Гога рано понял правила этой жизни, рано повзрослел. Научился говорить правильные слова и совершать поступки, выглядящие правильно, если смотреть со стороны, и не дорого ему стоящие. Поступил на правильный факультет, убедил «как бы товарищей» отдать ему нужную должность комсорга. Не жалея себя организовывал, проводил, осуществлял, направлял. Стал комсоргом потока, потом курса, потом, уже под конец, – факультета. После выпуска получил распределение в Среднюю Азию, и всю жизнь козырял, кстати, этим обстоятельством, как орденом. Терпел грубых, необразованных людей, с их вечным матом и пьянством. Сжав зубы, терпел вонючих азиатов, плохо говоривших по-русски и смеющихся над ним в своих непонятных ему разговорах между собой. Терпел лязг и вонь железа и горячего масла, по соседству с которым он был вынужден вести тогда свою работу. Снова организовывал, проводил и осуществлял – демонстрации, политинформации, вручение почетных грамот и все такое прочее. Презираемое им, не сильно затрагивающее душу. Вытерпел, добился своего. Заметили энтузиазм, оценили упорство, взяли к себе. В Киров, такой же крупный промышленный центр, но уже в средней полосе страны. Уже все стало иначе, уже пошла другая жизнь. Сначала третьим секретарем горкома комсомола, потом вторым, много позже – и первым. Он верно и правильно женился, и все работал языком, работал, работал. Ну, to make a long story short[7], как говорят американцы, к 80-м годам Георгий Корнилов уже давно был зрелым, проверенным, опытным партийным работником, верным и знающим. Он уже перерос свое место в Кировском горкоме, и начали поговаривать даже о самом ЦК, но тут случились Перестройка, Гласность, Ускорение.
Вот эти годы Георгий Георгиевич вспоминал с огромным, искренним удовольствием. Он опять вовремя понял, что нужно делать, и благодаря своим связям и навыкам встроился в нужные схемы. И организовал свои собственные, уникальные. И держался, держался, держался. Лавировал между властью и бандитами, местными и московскими. Без колебаний лизал чужие зады, писал статьи в «Огонек», выступал на радио, покупал время на только-только появившемся тогда кабельном телевидении. Довольно легко стал народным депутатом и заработал первый свой миллиард. Тогда рублевый – к чертовой матери сгоревший в одну из цепью идущих «реформ», выкосивших почти четверть его города паленой водкой и суицидами. Тяжело работал, пока другие спивались и травились наркотиками, или погибали, запутавшись в жизни, или кончали с собой от того, что оказывались не нужны никому. Снова лизал московские задницы, снова подписывал бумаги, перераспределяющие потоки государственных денег в пользу конкретных людей. Безликая масса презираемого им быдла не волновала его совершенно; смерть сотен тысяч земляков – не тревожила ни на секунду.
В Москву он перебрался лишь к началу первого десятилетия XXI века: уже полностью своим, уже давно встроенным во все нужные структуры человеком, хозяином многих миллиардов во многих местах. Вновь удачно женатым – и в этот раз не для выгоды, а для личного удовольствия и от тщеславия. С настоящими орденами «За заслуги перед Отечеством» и опереточными дипломами и гербами «графа Корнилова». Как бы потомка и того Корнилова, который защитник Севастополя, – и того, который белый генерал, едва не отбивший у большевиков Петроград. Подходила старость, денег было больше, чем можно было успеть потратить даже с помощью детей, – но силы еще оставались и жить все еще было интересно. Придуманная им сто лет назад концепция ЕКХ продолжала приносить миллионы и продолжала делать его известным в кругу таких же людей, каким был он. Аббревиатура «Еду как хочу», по старой памяти еще именуемая «Ельцин + Крапивин/Коржаков = Хорошо». Сколько-то номеров этих серий достались Федеральной службе охраны, остальные гарантировали обладавшим ими небедным автолюбителям полную иммунность. При желании с такими номерами можно было ехать прямо по тротуарам, сбивая пешеходов, как кегли. Про 50 тысяч долларов в год – это была, конечно, неправда, народная байка, – но порядок был угадан верно. Про это знали все, этим пользовались сотни и кормились другие сотни людей – и он гордился тем, что вовремя оказался на самой вершине этой пирамиды: одной из нескольких, созданных его трудом.
Военный разгром мерзкой, грязной, презираемой им России привел Корнилова в полный восторг. Только годы, старость – вот что было обидно. Будь ему хотя бы на десяток лет меньше – и он подмял бы под себя всю страну. Не стесняясь того, что она не настоящая. Не колеблясь делая все, что требуется тем, кому он предложил свои услуги. Но так – не дали, прямо объяснив свой отказ именно его возрастом. Посмеявшись над его «Где же вы были раньше?». Однако нужные связи были давно, нужные контакты хранились в его упрятанном в сейф блокноте еще со времен Ельцина, когда Корнилов только-только перестал быть никем.
Вот, его вспомнили и он пригодился. Проверки на полиграфе Корнилов прошел с блеском, позабавив военного психолога своим рассказом про отца и немца с шоколадным кусочком. Его взяли на службу. Демократ, аристократ, богач, ненавидящий Россию и русских, – все, что было нужно. Новый мэр Москвы – официальной выставки, витрины оккупантов перед всем миром. Человек, утверждающий темы сюжетов телевидения, бодро потом начитываемых оптимистичными теледикторами со всем нам знакомыми лицами и именами. Хозяин и распорядитель потоков «гуманитарной помощи» и «фондов по спасению культурных ценностей». Не совсем хозяин, конечно. По крайней мере, далеко не единственный хозяин. Там хватало своих желающих разбогатеть на управлении поставками, выдаче разрешений на выезд и разрешений на вывоз. Подписями на решениях по внесению в арестные списки и по вычеркиванию из этих списков.
Жадность Георгия Корнилова уже не так сильно проявлялась, как ранее, и это тоже ценили: не меньше, чем его преданность. Подписи под списками он ставил без колебаний, выступал по телевидению с обращениями, призывал «соблюдать спокойствие и работать на благо своего будущего и на будущее новой, свободной России». Участвовал в церемониях открытия «восстановленных объектов гражданской инфраструктуры» – больниц и школ, сожженных русскими «террористами» и заново криво-косо отстроенных на средства города и администрации «зоны урегулирования». С удовольствием или равнодушно смотрел на приметы нового порядка: блокпосты на улицах его города, ориентацию всей мощи мировой электронной промышленности на контроль за людьми, его жителями. На негласную, но от того еще более решительную очистку города от «нежелательных элементов». С удовольствием принимал небрежные приветствия бойцов в пятнисто-сером городском камуфляже, открывающих шлагбаумы перед его бронированным «Ауди». Давно не читал приказы, которые получал сверху и подписывал своим именем. Давно не рисковал слушать запрещенное радио «оттуда» и искать в Интернете новости и комментарии на опасные темы: партизанская борьба, безнадежное, но упорное сопротивление остатков регулярных войск России, методично продолжающиеся удары русских ракетоносцев по чужим кораблям. Незаконные, «террористические» атаки русской дальней авиации на европейские и североамериканские военные базы. Если это и попадалось на глаза – быстро переключал. Все это было неважно, далеко, бесполезно. Он давно начал верить в то, что все плохое кончается совсем скоро, а все хорошее будет уже навсегда, навечно. Что он тоже внес свою лепту в то, чтобы мир стал лучше.
К началу августа мэр Москвы Корнилов пережил уже три покушения, из которых ни одно не было настоящим. Четвертое стало для него последним. Можно было предчувствовать, можно было догадаться. И кое-кто из ответственных лиц получил, кстати, серьезное взыскание именно за то, что не догадался, не предотвратил. Открытие памятников и мемориальных досок было если не хобби, то увлечением нового мэра. С памятными наградами типа ежемесячно вручаемых ему «Факела Бирмингема», «Золотого Сердца», «Золотого Пеликана» он перебарщивал давно, но это ему благосклонно прощали и раньше, и теперь. Выбор имен для досок и памятников сначала полностью соответствовал его имиджу «русского аристократа и промышленника, известного русского державника и патриота», потом как-то пошел вразнос. Николай Романов, Алексей Путилов, Анна Павлова, Сергей Витте. Александр Колчак, Николай Юденич, Антон Деникин. Андрей Власов, Владимир Баерский, Карл Густав Эмиль Маннергейм, Герман Вильгельм Геринг. Цветы для украшения церемоний открытия очередного памятника заказывали тоннами, оплачивая из нужных валютных фондов мэрии. Корнилов искренне считал правильное представление миру налаживаемой культурной жизни освобожденной от тирании Путина исторической столицы России очень важным. Более важным, чем недоступные импортные лекарства для дохнущего по окраинам быдла. Насчет власовских генералов, насчет Маннергейма и Геринга ему, конечно, подсказали. Нарочно и даже нарочито разрекламированная подготовка к открытию не особо нужных городу памятников позволяла выявить действующих и потенциальных «террористов», сочувствующих им лиц. Неспособных сдержать проявления своей враждебности и своего настроя. А дальше он работал уже сам.
