– Что мне с ними делать? – спросил он, видя, как проигравшие с весьма понятными вздохами подвигают ему деньги.

– Что делать? – со смехом переспросил Монтальво. – Вот так младенец! Ну, купите вашей или чужой даме сердца подарок. Нет, я вам посоветую лучшее употребление: угостите нас завтра у себя самым изысканным обедом, какой можно изготовить в Лейдене, а потом дайте случай вернуть часть нашего проигрыша. Идет?

– Если вам будет угодно, господа, – скромно согласился Дирк. – Хотя мой дом недостоин такого общества.

– Конечно угодно! – в один голос заявили все трое, и, назначив час встречи, собеседники разошлись. Брант дошел с Дирком до порога его дома.

– Я собирался к вам завтра, – сказал он, – с рекомендательным письмом от отца, хотя вряд ли в нем была нужда. Ведь мы троюродные братья: наши матери были двоюродными сестрами.

– Да, правда. Мать часто говорила о сестре из Гааги, которой очень гордилась, хотя почти не знала ее. Очень рад, надеюсь, мы подружимся.

– Уверен, что так, – отвечал Брант и, взяв Дирка за руку, пожал ее особенным образом, так что Дирк вздрогнул и оглянулся.

– Тихо! – продолжал Брант. – Не здесь! – и они продолжали разговор о знакомых, с которыми только что расстались, и о сегодняшней игре, причем Дирк высказал сомнение о бесполезности подобного развлечения.

Молодой Брант пожал плечами.

– Мы живем в мире, – сказал он, – поэтому должны научиться понимать мирское. Если, рискуя несколькими золотыми, потеря которых не разорит нас, мы получаем возможность лучше познакомиться со светом, то я готов пожертвовать деньгами, особенно если это поможет нам наладить хорошие отношения с теми, с кем при существующих обстоятельствах благоразумие велит вести дружбу. Только, если вы позволите мне сказать вам это, не пейте больше, чем можете переносить. Лучше проиграть тысячу флоринов, чем обронить одно слово, которое не в состоянии будешь потом припомнить.

– Знаю, знаю, – отвечал Дирк, вспомнив об ужине у Лизбеты, и простился с Брантом у дверей своей квартиры.

Подобно большинству голландцев, Дирк, задумав сделать что-нибудь, стараться сделать это как можно лучше. Теперь, обещав дать обед, он желал дать вполне хороший обед. При обычных условиях он, конечно, прежде всего посоветовался бы с кузиной Лизбетой и тетушкой Кларой. Но после истории с катанием, чистейшей выдумкой, как удостоверился Дирк, расспросив кучера, которого встретил случайно, самолюбивому молодому человеку не хотелось идти к своим родственницам. Поэтому он сначала обратился к своей квартирной хозяйке, почтенной даме, а потом, по ее совету, к хозяину лучшей гостиницы в Лейдене, человеку находчивому и опытному. Хозяин гостиницы, зная, что такой заказчик заплатит хорошо, охотно взялся за дело, и к пяти часам следующего дня целый отряд поваров и других слуг взбирался на лестницу квартиры Дирка, неся всевозможные кушанья, способные, как предполагалось, возбудить своим видом аппетит высокопоставленных гостей.

Квартира Дирка состояла из двух комнат на втором этаже старого дома на улице, переставшей считаться аристократической. Некогда это был роскошный дом, и, по понятиям того времени, комнаты были красивы, особенно гостиная – низкая, большая, обитая дубом, с изящным камином, украшенным гербом владельца, выстроившего дом. Прямо из нее дверь вела в спальню, не имевшую другого выхода, также обитую дубом, с высокими стенными шкафами и великолепной резной кроватью, по виду несколько напоминавшей катафалк.

В назначенный час явились гости. Празднество началось, повара засуетились, ставя перемены кушаний, изготовленных в гостинице. Над столом спускалась люстра из шести подсвечников, в каждом из которых оплывала сальная свеча, освещая сидевших за столом, но оставляя прочую часть комнаты в большей или меньшей темноте. К концу ужина часть обгоревшей свечи упала в медный соусник, стоявший под люстрой, и жир загорелся. При свете внезапно вспыхнувшего пламени Монтальво, сидевшему напротив двери и случайно поднявшему глаза, показалось, будто вдоль стены в спальню скользнула темная фигура. Одну только секунду капитан видел ее, затем она исчезла.

– Caramba![18] Друг мой, – обратился он к Дирку, сидевшему к фигуре спиной, – в вашей мрачной квартире, кажется, водятся приведения? Мне почудилось, будто сейчас одно скользнуло мимо нас.

– Привидения? – отвечал Дирк. – Не слыхал. Я не верю в привидения. Не угодно ли еще паштета?

Монтальво взял еще паштета и запил стаканом вина. Он не продолжал разговора о приведениях: быть может, ему пришло в голову объяснение виденного. Как бы то ни было, он не сказал ничего больше.

После обеда стали играть, и на этот раз ставки начались с той суммы, на какой остановились накануне. Сначала Дирк проигрывал, но потом счастье вернулось к нему, и он стал выигрывать.

– Друг мой, – воскликнул наконец капитан, бросая кости, – вы, без сомнения, обречены на несчастье в супружеской жизни, потому что дьявол сидит в вашем игорном стакане, а его высочество всего не даст одному человеку. Я – пас! – И он встал.

– И я тоже, – заявил Дирк, следуя за ним к окну и не желая брать больше денег. – Вам очень не везло, граф, – сказал он.

– Да, – отвечал Монтальво, зевая, – мне теперь целых шесть месяцев придется жить… воспоминанием о вашем прекрасном обеде.

– Все очень досадно, – сконфуженно проговорил Дирк, – мне не хотелось бы брать ваших денег. Проклятые кости сыграли со мной такую шутку. Не станем больше говорить об этом.

– Офицер и дворянин не может так относиться к долгу чести, – сказал Монтальво, вдруг став серьезным. – Но, – прибавил он с коротким внезапным смехом, – если другой дворянин будет настолько добр, что согласится покрыть долг чести другим долгом чести, то дело примет иной оборот. Если бы, например, вы могли одолжить мне четыреста флоринов, которые вместе с проигранными мною шестьюстами составят тысячу, то это было бы очень кстати для меня. Только, прошу вас, если это почему-либо неудобно для вас, забудьте о моих словах.

– Я здесь, за своим собственным столом, выиграл такую сумму, – отвечал Дирк, – и прошу вас взять ее.

Собрав стопку золота, он пересчитал ее на ладони с ловкостью купца и протянул деньги Монтальво.

Монтальво колебался, но затем взял золотые и небрежно опустил их в карман.

– Вы не пересчитали, – заметил Дирк.

– Совершенно излишне, – отвечал его гость, – ваше слово лучшее ручательство. – Он снова зевнул, сказав, что уже поздно.

Дирк подождал несколько секунд, думая в своей простоте делового человека, что благородный испанец упомянет о каком-нибудь письменном обязательстве. Но видя, что это и в голову не приходит его гостю, он направился к столу, где двое других гостей показывали различные фокусы с картами.

Несколько минут спустя испанцы попрощались, и Дирк остался наедине с Брантом.

– Очень удачный вечер! – сказал Брант. – И вы много выиграли.

– Да, – отвечал Дирк, – и тем не менее я беднее, чем был вчера.

Брант засмеялся и спросил:

– Он занял у вас? Я так и знал, и скажу вам: не рассчитывайте на эти деньги. Монтальво по-своему добрый малый, но он взбалмошен и отчаянный игрок. Прошлое его, как мне кажется, тоже небезупречно, по крайней мере, никто не знает о нем ничего, даже его сослуживцы-офицеры. На ваш вопрос они пожимают плечами и говорят, что Испания большой котел, в котором довольно всякой рыбы. Одно я только знаю достоверно: он по уши в долгах. В Гааге у него по этому поводу возникли затруднения. Советую вам больше не играть с ним, а на эти тысячу флоринов не рассчитывать. Для меня тайна, как он перебивается, но мне говорили, что какая-то старая дура из Амстердама снабжала его деньгами, пока не узнала… однако я начинаю сплетничать.

А теперь скажите, – спросил он, изменяя голос, – здесь никого нет, кроме нас?

– Посмотрим, – отвечал Дирк, – со стола убрали, и старая экономка уже приготовила мне постель. Никто не заходит сюда после десяти часов. В чем дело?