1 |00086 Вот правая нога шагает —
Я не люблю ее
А левая – она больная
И я люблю ее
И все мне левое дороже
По этой по причине
Все левое – оно больное
Вот у меня, во всяком случье
1 |00087 Вчерашний день в трамвае проезжая
На миг вдруг смысл жизни потерял
И легкий как растительный стоял
Почти что ничего не перживая
Уже потом я осознал сознаньем:
Такие ценности как смысл жизни
Таким вот легкомысленным созданьям
Как человек, в отдельное владенье
Нельзя давать
1 |00088 Когда из тьмы небытия
Росток взрастает бытия
И возлюбляет бытие
А темное небытие
Он отрицает
То Бог его за это порицает:
О ты, кусочек бытия
Над бездною небытия
Что прищурился
1 |00089 Возле станции Таганской
Пополудню проходил
Смерть свою там находил
В виде погани поганской
Напрягая грудь и шею
Говорил ей: Отойтить!
Вот иду я к Рубинштейну
Кстати, вопросы жизни и смерти
обсудить
1 |00090 Куриный суп, бывает, варишь
А в супе курица лежит
И сердце у тебя дрожит
И ты ей говоришь: Товарищ! —
Тамбовский волк тебе товарищ! —
И губы у нее дрожат
Мне имя есть Анавелах
И жаркий аравийский прах —
Мне товарищ
1 |00091 Вот с женщиной лежишь в постели
И соловей в окно поет
И все он знает наперед
Все про тебя – что ты скудельный
И женщина твоя – скудельный
Сосуд! да ты и есть скудель!
С тобой и так уже все ясно
А женщина – вот ей в постель б
Да соловья – он ей бы внятно
Все бы и объяснил
1 |00092 Начальников я не ругаю
Я просто сзади подхожу
За плечи тихо обнимаю
И ласково в глаза гляжу
И словно снегом посыпаю
так посыпаю, посыпаю, посыпаю
и посыпаю, и так тихо-тихо
и тихо, и тихо, и посыпаю
и посыпаю, посыпаю, посыпаю
И они тихо засыпают
На руках моих
1 |00093 Словно небесной службой быта
Вся жизнь моя озарена
То слышу под собой копыта
То со двора колодца дна
Доносится мне трепет крыл
Я вся дрожу и позабыл
Что я хотел, и мог, и должна
была сказать
Катарсис, или Крах всего святого
на глазах у детей для Елизаветы Сергеевны Никищихиной и мужского актера
1974 – 75
Прежде чем все это начнется, хотелось бы кое-что сказать. Это, собственно, не пьеса. Вернее все-таки пьеса. Но не совсем. Так это и надо понимать. В том смысле, что здесь отсутствует не сцена, а зрители. То есть опять-таки они есть, но не в том смысле – они есть постольку, поскольку что-то происходит. Не важно что. И на пределе наблюдаемого события, те, кто попались нам на глаза, то есть герои события, не имеют целевыстроенных, но лишь акциденциальные характеры. Даже больше – эти местные случайно сценические характеры сугубо технологичны, то есть они провокационны. Любые слова и жесты имеют значение только как технические средства провокационной ситуации, которая, в свою очередь, необходима только для того, чтобы что-то совершилось. Иначе говоря, для зрителя, вернее, наблюдателя, характеры наших героев не должны быть ни привлекательны, ни отрицательны, и даже вообще не должны иметь никакого значения.
Это предпосылается в первую голову актерам, но и всем прочим тоже. Хотя, конечно, если настаивать на введении в правила игры всех присутствующих, то можно оказаться перед опасностью начать и кончить этим вот самым предуведомлением, поскольку дело доходит до описания того, что должен и не должен зритель, как ему полагается вести себя и т. п., то есть описания театрального события во всей его имманентной полноте.
Так что вычеркнем, насколько это удастся, повествователя из списка действующих лиц. Прислушаемся лучше к голосам на сцене, а вернее – к голосоведению.
Итак, остаются действующие лица: Он и Она. Сначала они просто Он и Она. Потом, по ходу действия, а вернее, в ходе наблюдения за ними, они приобретают имена собственные, но для простоты при печатании (а печатаю я сам) в левой стороне текста они по-прежнему именуются Он и Она. Хотя он – это уже Дмитрий Александрович Пригов (т. е. – Я), а Она – Елизавета Сергеевна Никищихина, лицо достаточно известное. Поскольку она достаточно известна, то нет нужды объяснять, что все события, понимаемые и происходящие – вполне реальные события из реальной жизни реальной Елизаветы Сергеевны (это всякий обнаружит и сам). События эти реальны не случайно, не потому, что они подходят для некоего сценического действия, но потому, что они прямо рассказывают прямо про меня и прямо про Елизавету Сергеевну Никищихину, а не про каких-то там сценических героев Дмитрия Александровича и Елизавету Сергеевну Никищихину. Так что Елизавета Сергеевна Никищихина не играет Елизавету Сергеевну Никищихину, а она и есть прямая Елизавета Сергеевна Никищихина и знает про себя, естественно, больше и лучше, чем любой автор, даже если он и Дмитрий Александрович Пригов, и чем любой уж режиссер, с любой там знаменитой фамилией. А я, если и не играю, то вовсе не потому, что кто-то, кто лучше играет, будет играть образ Дмитрия Александровича Пригова. Нет. Боже упаси. Я просто не играю. А тот, кто будет играть, он, в сущности, играть не будет, он просто назовется Дмитрием Александровичем Приговым и будет им. То есть он не играет, а обманывает, если хотите. Но это совсем неважно. Это же не театр. Это – акция.