Приближался самый ответственный момент путешествия. Теперь от пилота требовалось максимальное хладнокровие, а Одинцов едва сидел в кресле, только нечеловеческим напряжением воли удерживая себя от непреодолимого желания бросить штурвал и упасть ничком. Полуавтоматическим и почти бессознательным движением он включил еще раз реактивные тормоза, успел сообразить, что скорость корабля значительно упала, и продолжал глядеть вперед, выжидая, когда перед ним раскроются водные просторы. Он был уверен, что море, виденное им с высоты, находится где-то поблизости, но пока перед глазами простиралась только бесконечная цепь зубчатых скал.

Корабль продолжал терять высоту. Он мчался со скоростью около 1500 километров в час. Это было немного по сравнению с космическими масштабами, но вполне достаточно, чтобы посадка была чрезвычайно опасной, если не невозможной.

Острые вершины гор были совсем близко, а море еще не появлялось в поле зрения. В помраченном сознании Владимира сохранилось только неясное ощущение, что надо держаться правее. Он повернул ракету. Дорогу преградило густое облако дыма, освещенное снизу багровым отсветом пламени. Инстинктивно пилот еще раз повернул штурвал, и дышащий огнем кратер вулкана остался слева. Но тут из тумана и дыма совсем близко вынырнула остроконечная вершина скалистого пика. Столкновение казалось неизбежным. Не отдавая себе отчета в том, что он делает, пилот, перед глазами которого уже стояла кроваво-красная пелена, полуинстинктивно, рефлекторным движением дернул рукоятку на себя. Космический корабль мощным рывком взмыл кверху и пронесся над черными зубцами утеса. И вдруг далеко-далеко внизу открылось море, по которому ходили грозные волны. Предпринятый маневр, независимо от воли пилота, резко уменьшил скорость. Ракета стала падать. У Одинцова хватило сил лишь на то, чтобы выровнять корабль и послать его вниз под малым углом, почти параллельно поверхности моря. Через мгновение он, так же как Сандомирский, бессильно поник головой, выпустил из рук штурвал и потерял сознание.

Лишенная управления ракета еще несколько секунд двигалась по инерции, а затем тяжко рухнула в бушующие волны. Мгновенно поднявшийся огромный столб пара скрыл место ее погружения…

Все в этом удивительном ландшафте было залито странным, совершенно непривычным для человеческого глаза, желтым, почти оранжевым светом.

Так бывает в летнюю жаркую пору, когда к исходу дня собирается гроза. Незадолго до заката наплывают темные тучи, освещенные багровым пламенем вечерней зари. С неба уже сходит сумрак, но невидимые лучи дневного светила еще не погасли и просвечивают сквозь облака, создавая зловещее багряно-желтое освещение. С небес льется странный, как бы нереальный свет, зелень становится темной, блики на воде приобретают оттенок расплавленного золота, а кирпичные стены зданий кажутся необыкновенно яркими.

Именно такой необычный, охряно-желтый, отливающий красным, мрачный и гнетущий свет проникал через окна в ракету.

Нельзя было сказать, что в помещении темно. Наоборот, вполне можно было читать самый мелкий шрифт, но освещение казалось каким-то ненастоящим, искусственным, будто на небе установили гигантский прожектор с темно-желтыми стеклами.

Такова была картина, которую Красницкий увидел за окнами, когда, подняв крышку кабины амортизации, выглянул в салон. Там было пусто. Из рубки тоже не доносилось ни звука.

«Катастрофа? - подумал Красницкий. - Где же пилоты? Неужели погибли?!»

Сбросив защитный костюм, он поспешил наверх.

Пилоты оказались живы, но оба находились в бессознательном состоянии. Нестерпимый жар, тяжелый и спертый воздух вывели из строя даже таких сильных людей, как Сандомирский и Одинцов. Да и никто другой не мог бы выдержать столь значительного физического и нервного напряжения. Кроме того, при ударе о воду защитный ремень на кресле пилота лопнул. Одинцов перелетел через доску с приборами, ударился головой о раму и упал без сознания. На него всей своей тяжестью рухнул Сандомирский, сброшенный с кресла той же силой.

Красницкий кинулся к аптечке, нашел там нужный флакон и прежде всего привел в чувство командира корабля.

- Где я? - со стоном спросил Сандомирский, озираясь вокруг. - Что произошло? Упали?

- Кажется, сели на воду. Всё в порядке. Легкий обморок.

- А где остальные? Кто у штурвала?

- Одинцов здесь.

- Жив?

- Кажется, жив. Сейчас я посмотрю…

- А где же мы? - опять простонал Сандомирский.

- Никаких подробностей не знаю. Ракета, несомненно, находится на поверхности Венеры. За штурвалом пока никого. Но это не так страшно. Мы, по-видимому, плывем. Чувствуете, как качает корабль?

Огромный корпус ракеты действительно находился в непрерывном движении. Ее бросало из стороны в сторону. Предметы, висевшие на стенах, раскачивались, посуда в шкафах звенела.

Пока Красницкий, оставив Сандомирского, стал хлопотать вокруг Одинцова, из камер амортизации вышли Шаповалов и Наташа. Пошатываясь, астроном сел в кресло пилота и взялся за штурвал. Одинцов, несмотря на медикаменты и холодную воду, которую где-то раздобыл Красницкий, не подавал никаких признаков жизни. Все было напрасно. Над ним в отчаянии склонилась Наташа. Приступили к искусственному дыханию. Казалось, что это конец. На Наташу было страшно смотреть, однако она продолжала неутомимо сгибать и разгибать руки Владимира, стараясь вернуть жизнь в бездыханное тело. Слезы текли по лицу молодой женщины. Плотно сжав рот, она упорно боролась за жизнь любимого человека.

- Как будто бы вздохнул! - с надеждой шепнул Красницкий.

Наташа приложила щеку к груди Владимира:

- Нет! Какое несчастье!…

- Будем продолжать! - произнес Красницкий. Астронавты провели около трех месяцев в условиях полной невесомости. Их мускулы, сердце, нервная система уже успели приспособиться к тому, что все движения производятся почти без затраты физических усилий. А теперь человеческое тело снова обрело вес. Люди с непривычки ощущали себя слабыми, будто впервые вставшими после продолжительной и тяжелой болезни. Даже на Земле, в нормальных условиях делать искусственное дыхание очень трудно. А тут голова кружилась, пол под ногами колебался, сердце билось учащенно… Наташа напрягала последние силы.

Виктор Петрович поднял крышку люка и тоже покинул камеру амортизации. Оглядевшись, он сразу оценил обстановку и, держась за стены; стал пробираться в рубку управления. Наташа и Красницкий уже совершенно выбились из сил, как вдруг на бледном лице Владимира стал появляться легкий румянец. Он глубоко вздохнул и открыл глаза.

- Володя! - закричала Наташа. - Ты жив! Жив!… Она разрыдалась.

Владимир с трудом поднял руку и погладил ее по голове. Хотел подняться, но не мог.

- Лежи, лежи! - уговаривала его Наташа. Возвращенный к жизни Владимир медленно обвел глазами помещение. Сознание постепенно прояснялось. Он вспомнил последние минуты за штурвалом:

- Значит, мы сели? Все живы?

- Все живы, Володенька! Все хорошо!

- Привенерились! - не удержался Шаповалов.

- Да, друзья, - послышался голос академика Яхонтова, - хотели мы того или нет, но посадка на планету Венеру совершилась!

Слова прозвучали торжественно. Никто не думал, что будет дальше. Теперь, когда первая опасность миновала, все были в крайне приподнятом настроении. Однако жизнь требовала своего. Надо было что-то предпринимать.

Окна захлестывали гребни высоких морских валов. Струйки воды стекали по стеклам иллюминаторов совершенно так же, как это было бы на Земле. Не в этом заключалось своеобразие окружающей обстановки. Необычайной была окраска. Вверху виднелось небо, но вместо привычной голубой сферы или серебристых облаков над головами путешественников грозно клубились громады оранжево-бурых туч.

Облака на Земле, постоянная смена их форм - одно из самых прекрасных явлений природы. Ничего подобного не было на Венере. Даже тени на тучах были не синие или серые, а коричневые и темно-фиолетовые, местами даже красные. С невольной тревогой смотрели люди на эти картины.