Шел 1943 год. Не так давно отгремела огненная дуга под Курском. Войска Западного и Брянского фронтов с севера и востока атаковали фашистов, занимавших Орловский плацдарм, вторя им, развернул наступление Центральный фронт. К двадцать третьему августа весь Белгородско-Харьковский плацдарм включая Харьков был очищен от фашистов. Советские войска уже вышли на подступы к Брянску. За лето и осень 1943 года гитлеровские войска были отброшены за Днепр. Красная Армия сходу форсировала Десну, а затем и Днепр, захватив плацдармы на западном берегу. Восточный вал был прорван. Шестого ноября части Красной Армии освободили Киев, впереди предстоял год решающих битв…

По выложенной из досок дорожке сквозь топкую грязь шел солдат. Видавшие виды, перестиранные палатки полевого госпиталя легко выделялись из серо-зеленой массы солдатских «шатров». Опустив воротник шинели и аккуратно вытерев ноги, солдат вошел в палатку с красным крестом.

– Разрешите войти, товарищ капитан?

Офицер, сидевший за столом, что-то сказав доктору, кивнул головой.

– Стройников?

– Так точно.

– Почему опоздали? – покосил бровью офицер.

Смяв в руке пилотку, солдат ответил:

– Заходил на склады, ни зимней шапки, ни провианта не получил. Холодает.

Покрутив папиросу, офицер, закурив, раздобрел.

– Не переживай. Здесь, – ткнул он пальцем, – все необходимые бумаги. Не дадут же тебе всё это по корочке из университета твоего…

– Института.

– Не велика разница. Вот твой военный билет. Ты… ты вроде беспартийный? – вновь помрачнел как туча политрук.

– Да. Я учителем работал в нашей единственной школе в Луковке.

Пустив в потолок тугую струю табачного дыма, офицер продолжил:

– То, что на фронт возвращаешься после ранения, – хвалю, а за то, что беспартийный, – считай выговор, – ехидничал он.

– Разрешите идти? – забрав бумаги, спросил солдат.

– Идите.

Пробираясь по деревянным настилам, рискуя вот-вот оказаться по колено в вязкой грязи, имеющей привычку засасывать каблуки у сапог, Николай Стройников добирался до полковых складов. Минуя батарею зенитных орудий и солдат, разгружающих «Студебеккер», Николай увидел дюжего бойца в чисто выстиранной фуфайке и шапке-ушанке. За спиной набитый до отказа вещмешок и трофейный МП-41. Он не мог не узнать своего старшину Михася Мирошниченко, тридцатилетнего хуторского мужичину с огромными усами. Бычье здоровье позволило ему быстро восстановиться, после того как их накрыло миной в боях под Навлей. Михасю тогда посекло ноги и задело ключицу, а Николай отделался маленьким, но очень противным осколком в левую лопатку. Видно, товарищ тоже заметил его и огромными прыжками через грязь рванул навстречу.

– Яж тебя бачил, бачил, а тебе нема. Где ж ты шляешься, горемыка! – обхватив друга за плечи, гуторил Михась.

– Вчера сказали – можешь идти.

– Я уж неделю здесь мытарюсь. Уж коль нашел тебя, вместе в Гомель поедем, там остатки нашего полка стоять.

– Да, я…

– Одет ты не шибко, – на ходу перебил Михась. – Пойдем-ка до складу, я приодену тебя. Там у меня две лошадки и телега.

Забрав необходимые документы, старшина быстрой походкой направился к складу. Николай не спеша направился к телеге, стоявшей неподалеку.

Это с виду Мирошниченко был прост, как ситцевая рубаха, но в хозяйстве ему не было равных в роте, а то и батальоне. Что нужно – достанет, что не нужно – обменяет на то, что нужно. В прошедший Новый год Михась приволок канистру спирта. Никто так и не догадался, откуда он её взял посреди полуразрушенного городка.

Спугнув ворон от лошадиного обеда, Николай подошел к телеге, похлопывая старую кобылу по спине.

– Товарищ сержант!

– Сашка! Сашка Сметанин! Живой!

Похудевший, съежившийся в бушлате Сашка походил на воробья. Недавний школьник, таких Стройников сам учил когда-то в сорок первом. И прямо со школьной парты на фронт… Большие голубые глаза смотрели уверенно и радостно. Этот девятнадцатилетний парнишка – уже опытный ветеран. Второе ранение. Не у каждого юнца имеется медаль «За отвагу». Именно со Сметаниным он подбил тогда свой первый танк. Будто вчера это было. Терпкий запах полыни, перемешанный с пороховой гарью, бил в ноздри. Сашка, отбросив диск от ППШ, рванулся к нему.

– Патрон!

От ячейки к ячейке рывками перебегал боец. Сашка спрыгнул в окоп, сжимая побелевшими от напряжения руками два заряда от ПТРД. Танк, миновав первую линию траншеи, получил пару гранат, разорвавшихся точно за башней. Но султанчики, выбиваемые на песке пулеметной очередью второго танка, оборвали жизнь ребятам из первой роты.

Все. На первой линии никого. Только они со Сметаниным.

«Панцер III», повернув башню, разворотил дзот, огрызавшийся пулеметным огнем.

– Андрюху накрыло! Ну, я тебе сейчас…

Николай уже был знаком с этим танком. Встречался с ним не впервой. Уже попадал, но пробить броню не мог. Танк повернулся бортом, до него оставалось метров сто.

«Это шанс!» – мелькнуло в голове.

Выстрел! Заряд с визгом срикошетил от кромки борта.

– Патрон! – передергивая затвор, орал Стройников.

Хлопок, удар в плечо. Отдача приличная, 14,5 миллиметров не шутка!

– Коля, больше нету, – сглотнув ком в горле, проговорил Сашка.

«Неужели все?!»

Танк, проехав еще метров десять, дернувшись, застыл. Из пробитого двигателя тонкой, едва заметной струйкой шел дым.

– Коля, посмотри, – кивнув в сторону телеги, проговорил Сашка. – Андрюха это, Андрюха Штайнер.

– З-з-здравствуйте, К-к-коля, – Андрей, ловко спрыгнув с телеги, пожал ему руку.

«Жив наш пулемётчик, еще повоюем», – размышлял Стройников.

Он как-то спросил Андрея:

– За что три месяца в штрафбате воевал?

– За то, что Штайнер, а был бы Иванов, не отправили бы.

Предок Андрея был обрусевшим немцем, жил в Белоруссии. После начала войны был расстрелян как враг народа, а Андрей, отслужив полгода, попал в штрафбат за то, что не побрился и имел «бородку почти как у замполита».

– Как у тебя дела? – вглядываясь в лицо, иссеченное осколками, спросил Стройников.

– Ничего, по-потихоньку. Получу пу-у-улемет в полку, и снова в строй.

– Так держать! А вот и наш старшина, быстрехонько он управился.

Михась подал Николаю длинный тулуп, шапку-ушанку и положил на телегу продукты.

– Сымай шинель.

– Откуда дровишки? – натягивая тулуп, спросил Николай.

– У сибиряков обменял на шинель твою и, – вздохнул он, – на полкило сальца. Получил я тебе тушоночки пару банок, спичек, чаю, сахарку да печения англицкого. На вот, возьми, – протянул он кулек. – Махорка добрая, – и зашагал к складу.

Отдав курево друзьям, Николай, будучи не курящим, сел на телегу, укутавшись в новую одежку. Застегивая пуговицы, он нащупал три небольших дырки на животе. Распахнув тулуп, Николай увидел засохшие сгустки крови. Подойдя к канавке с водой, которая уже успела покрыться ледяной коркой, Стройников, раскрошив тонкую наледь, принялся смывать чужую кровь. Так как она уже основательно впиталась, Николай бросил эту затею и вернулся к телеге.

Шустрый старшина уже сидел за вожжами и, подтрунивая старых кобыл, погнал их по дороге за колонной грузовых автомобилей.

Зима накрывала всех белым покрывалом. Снег крупными хлопьями падал с небес. Проезжая мимо полуразрушенной деревни, вдалеке они услышали грохот артиллерийских залпов, словно читая мысли Николая, старшина сказал:

– Нам туда, – кивая головой в сторону раскатов.

Бурые сумерки сменил рассвет. Заночевав в деревне, бойцы собирались в дорогу.

Закинув неполную канистру керосина на нехитрый скарб, Мирошниченко, достав из соломы молоток, подошел к парнишке, прибивающему кривыми гвоздями доски в сарае. Он ловко орудовал большим голышом, выправлял гвоздь, брал доску и в три удара загонял его по самую шляпку.