На осунувшееся от долгих дней голода и риска лицо Антона Дмитриева, капитан-лейтенанта ВМФ, сама собой вползла кривая, непривычная улыбка. Оглядывая своих сержантов и нащупывая правой рукой привычную тяжесть пистолета в кармане, он впервые за очень долгое время подумал, что не всему еще конец. Что у их Родины еще есть надежда.

Это были худшие месяцы, худшие недели и худшие дни за все время. Абсолютно худшие. Именно в эти месяцы, недели и дни погибло больше всего людей в оккупированных областях на западе, юге и востоке сузившейся впятеро страны. Беды хватило на всех. Беды, горя, трагедий, которых эта земля не видела много десятков лет. Лет, полных своих собственных проблем и бед, но все равно мирных. Купленных огромной кровью дедов и бабок, без колебаний пролитой за Родину, иногда в этих же самых местах. Хорошей ли была заплаченная цена? Да, только сейчас многим стало понятно: безо всяких сомнений, хорошей. И только сейчас стало ясно, чего стоят все эти байки, которыми нас пичкали много лет: про «одну винтовку на троих», про «трупами завалили», про «бездарных генералов» и «победили вопреки Сталину». Сейчас нет Сталина – и что, сильно это помогает не «заваливать врага трупами»? Тогда, столько лет назад, даже стоящая на пороге гибели страна знала, что ее не предадут, что Сталин и его люди разделят их судьбу. Что хриплый, усталый голос в эфире и скупые строки дошедших с Большой земли газетных листков не прервутся до самого конца. На кого им надеяться теперь? На людей, поменявших заводы и рабочих – на офисные центры и менеджеров, а атомные подводные лодки и крейсера – на яхты, каждая размером с крейсер?

Историй беды было столько и таких разных, что не опишет ни один писатель. Не придумает ни один сценарист граничащих с дешевкой фильмов ужасов. По каждой второй из них можно было бы написать свой собственный роман – вполне имеющий шансы стать бестселлером во многих странах. В тех, где описание трагедий русских, их бед, их потерь доставляет наслаждение читателям. Короткие и длинные были бы романы. Один страшнее другого. Они не будут написаны никогда.

Владимир Семенихин, инженер-электрик, возраст 39 лет, город Великие Луки. Женат, двое детей (девочки девяти и семи лет), сотрудник завода «Микрон». По требованию жены проигнорировал повестку райвоенкомата. В первые же дни войны на личном автотранспорте перевез семью в деревню Сонки, располагающуюся в сорока с небольшим километрах к востоку от Великих Лук, и самовольно занял пустующий дом. Вопреки настоянию той же жены отказался присвоить себе запасы продуктов и имущество немногочисленных соседей, наладив вместо этого с ними контакт и договорившись о взаимопомощи. Какую они и оказывали друг другу несколько месяцев: в первую очередь в сельхозработах. В последний день июля младшая дочь впервые пожаловалась на недомогание; на следующий день похожие жалобы озвучила и вторая, старшая девочка. Препараты из домашней аптечки оказались недейственными, помощь и поддержка соседей, ничего не понимающих в медицине, – бесполезными. К вечеру второго дня болезни непрерывная мучительная рвота закончилась потерей обеими детьми сознания. Жена Владимира окончательно перестала быть адекватной и попеременно требовала от него то ехать в город и везти в Сонки врача пусть даже силой, то остаться с ними и сделать хоть что-нибудь. К середине ночи с первого на второе августа младшая из девочек умерла, а тошнота стала значительной у обоих взрослых. Решившись, наконец, Владимир завел автомобиль и начал движение в сторону города, но уже на четверти пути был остановлен перед блокпостом словацких «миротворцев». Факт нарушения водителем автомобиля приказа о полном запрете на передвижение в темное время суток был очевидным. На условный сигнал он не отвечал. В связи с этим огонь на поражение был открыт с максимально возможной дистанции. Его эффективность соответствовала ожидаемой, что и позволило занимающему блокпост подразделению поставить не липовую, а самую настоящую, проверяемую «палочку» в счете уничтоженных террористов, едва начатом на текущем двухнедельном дежурстве. Вторая из дочек и вдова Семенихина умерли третьего-четвертого августа от острого обезвоживания: из одиннадцати жителей Сонок трое умерли в течение двух следующих дней, остальные выжили. Тела умерших были похоронены на деревенском кладбище в братской могиле, с соблюдением минимально возможных деталей православного обряда… На следующей неделе охранное подразделение Миротворческих сил, West-32, выполнило директиву Командования об «ответных мерах по отношению к террористам, активность которых возрастает», и полностью уничтожило около десятка мелких населенных пунктов, располагающихся вдоль дороги 58К-161, очевидно являющейся осью этой самой «активности». Сонки стала одним из них: как и в прочих случаях, никаких свидетелей возмездия «миротворцев» «террористам» в живых оставлено не было.

Андрей Славин, инженер-технолог, возраст 33 года, поселок Парфино Новгородского района. Женат, один ребенок (девочка двух лет), сотрудник местного фанерного комбината. В ходе первой же недели войны добровольно вступил в ряды Вооруженных сил, воевал в составе 591-й отдельной артиллерийской группы в качестве члена расчета 152-миллиметровой буксируемой пушки-гаубицы Д-20. Был тяжело ранен двумя стреловидными поражающими элементами; после разгрома 591-й группы и обороняющих северо-западное направление подразделений ВС РФ в целом – вступил в ряды членов безымянного партизанского отряда, в составе которого действовал еще несколько месяцев. Был повторно легко ранен, однако сумел уцелеть при разгроме отряда в начале июля. Пешим порядком, совершив почти стокилометровый марш, добрался до Парфино, где немедленно предпринял попытку вести агитацию среди местного населения, призывая оказывать посильное сопротивление войскам Миротворческих сил, саботировать приказы военных и новых гражданских властей. Был немедленно выдан оккупационным властям ближайшими соседями, арестован и в тот же день казнен на обычной площадке, созданной на месте снесенного памятника Ленину. Взрослые члены семьи террориста, в числе четырех человек, были негласно убиты во исполнение известного приказа о «Дополнительных мерах противодействия…», малолетний ребенок перемещен в лагерь «Пробуждение-2». Его судьба не отличалась от судьбы многих сотен и тысяч оставшихся без защиты детей: как и в большинстве других случаев, она не была отражена ни в каких документах, кроме финансовых.

Александр Пичкин, врач высшей категории, кандидат медицинских наук. Возраст 46 лет, город Санкт-Петербург. Разведен, один ребенок (двадцатилетний студент, проживал с матерью). Заведующий терапевтическим отделением Дорожной клинической больницы ОАО РЖД в Санкт-Петербурге. Был призван из запаса; в звании капитана, а затем майора медицинской службы участвовал в боевых действиях в качестве сначала старшего терапевта, а с июня – начальника специализированного эвакуационного госпиталя № 230. В дни прорыва остатков Северо-Западной группировки Западного фронта из окружения отказался оставить тяжелораненых. Организовал группу прикрытия из нескольких добровольцев, в том числе медиков, и возглавил ее лично. Взяв в руки оружие под предлогом защиты своих раненых, в течение почти получаса отражал попытки одного из подразделений 1-й бригадной боевой группы 101-й Воздушно-десантной дивизии США захватить здание, в котором в этот момент размещался госпиталь. Был тяжело ранен и попал в плен в бессознательном состоянии. Будучи опознан как старший офицер, получил первую медицинскую помощь и был эвакуирован в тыл авиационным транспортом. Дело майора медицинской службы Пичкина было передано в военно-полевой суд, который позже признал необоснованными его ссылки на 22-ю статью «Конвенции об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях», от 1949/50 года. Признал ожидаемо. Как неприменимую к военнослужащим Российской армии, объявленной в текущем 2013 году террористической организацией. Некоторое время майор Пичкин находился в проверочно-фильтрационном лагере Neuzelle-1 (Германия), позже был переведен в основной лагерь в районе Бюк (Венгрия), известный как Stammlager-300. Был казнен после неудачной попытки к бегству, в составе группы из пяти старших офицеров. В ночь перед казнью оставил на стене камеры выцарапанное ребром монеты короткое послание на языке, опознанном заинтригованным следователем лагеря как латынь. Послание было адресовано человеку, не находящемуся в числе заключенных лагеря, смысл его был туманен.