Поцелуями глаз залепи, А другой я и сам закрою. Убаюканный нежной игрою Прошепчу тебе в ушко: «Люби». Ты, накрыв меня дрожью белой Своей круглой упругой груди, Мне ответишь: «Что хочешь делай Ты со мною, но не уходи…» И в глаза мне заглянешь смело, Ничего уже в них не тая: Ведь твоё это жаркое тело И душа моя тоже твоя… «Ты – женщина, ты жаждешь материнства…»
Ты – женщина, ты жаждешь материнства, Со мной ты ищешь вечного единства. Но мир наш зыбок, мир неуловим. На вод обман чарующий глядим. Войдём в их освежающие струи, Послушаем, как радостные струны Над нами, угасая, прозвучат. И путник одинокий будет рад Под шелест диких трав, под птичий гам Нас смешивать с тобою пополам… И не узнает путник ниоткуда — Мы два глотка из одного сосуда. Милые уловки старины: Звать к себе из дальней стороны Сыновей своих и дочерей И учить их сердцем быть добрей. Как в последний раз на них глядеть. Наглядевшись вдоволь – помереть. «Мы в цветах, мы резвимся, как дети…» Мы в цветах, мы резвимся, как дети. Солнце кормит головки соцветий Тёплой пищей лучей золотых. Виснут бабочки в кронах витых, Озаряя улыбкой поляну, Ты в стожок опрокинешься пряный, Руки вскинешь, протянешь ко мне. Мы сольёмся в густой тишине, В поцелуе, вернувшем былое… Круг любви замыкая с собою. «Хорошо с Тимошею вдвоём…» Хорошо с Тимошею вдвоём. Вместе и мурлычем, и поём. На софе в безделии лежим, Нарушая трудовой режим. Мне уютно с этим толстяком. Огорченье станет пустяком, Лишь заглянет преданно в глаза. Обмануть пушистого нельзя. Так и проживаем вместе с ним — Наш союз с котом необъясним. «Отходит ко сну золотая столица…» Отходит ко сну золотая столица, Но некому в ней за меня помолиться — Друзья не готовы, родные далече, Где души давно омывает им вечность. А вечер расступится вдруг перед нами, Молюсь об усопших всем сердцем, губами. Дойдёт ли молитва до Бога – не знаю, Но Царства Небесного близким желаю. «Я тереблю тебя за локон…» Я тереблю тебя за локон, Люблю и думаю о том — Ты, словно вечность, одинока В коротком бытии людском. Промчится ночь, и солнце встанет. А наша будущность-то где ж?! Я для тебя случайный странник Твоих несбывшихся надежд. Меня проводишь до калитки, Глаза смешаются, виски… И вновь замкнёшься, как улитка В суровом панцире тоски. О, чистый Радонеж, К тебе безмерна тяга! Запахнет ладаном – шарахнется чертяка! Где лик божественный Восходит над престолом, Сердцам естественней, Теснее горьким стонам… В мечтах не падаешь, В века глядишься строго… О, светлый Радонеж! — К тебе моя дорога! «Одна из подружек моих поэтесса…» Одна из подружек моих поэтесса, Другая, напротив, она – политесса. А я между ними верчусь, как повеса: «Молчи!» – поэтесса. «Кричи!» – политесса. Что делать мне с ними? Два полюса в юбках И два язычка, что змеятся на губках. Смеяться иль плакать с такого вот стресса — Одна политесса, одна поэтесса… «Век суров, эфир наш сорен…» Век суров, эфир наш сорен. Тот, кто платит, тот и волен Заказать любую чушь, Лжи исполнить бравый туш. Правый будет или левый — Все мы дети падшей Евы. Все в соблазнах – слабаки! Но – отнюдь не дураки! Господа! Очистьте поле, Богом данное и волей! А не то, копнёт соха — Недалече до греха… «Как назвать тебя мне, крошка…» Как назвать тебя мне, крошка? Передать смущенье щёк? Не нога сказать, а ножка, А не грудь, так как ещё?.. Плоти жаркие порывы Как в слова мне уложить? Крови стойкие приливы Лишь тебе должны служить… А от критиков жестоких Как спастись? – Хоть на карниз! Как в нагих любовных строках Избежать натурализм? «Пересеклись на речке Чёрной…» Пересеклись на речке Чёрной Бессильной памяти века. Остыл глагол неизречённый. Ослабла смуглая рука. Дымок курился пистолетный. Снежок подтаял на крови, И утекала жизнь бесследно Теплом из светоча любви. А он любил вот это небо, Шатром нависшее над ним, Отчизны быль, ковыль и небыль, И очи сказочные нимф. Всё безвозвратно исчезало, Тщетой холодною слепя… Ещё Россия не познала, Что потеряла для себя. |
