через флис не видно твердых сосков и втянувшегося живота, Рамси помнит о том, что это у него горячая-горячая кровь. Не у таких людей, как Джон Сноу и его отец.

Это так странно – сравнивать Джона и Русе, но Рамси сравнивает. Их объединяет какая-то холодная строгость суждений, умение выразить неприязнь мелким движением лицевых мускулов и жесткая серая наледь поверх сердца. И различает столько, что даже не стоит начинать. Но когда Рамси стягивает толстые штаны вместе с кальсонами с бледных, вразнобой покрытых черными волосками и мурашками бедер, то думает, что если бы Джон сейчас положил руку ему на темя, то он бы без проблем отсосал его небольшой член. Может быть, это осталось от отношений с Русе, и не то что Рамси хотел бы этого, если говорить о том, чего бы он хотел… Но, с другой стороны, от чего бы он не отказался, так это от того, чтобы положить Джона на себя в старую добрую шестьдесят девятую и затолкать член в его скривившиеся губы. Зажать его взмокшие бабьи кудельки, уткнуть носом в яйца и самому насаживать. И выгнуть его сладкий член, сосать его самому лениво, может еще поближе к концу зажать загривок, чтобы только глотал, и сунуть поглубже палец в ерзающий по лицу зад, потереть как следует, пока сладкая-сладкая – почему ты так думаешь? – сперма не потечет в рот.

Стоп, Рамси!

Возбужденный Джон с висящими на щиколотках штанами нравится Рамси, и он думает о том, о чем думает, садясь назад и вытягивая шнуровку теплых сапог. Джон тоже садится; его волосы совсем растрепались и завились у шеи, футболка собралась складками на животе, и покачивающийся твердый член наверняка оставляет на ней белесые пятна.

Потемневшим, влажным ртом Джон как-то природно и естественно утыкается в губы Рамси, пытаясь одной рукой стянуть пояс штанов с его толстых бедер, пальцами второй до отпечатков схватившись за вспотевшую поясницу. Рамси хмыкает, придержав Джона за шею и продолжая вслепую развязывать свои сапоги. Это было бы легче сделать, брось они целоваться, но Рамси смешат эти слюнявые, жадные – собачьи – поцелуи. Словно бы Хелисента с лаем рванулась вылизывать его лицо и оскаленные зубы, когда он вернулся бы домой.

Рамси возбуждают собаки. Он платил отцовскими деньгами Бену из питомника, где они брали собак, чтобы тот подбирал его сукам кобелей для вязки. Рамси любил смотреть, как вяжутся собаки. А потом – с маленькой Арьей, прозванной, конечно же, в честь сестры Джона – он наконец вставил суке одновременно с кобелем, спустив дважды за несколько его коротких садок. Он повторял это еще раз или два и иногда давал своим собакам отлизать член после хорошей дрочки, хотя все равно приходилось дрочить потом снова, потея от выкрученного отопления и жадно вдыхая сухой и душный воздух. Рамси не отказался бы сейчас от того отопления, но это все осталось там, где был мертв Русе, где были мертвы все его девочки и наверняка – собаки. Впрочем, мертвые собаки тоже возбуждают Рамси. Как и мертвые волки.

Сапоги со стуком падают на пол, туда же носки, кальсоны и брюки; у Джона вспотевшие ступни и холодные бедра, первые скользят Рамси по бокам, вторые хорошо лежат в ладонях.

– Ну что, Джон Сноу? – спрашивает Рамси, нависая клыкастой, слюнявой пастью над Джоном, поглаживая шершавыми пальцами узкие ложбинки у него под задом. – Что теперь делать будем? – и снова сочным членом по члену, проехаться туда-сюда, прижать полным животом, клацнуть зубами перед носом.

– У тебя есть варианты? – негромко говорит Джон. Его объятия жесткие, сильные; Рамси чувствует спиной его ладони, поглаживающие, разминающие мышцы через собравшийся парой складок жирок. Это почему-то не волнует, и Рамси добродушно хмыкает, опять порываясь укусить Джона за нос. Но тот неожиданно задирает голову, цепляя зубами нижнюю губу Рамси, заставляя его фыркнуть и навалиться грудью, кусая в ответ. И они еще недолго возятся и покусываются, как щенки, но потом Рамси снова отодвигается, беззлобно хмурясь.

– Ну, давай объясню попроще. Так или так, а один из нас сегодня присунет другому. Ты хочешь присунуть мне, я хочу присунуть тебе, все просто. И нам надо как-то это решить, – его голос неприятен, но он хочет опять миролюбиво вкуситься в губы Джона, когда тот холодно дергает подбородком.

– То есть ты так обо мне думаешь, да? – голос у Джона тоже холодный, и Рамси снова хмурится, но теперь непонимающе.

– Как “так”?

– Что я отношусь к тебе… так, что просто хочу… присунуть тебе, – щеки у Джона опять краснеют, но теперь видимо от злости, и его тон становится брезгливым.

– А захер ты тогда вообще трахаться со мной собрался, раз не хочешь? – Рамси тоже начинает злиться. – В этом деле так или так, а кто-то кому-то вставит. Но ладно, если ты не хочешь, так я запросто у тебя под хвостом поиграюсь, волчонок, – толстые пальцы лезут между замерзших ягодиц, но Джон выворачивается и резко садится.

Рамси глядит на него исподлобья, стоя на четвереньках и прогнувшись в мощной пояснице.

– Нет, я правильно понял? – он глумится, скалясь и легко приподнимаясь на пальцах, хватая Джона за плечо. – Тогда давай-ка думать, как дело решать будем. Пока предлагаю.

У Джона как-то необъяснимо меняется лицо.

– Пока что? – спокойно переспрашивает он, хотя его плечи дрожат. Рамси не знает, от холода, злости или страха.

– Пока. Я. Предлагаю, – раздельно и медленно повторяет Рамси, жарко выдыхая Джону в лицо. Его маленькие бледные глаза спокойны, как у обожравшейся змеи, и зрачки почти не двигаются. Он думает, что Джон, не находящий слов, смешно выглядит, смотря на него в упор и все больше краснея. У Рамси невольно дергается край губ, и он скользит ладонью вверх, очерчивая Джону шею и мягко зажимая, перетирая в пальцах мочку его уха. – Но ты подумай о том, чтоб под низ лечь. Я тебе больно не сделаю, об этом не беспокойся, – его голос ласковый, почти приторный, как густой мед с мелкой сахарной крошкой, – я и понежнее вставлять умею.

Лицо Джона меняется еще – сколько в нем мимики, пока никто не видит, мельком почти восхищается Рамси, – а в следующую секунду он с размаху бьет Рамси лбом в переносицу.

От неожиданности и ослепившей на мгновение боли Рамси отшатывается, заваливается назад, шлепнувшись задом о ступни, и рефлекторно зажимает нос.

– Еб твою фригидную шлюху мамашу, Джон, обсосок ты сраный, Сноу, ебаную корягу с опиздинительными сучками тебе в твою сморщенную сраку! Сколько еще раз сегодня ты будешь пиздить меня по роже?! Ты хоть знаешь, что можно и нормально ебстись, не разъебывая своему ебарю ебало? – он отнимает ладонь от лица. Кровь подтекает по пальцам, собираясь между ними, и темными струйками сбегает на толстые губы. Он смотрит на Джона, и у того в глазах что-то нечитаемое, а губы мелко подрагивают. Рамси медленно осознает абсурд собственного вопроса, и у него невольно срывается короткий, хлюпнувший кровью смешок.